Сохранение мира
Классические либералы всегда считали войну величайшим бедствием, в которое только способно ввергнуть своих граждан государство. Им отвратительны порождаемые ею убийства, и, кроме того, они понимают: война разрушает семьи, производство и гражданское общество. Одной из главных целей классических либералов было помешать монархам подвергать своих граждан риску в ненужных войнах. Адам Смит утверждал, что для создания счастливого и процветающего общества нужны всего лишь "мир, низкие налоги и разумные законы".
Отцы-основатели Америки, вырвавшиеся из бесконечных европейских войн, сделали мир и нейтралитет главным принципом нового правительства. В прощальной речи Джордж Вашингтон сказал нации: "В отношениях с другими странами мы должны следовать великому правилу - расширять торговлю и сводить к минимуму политические связи". А Томас Джефферсон описал американскую внешнюю политику в своей первой инаугурационной речи следующим образом: "Мирные отношения, торговля и искренняя дружба со всеми государствами, не вступая в обременяющие союзы ни с кем из них".
Однако в XX веке многие стали считать, что США должны принимать участие в международных делах и войнах. На протяжении 50 лет целью внешней политики США было уничтожение двух тоталитарных держав: нацистской Германии и советской России. Сегодня этот великий крестовый поход завершен; теперь Америке нечего опасаться, никакая агрессивная идеология не угрожает гражданам США и всеобщему миру на земном шаре. Однако многочисленный дипломатический и военный истеблишмент, разбухший на дрожжах Второй мировой и "холодной" войн, отказывается объявить о победе и вернуться к состоянию мирного времени. Наоборот, американские вооруженные силы продолжают оставаться большими и дорогими, а американским гражданам твердят, что мир после "холодной войны" стал даже еще опаснее и нестабильнее, чем мир, которому угрожал СССР. Поэтому многочисленные контингенты американской армии все еще базируются в Европе, Японии, Корее и на Ближнем Востоке.
Всего за несколько лет, прошедших после войны в Персидском заливе, мы посылали американских солдат, или нас убеждали их послать, в Сомали, на Гаити, в Боснию, Либерию, Руанду, Бурунди, Македонию и множество других мест. Все эти страны объединяет одно: нигде не существует угрозы каким-либо жизненно важным интересам США. Меньше чем через поколение после вьетнамской катастрофы мы, кажется, забыли уроки нашего вторжения в эту страну. Та интервенция тоже начиналась с малого, преследовала благие намерения, и никто не ожидал, что там окажется 500 000 американских солдат, 55 000 из которых погибнет.
Относительно войны и внешней политики следует помнить несколько простых правил. Во-первых, на войне гибнут люди. Причем в современных войнах часто гибнет столько же мирных жителей, сколько военных. К сожалению, пока войны неизбежны, однако, когда это возможно, их всегда следует избегать. К предложениям вовлечь США - или любое государство - в иностранный конфликт нужно относиться с большим скептицизмом.
Во-вторых, как обсуждалось ранее, война порождает большое правительство. На протяжении всей человеческой истории война давала государству повод требовать для себя больше денег и полномочий и подчинять общество своей власти. Во время Первой и Второй мировых войн правительство США присвоило себе полномочия, которых никогда не могло бы получить в мирное время: регулирование цен и ставок заработной платы, рационирование потребления, непосредственное управление производством и отношениями между работодателями и работниками и астрономические ставки налогов. Конституционные ограничения, наложенные на федеральную власть, были быстро размыты. Это не означает, что в тех войнах не следовало участвовать. Это означает, что нам следует понимать последствия войны для всего нашего общественного порядка и вступать в войну, только когда это абсолютно необходимо.
В-третьих, США больше не могут выполнять функции мирового жандарма, следя за порядком во всем мире и планируя весь мир в большей степени, чем способны планировать национальную экономику. Поскольку нам больше не угрожает сверхдержава, против которой нужно было выступать единым фронтом, военно-политический истеблишмент хочет, чтобы мы использовали наши военные ресурсы во имя демократии и самоопределения во всем мире, а также против смутных и децентрализованных угроз терроризма, наркотиков и разрушения окружающей среды. Армия создана для ведения войн с целью защиты свободы и независимости Америки; она не приспособлена быть полицейским и социальным работником мира.
В-четвертых, наши союзники времен "холодной войны" оправились от разрушений Второй мировой войны и вполне способны защищать себя сами. Советской угрозы Европе больше не существует, общее население стран Европейского Союза превышает 370 млн человек, годовой валовой внутренний продукт составляет 7 трлн долларов, под ружьем находится более 2 миллионов солдат. Они способны защитить Европу и справиться с такими проблемами, как сербская агрессия, без помощи США. Население Южной Кореи в 2 раза, а объем производства в 18 раз больше, чем в Северной Корее; ей не нужны наши 37 000 солдат, чтобы защитить себя.
В-пятых, коммуникационный взрыв означает, что информационный дисбаланс между политическими лидерами и гражданами сильно сгладился. Президенты часто вместе с нами смотрят по CNN, как разворачиваются мировые события. Другими словами, теперь президенты едва ли могут рассчитывать на почтительное отношение публики к вопросам внешней политики, и им придется проявлять осторожность, принимая международные обязательства, не заручившись общественной поддержкой.
В мире все еще много потенциальных угроз, и первая задача государства - защитить права граждан. Мы должны поддерживать адекватную национальную оборону, однако можно защитить жизненные интересы США, сократив вооруженные силы примерно наполовину, особенно если переориентировать нашу внешнюю политику на политику стратегической независимости, а не сохранять приверженность политике соглашений о коллективной безопасности. При этом на действительной военной службе останется примерно 1 млн человек. Наряду с тем, что мы можем ликвидировать некоторые дорогие виды вооружения времен "холодной войны", разработанные для распространения мощи США далеко за пределы наших границ, нам следует стремиться обеспечить действительную защиту граждан США с помощью системы противоракетной обороны.
Когда либертарианцы предлагают вернуть солдат США домой и сосредоточиться на обороне США, их иногда обвиняют в "изоляционизме". Это недоразумение. На самом деле либертарианцы являются космополитами. Мы стремимся к миру, объединенному свободной торговлей, глобальными коммуникациями и культурным обменом. Мы уверены, что военное вмешательство по всему миру препятствует таким усилиям. Мы также уверены, что, хотя страны во многих отношениях сближаются, неуместно считать Землю деревней, где для пресечения любого конфликта вмешиваться должны все. В опасном мире, с терроризмом и ядерным оружием, лучше не обострять ограниченные региональные конфликты вмешательством сверхдержавы.
То, что немало читателей примут как исчерпывающий анализ современных политических проблем, едва ли назовешь хотя бы поверхностным обзором, и множество вопросов, очевидно, остается здесь без ответа. Однако основы либертарианского политического анализа должны быть очевидны: свобода личности, частная собственность, свободные рынки и ограниченное правительство создают живое и динамическое гражданское общество, которое лучше всего отвечает нуждам и предпочтениям миллионов людей.
Глава 11. Обветшавшее государство
По мере того как деятельность государства переживает упадок, а рынки информационной эпохи усложняются, люди все чаще обращаются к частному сектору, решая самые разнообразные проблемы: от получения образования до пересылки почтовой корреспонденции первого класса и страхования от катастроф. Даже те, кто когда-то считал необходимым, чтобы такие услуги предоставляло государство, сейчас полагают, что оно становится все более неповоротливым и одряхлевшим поставщиком большинства товаров и услуг.
Почему государство занимается производством такого большого количества благ, снабжение которыми более эффективно организовали бы частные фирмы? Некоторые ответы, главным образом связанные с политическим империализмом и дисфункциональной природой политики, были предложены в главе 9. Но есть менее основательные причины, вроде убеждения, что государство должно предоставлять общественные блага. В последнее время экономисты подвергли этот аргумент уничтожающей критике. Однако предприниматели не ждут, когда ученые укажут им путь; пока ученые спорили о том, могут ли рынки работать, рынки производили то, в чем нуждались потребители, - от маяков и школ до почтовых услуг и страхования от наводнений.
Провалы рынка и общественные блага
Заявление о "провале рынка", возможно, является самым важным интеллектуальным доводом в пользу вмешательства государства в рыночную систему. Некоторые экономисты утверждают, что в определенных обстоятельствах рынки не способны предоставить то, чего мы хотим и за что были бы готовы заплатить. Однако если человек заявляет о провале рынка не на страницах научного экономического журнала, он обычно имеет в виду, что рынок не смог предоставить нечто нужное ему самому. Мой друг любит подшучивать над моей твердой верой в рыночный процесс: всякий раз, когда я жалуюсь, что не могу найти устраивающие меня продукт или услугу, он говорит о "провале рынка": нет хорошей пиццерии в моем районе? - "Провал рынка!"
На самом деле в большинстве случаев, когда мы не можем найти требующиеся нам товар или услугу, это происходит оттого, что либо предприниматели упускают эту возможность, и тогда нам следует задуматься о ее использовании, либо есть какая-то веская причина, по которой ее никто не использует. Казалось бы, тот факт, что сегодня многие предпочли бы ходить в бары для некурящих, лежит на поверхности. Но почему же тогда таких баров практически не существует? Вполне может статься, это прекрасная предпринимательская возможность. Однако, скорее всего, причина в том, что курильщики склонны больше пить и давать больше чаевых, поэтому чрезвычайно сложно получить прибыль, открыв бар для некурящих (хотя в ближайшие годы эта ситуация, конечно, может измениться).
Большинство серьезных утверждений о провале рынка базируются на теории общественных благ. Экономисты определяют "общественное благо" как экономическое благо, имеющее две характерные особенности: невозможность обеспечить исключительное пользование и несостязательное потребление. То есть, во-первых, нельзя лишить возможности использовать данное благо тех, кто за него не заплатил. Классический пример - маяк, свет которого могут видеть все корабли. И, во-вторых, возможность для человека пользоваться такими товарами или услугами не уменьшается, даже если он позволит пользоваться ими другим людям. Например, получать удовольствие от теле- или радиовещательного сигнала или фильма могут много людей одновременно, чего нельзя сказать об автомобиле или стрижке.
Экономисты утверждают, что люди будут "халявничать" при предоставлении товаров неисключительного пользования; то есть какие-то судовладельцы не будут делать взносы на содержание маяка, поскольку могут пользоваться его услугами, пока взносы делают другие. Безусловно, если много людей стараются "проехать без билета", возможно, данная услуга не будет предоставляться вообще. Поэтому некоторые экономисты уверены, что государство, чтобы исправить провалы рынка, должно взимать налоги и предоставлять такие услуги само.
Этот анализ порождает несколько вопросов. Товары могут производиться и распределяться различными способами, одни из них допускают исключение неплательщиков, другие нет. Почти все товары могут производиться либо "публично", то есть таким образом, при котором сложно исключить неплательщиков, либо в частном порядке. Часто причиной "публичности" товара становится то, что государство производит его, не обращая внимания на проблему исключительности пользования. Как писал в Cato Policy Report в 1983 году Том Палмер:
Довод в пользу предоставления товаров и услуг государством сформулирован в чисто статических, а не динамических терминах: если дан товар, для которого предельные издержки предоставления доступа к нему еще для одного человека равны нулю (или меньше стоимости исключения), то неэффективно расходовать ресурсы для исключения неплательщиков. Однако суть вопроса совершенно в другом. Поскольку мы живем в мире, где товары не даны, а должны быть произведены, проблема в том, как лучше производить эти товары. Довод в пользу предоставления товаров и услуг государством, который предполагает, что товары уже произведены, вообще не может рассматриваться в качестве аргумента.
Отсюда возникает вопрос: что эффективнее - позволить предпринимателям находить прибыльные способы снабжения товарами на рынке или возложить задачу снабжения важными товарами на государство, где мы столкнемся с такими проблемами, как недостаток реальных рыночных сигналов, отсутствие стимулов, политизированный процесс принятия решений, на который влияет политика и группы организованных интересов. Главная мысль этой книги состоит в том, что нужные товары и услуги лучше всего предоставляются конкурентным рынком. В данной главе мы рассмотрим некоторые конкретные примеры товаров и услуг, в отношении которых люди думали, что рынок не сможет их предоставить, но оказалось, что рынок не только способен это делать, но фактически давно уже этим занимается.
Некоторые классические примеры, которые не были общественными благами
Традиционный пример общественного блага - маяк. Очевидно - твердили экономисты многим поколениям студентов, - что маяк не может работать в частном порядке, поскольку будет невозможно взимать плату с каждого, кто пользуется маяком. Начиная с "Основ политической экономии" Джона Стюарта Милля, написанных в 1848 году, и заканчивая "Экономикс" нобелевского лауреата Пола Самуэльсона, по которым учились миллионы современных американских студентов, необходимость предоставления общественных благ государством демонстрируется на примере маяков.
Однако в 1974 году один экономист решил узнать, как в действительности предоставлялись услуги маяков. Рональд Коуз из Чикагского университета, позже получивший Нобелевскую премию, изучил историю маяков в Британии и выяснил, что государство не принимало участия в их строительстве и финансировании:
История ранних периодов показывает, что вопреки убеждению многих экономистов услуги маяков могут обеспечиваться частными предпринимателями… Частные владельцы строили маяки, управляли и владели ими и финансировали их… Роль правительства была ограничена созданием прав собственности на маяки и поддержанием этих прав.
Пошлины собирали в портах агенты владельцев маяков; признавая ценность маяков, судовладельцы охотно платили. В XIX веке все британские маяки стали собственностью Тринити Хаус, старейшей организации, развившейся, по-видимому, из средневековой гильдии моряков, однако эти услуги все еще финансировались за счет платежей, взимаемых с судовладельцев.
После появления статьи Коуза экономист Кеннет Голдин написал: "Маяки стали излюбленным примером общественного блага потому, что большинство экономистов не могут представить себе метод исключения [безбилетников]. (Это доказывает, что у экономистов воображение не столь богатое, как у владельцев маяков.)".
Другой часто приводимый пример общественного блага, хотя гораздо более современный, чем маяки, - пчеловодство. Несколько известных экономистов XX века утверждали, что садоводы, выращивающие яблоки, получают выгоду от присутствия пчел, которые опыляют яблони во время цветения; однако у пчеловодов нет никакого стимула помогать садоводам, а пчел нельзя ограничить пределами конкретных ферм, поэтому инвестиций в пчеловодство будет меньше, чем было бы в противном случае. Это казалось таким правдоподобным и даже очевидным - настолько очевидным в теории, что никто не побеспокоился о проверке фактов.
Когда экономист Стивен Чен из Вашингтонского университета стал изучать бизнес по выращиванию яблок в штате Вашингтон, он снова обнаружил, что бизнесмены уже делают то, что, по утверждениям экономистов, делаться не могло. Существовала давняя история контрактных соглашений между выращивающими яблоки садоводами и пчеловодами. Эти контракты обеспечивали пчеловодам стимулы поставлять пчел, пользу от которых получали садоводы. Чтобы никто не пытался прокатиться на дармовщинку, садоводы договаривались о справедливом участии в оплате. Подобные неформальные соглашения, как и письменные контракты, - часть широкой сети сотрудничества, которую мы называем рыночным процессом или гражданским обществом. По мере того как экономисты изучали реальное функционирование рынка, сторонники концепции провалов рынка лишались одного примера за другим.