Славянофилы состязаются в красноречии, описывая страшную жестокость, с которой был подавлен второй стрелецкий бунт (1698 года). Особенно усердствуют иностранные историки. Казнь восьмисот стрельцов-бунтовщиков, которые отправились походом на Москву, иначе как расправой не именуют. Но позвольте, разве где-нибудь в мире измена каралась менее сурово, особенно в то время? Ведь стрельцы шли в Москву не с миром, одно их нападение на верные Петру полки на берегах Истры это наглядно доказывает.
А то, что побежденных перед казнью подвергали допросам и пыткам, объясняется сурово, но просто: любому глупцу было понятно, что неорганизованные и недисциплинированные стрельцы сами не учинили бы заговора и не предприняли бы такого грамотного похода. Нужно было выяснить, кто из бояр и знати стоит за бунтовщиками. И это было выяснено. Потянулась ниточка и в Новодевичий монастырь, откуда бунтовщиков вдохновляла и направляла опальная царевна Софья. Остается удивляться, отчего она после этого дознания фактически никак не пострадала - за нею всего лишь усилили надзор.
Резкая и жесткая реакция на бунт позволила локализовать его: шесть стоявших в Азове стрелецких полков, как выяснилось, тоже готовы были взбунтоваться, но до этого не дошло.
Что до замыслов заговорщиков, то вряд ли, познакомившись с ними, можно дальше разглагольствовать о неуемной жестокости Петра.
"Если бы судьба оказалась благоприятной нашим замыслам, мы бы подвергли бояр таким же казням, каких ожидаем теперь как побежденные. Ибо мы имели намерение все предместье немецкое сжечь, ограбить и истребить его дотла. И очистив это место от немцев, которых мы хотели всех до одного умертвить, вторгнуться в Москву… бояр одних казнить, других заточить…".
Как теперь принято говорить - без комментариев!
Иные скажут: ну, ладно, с врагами… Но ведь и сподвижникам доставалось палкой под горячую руку. И дикие срывы бывали - крик, брань, рукоприкладство.
Бывали. И, возможно, "трудным детством" это оправдать сложно. Правда, палкой обычно попадало все же виновным. Когда же кто бывал невиновен и получал напрасно, Петр всегда искренне раскаивался и извинялся, вовсе не боясь уронить своего царского достоинства.
Так случилось, когда однажды из зависти был оклеветан придворный архитектор, второй великий зодчий, приехавший по приглашению Петра строить Петербург. Его звали Жан-Батист Леблон. Великое дарование и царские милости, а также собственный достаточно невоздержанный нрав подарили французу множество недоброжелателей.
Однажды Петру донесли, что, работая в Петергофе, Леблон крадет и продает древесину, а к тому же якобы приказал вырубить любимые государем старые дубы. Петр был в дурном расположении и пришел в неистовую ярость. Вызвав к себе Леблона, он не стал и слушать его объяснений. Кричал, бранился и наконец замахнулся на зодчего…
Дальше произошло нечто невиданное. Леблон перехватил руку государя и… замахнулся в свою очередь!
Все, кто видели эту сцену, пришли в ужас. А Петр внезапно опомнился. Правда, тотчас приказал архитектору, чтобы тот убирался вон, но никому из приближенных не отдал на его счет никаких распоряжений.
Затем государь разобрался в случившемся и понял, что его попросту обманули. Приказал вновь послать за французом, но ему донесли, что у Леблона, не вынесшего такого оскорбления, сделалась горячка. Царь не раздумывая поехал к нему на дом и попросил прощения за свою ошибку и за попытку ударить архитектора. Этот пример не единственный.
Правда "дикими выходками" называют и иные из реформаций Петра, которые не объяснишь сиюминутной вспышкой гнева.
Самым большим нападкам подвергается пресловутое "брадобритие", о котором уже упоминалось. Ну в самом деле, с чего бы понадобилось государю в таком уж вульгарном смысле европеизировать население России? Буквально заставляя бриться и носить европейское платье? Ведь скольких ненавистников это ему добавило!
"Но надо понять и Петра, не терпевшего полумер, недомолвок и двусмысленностей, - пишет Н. Н. Молчанов. - Россия должна быть действительно европейской страной и расстаться со своим во многом полуазиатским обликом… Русский должен был осознать себя таким же человеком, как и немец, то есть любой иностранец-европеец. Ведь вскоре предстояло воевать с ними и побеждать их".
Кроме того, как уже было сказано, брадобритие было вовсе не таким уж поголовным. Ни крестьяне, ни тем более духовенство этим нововведением вообще затронуты не были. Боярам позволялось платить "налог на бороду", ну а государственные чиновники в скором времени сами пристрастились и к удобному европейскому платью, и к парикам (которых сам Петр никогда не носил), и к бритью.
Но опять же, давайте не отливать заново Медного всадника!
Государь был человеком, со всеми присущими человеку недостатками, пороками и грехами. Он боролся с ними, как умел, и не всегда побеждал их. В его действиях часто просматриваются самые прекрасные намерения, которые порою оборачиваются тяжкими результатами.
Могли ли его за это ненавидеть? Конечно, могли и ненавидели. И если кто-то готовил заговор против государя, то вполне мог поискать исполнителя, обиженного и недовольного царским "самодурством". (Во многих случаях кавычек можно и не ставить!)
Но вряд ли на последнем этапе правления такие люди могли оказаться приближенными к царю настолько, чтобы иметь возможность влить яд в его кубок.
Впрочем, кто знает?
А что до его дурного нрава - остается предложить бросить в него первый камень всякому, кто ни разу в жизни не выходил из себя, никогда и ни с кем из близких не бывал несправедлив, ни разу не принимал необдуманных решений, никогда не верил клевете, не впадал в гнев.
Что-то не вижу ни одного камня…
Сыновья измена
Как ни тяжелы были выпавшие на долю Петра Алексеевича испытания, связанные с женщинами, самой страшной трагедией его жизни стала, конечно, гибель его сына, царевича Алексея. Сына, которого он сам убил… Алексей - главный козырь противников Петра Великого. Славянофилы объявили его чуть ли не "мучеником за веру", поборником истинного православия, устоев русской самобытности. Повторяют, что стань он царем, Россия пошла бы по своему, истинному пути развития, не подражала бы Западу, не была бы им развращена.
Повторяют, все время почему-то забывая, что царевич боролся с отцом при поддержке именно злейших врагов России, которые уж никак не могли помогать ему бескорыстно.
Шла Северная война. Долгая, кровопролитная, тяжелая. Основной враг России Швеция после сокрушительного поражения в Полтавской битве утратила свои позиции, но не сдавалась. Англия, мечтавшая о мировом господстве, в принципе не очень печалилась об ослаблении Швеции, но вовсе не хотела усиления России, которая теперь все более пугала Запад своей стремительно растущей мощью. Франция и Голландия попали под влияние Англии. Попытки русских дипломатов заключить союз с Францией провалились. Священная Римская империя германской нации, внешне нейтральная, постоянно занимала враждебную по отношению к России позицию. Австрия не хотела помогать России, прежде всего потому, что была недовольна ее выходом на берега Балтики…
Не унимается и турецкий султан. Отлично понимая, что воевать на два фронта Россия не сможет, Петр пытался заключить мир с Турцией еще перед началом Северной войны. Но с таким давним и "верным" врагом не могло быть прочного мира. Впрочем, ошибочный, вернее, преждевременный шаг сделал в этом смысле и сам Петр: искренне стремясь вызволить из-под мусульманского ига балканские народы, представители которых умоляли Москву о помощи, Петр в 1711 году предпринимает отважный поход на Днестр и Балканы. Засуха, выжженная степь, не оказанная вовремя помощь, которую обещали местные господари, привели к тому, что русская армия оказалась в турецком окружении. Именно тогда Петр пишет письмо недавно учрежденному Сенату, в котором призывает не оказывать ему помощи, если он будет взят в плен, более того, он пишет "не считайте меня своим государем". То есть просит не ставить Россию в зависимость от участи ее монарха. Подлинник этого письма не сохранился, и многие историки очень сомневаются в том, что оно действительно было написано Петром…
Умелая дипломатия русских послов, а также непреклонное мужество русской армии, которая, попав в окружение, готова была сражаться, помогли заключить относительно приемлемый Прутский мирный договор, но не давший никаких преимуществ ее западным врагам: грозное видение Полтавы стояло перед глазами султана, и ему совсем не хотелось злить Россию, отстаивая интересы Швеции.
Таким образом, врагам России не удалось "обойти ее с севера и с юга", и Северная война продолжалась с прежним преимуществом русских.
Но поддержки возможных "союзников" Петру I добиться так и не удалось. Какое-то время была надежда на военный союз с Австрией, но и она, желая угодить Англии, заняла враждебную позицию в отношении России.
Вероятно, западные политики лелеяли надежды, что Россия не выдержит длительной войны в одиночку, ее силы будут сломлены, и тогда ей удастся навязать мир, выгодный Европе.
Но все понимали, что военный напор и военные успехи России держатся на упорстве и твердости Петра Великого. Не будь его, едва ли Москва смогла бы добиться таких завоеваний, едва ли могла быть выиграна Полтавская битва, едва ли с такой осторожностью относилась бы к русским та же Турция.
Надо думать, что именно тогда в Европе стали грезить надеждами на смену власти в России.
И любопытно, что главным козырем Запада становится нынешний главный козырь наших славянофилов - царевич Алексей.
Размежевание Петра с сыном началось давно. Должно быть, неприязнь к отцу внушала наследнику Евдокия, искренне убежденная в том, что Петр "все делает плохо". Возможно, на Алексея оказывали влияние и люди из окружения матери.
Трудно, конечно, допустить, что сам Петр не старался общаться с сыном, которого искренно любил, не пытался рассказать тому о своих замыслах, о том великом деле, которое он затеял и которое вопреки всему делалось, хотя и страшными, мучительными трудами. Казалось бы, человек молодой, увлекающийся должен был загореться, представить себе грандиозность преобразований, от души пожелать в них участвовать.
Этого не произошло. Самый дорогой Петру человек его не понял. Вечный конфликт "отцов и детей", только в данном случае поколения странным образом меняются местами.
Славянофилы рисуют царевича сильной личностью, убежденным поборником "Руси истинной", ревнителем веры.
На самом деле, Алексей был вполне сыном своего отца. Он унаследовал и неуравновешенный характер Петра, и его властолюбие. Однако у царевича не было и сотой части отцовской несокрушимой воли, не было и его живого, проницательного ума. Он легко попадал под влияние, легко верил иной раз сомнительным словам и обещаниям.
Нежелание Алексея Петровича жить в Санкт-Петербурге, постоянные сношения с московской оппозицией, мечтавшей о смене власти, - именно все это, а отнюдь не влияние Екатерины, как полагают иные историки, окончательно разобщили отца и сына.
В конце концов, Петр потребовал от Алексея или участвовать в жизни государства, подчиняясь царю и вместе с ним работая на пользу реформам, или, если это ему так не по душе, отказаться от прав на наследование престола и уйти в монастырь.
Алексей боялся отцова гнева (хотя в данном случае Петр не гневался, а напротив, хотел разрешить конфликт миром). Царевич объявляет, что отречется от престола. Но Петр все же пытается вновь склонить его на свою сторону - находясь на переговорах в Дании, он пишет сыну письмо, в котором просит приехать. Алексей под этим предлогом покидает Россию, однако едет совсем не в Данию. В октябре 1717 года он появляется в Австрии и просит приюта у императора.
Видимо, западные политики находились в нерешительности: очень соблазнительно было бы попытаться заменить могучего врага его слабой тенью, попытаться поменять Петра на Алексея. Устройство государственного переворота - дело нелегкое, но на первый взгляд игра стоила свечей. Предательство наследника стало важным аргументом западных политиков против России. "…Оно играло важную стимулирующую роль в происходившем тогда процессе формирования под эгидой Англии антирусского общеевропейского блока, способствовало усилению изоляции России и причинило, таким образом, огромный вред ее международному положению" - пишет Н. Н. Молчанов.
Это, конечно, был ход ва-банк. Алексей отчаянно стремился сохранить права на престол и не отрекаться, как того требовал отец.
О том, чтобы избрать другой предложенный государем путь - принять сторону Петра, царевич не желал и думать. У него были свои, совершенно определенные планы. Он почти не скрывал, что мечтает о смерти отца. И говаривал вслух, что тотчас уничтожит (в физическом смысле) всех его верных приближенных, вернет столицу в Москву, сократит армию. "…Корабли держать не буду; войско стану держать только для обороны, а войны ни с кем иметь не хочу".
Что это было? Несусветная глупость? Полное нежелание видеть политическую ситуацию, европейскую карту? Да кто б ему дал "только обороняться", когда вот уже столетие крепнущие враги с севера и с юга мечтали только об одном: о расхватывании и растаскивании русских земель!
Историки справедливо отмечают, что к бегству царевича подтолкнул отнюдь не инстинкт самосохранения: Петр и не думал посягать на его жизнь. Если бы царевич отрекся от престола и ушел в монастырь (после смерти его супруги это было вполне допустимо), то жил бы при полном содержании, именно такой жизнью, за которую постоянно внешне ратовал: полной благочестия и тишины.
Но Алексеем двигала жажда власти. Отчаявшись найти в России твердую опору, возможность организовать широкомасштабный заговор и государственный переворот, он решил сделать ставку на иностранную помощь. В своем последующем признании Алексей Петрович откровенно признался, что мечтал организовать иностранную интервенцию с целью свержения власти Петра и захвата России. Можно, конечно, допустить, что такое признание было выбито пытками, чтобы затем вынести смертный приговор. Но для чего? Сам факт предательства, бегства за границу, был уже достаточным поводом в военное время.
В течение полугода беглец жил при дворе императора тайно, его местонахождение тщательно скрывалось от России. Но и после того как открылось, Петру I пришлось сурово пригрозить Вене, прежде чем западные политики решились выпустить из рук такую козырную карту. Да скорее всего и не выпустили бы, не пойми они, что большой пользы от Алексея не будет.
Надо сказать, что царевич, человек нерешительный и боязливый, конечно же, упустил время. Многие приближенные шведского короля Карла XII открыто советовали ему использовать Алексея против России. В данном случае это было бы куда эффективнее, чем походы Лжедмитрия: Алексей был не самозванец, он имел прямые права на престол, покуда официально от них не отрекся… Если бы царевич бежал не в Австрию, которая представлялась ему сильнее и надежнее, а именно в Швецию, дело могло принять другой оборот. Видимо, беглец понял это: сообразив, что в Вене с ним просто играют, выжидая, как обернется дело, он начал искать контактов с Карлом. Но время ушло. Карл понимал, что, связавшись с изменником, будет подвергать себя слишком большому риску - Полтава многому его научила. Недолго колебался и английский король Георг I, которому Вена, в свою очередь, предложила "раскрытого туза". Нет, решил король, из этого уже нельзя извлечь выгоды, да и фигура царевича представала перед европейцами все более и более ясно. Он был ненадежен во всех отношениях; кроме того, иностранные посланники в России тоже не зря работали - они доносили, насколько мала реальная поддержка Алексея у него на родине.
В Вене какое-то время еще "перекладывали карты", лихорадочно обдумывая, как бы все же сыграть на таком ценном подарке - бегстве наследника. Но вскоре поняли: безопаснее будет просто отделаться от такого гостя. И прибывшему в Вену графу П. А. Толстому было уже намного легче убедить царевича вернуться в Россию. По словам историка Соловьева, император и его советники поняли, что "у царевича нет настолько ума, чтоб можно было надеяться от него какой-нибудь пользы".
Надо думать, Петр еще рассчитывал на искреннее покаяние сына, на последний разговор с ним. Не то царевич был бы арестован сразу по приезде в Россию. Этого не произошло. Не произошло ни покаяния, ни примирения, а раскрывшиеся вскоре факты постоянных сношений наследника с иностранными державами и вынашивания планов интервенции, не оставили выбора…
Историкам очень нравится описывать последние дни жизни царевича, пережитые им духовные и физические страдания, его гибель. Хотя нет никаких фактов того, что он был действительно убит. Ему вынесли смертный приговор, и, зная Петра, можно не сомневаться, что приговор этот привели бы в исполнение, как и требовалось - открыто. Но Алексей умер в Петропавловской крепости, возможно, вследствие перенесенных пыток.
Страданий, которые при этом пришлось пережить его отцу, не описывает никто.
Простим ли грех сыноубийства ради какой угодно, самой высокой цели?
Мы знаем исторические примеры такого рода.
Убийцами своих сыновей были Александр Невский, Иоанн Грозный (во втором случае это произошло вообще случайно, в припадке гнева!). В художественной литературе есть ярчайший и величественный образ Тараса Бульбы, трагедия которого, в куда меньшем масштабе, но один к одному совпадает с трагедией Петра…
Ни у кого нет права произносить в этом случае ни однозначного оправдания, ни однозначного осуждения.
Вопрос в том, остались ли в России силы, которые поддерживали Алексея Петровича, могли ли они тайно действовать, готовя заговор против царя?
На первую половину вопроса можно ответить однозначно: да, остались. Чтобы ответить на вторую половину вопроса, нужно знать, было ли этим силам на что рассчитывать?
А для этого придется вернуться к началу рассказа и к фигуре, о которой читатель, возможно, успел позабыть.
Итак, на сцену возвращается французский посланник в Швеции шевалье де Кампредон.