Для большего развития светской жизни и вместе для сближения сословий, с переездом двора в Петербург, когда низложение врага сильного позволило ему вполне предаться занятиям мира, особенным указом 1714 года постановил еженедельные собрания мужчин и женщин, известные под именем ассамблей и для поддержания сего нововведения сам принимал в них деятельное участие". Двадцати четырем государственным сановникам было предписано иметь у себя раз в зиму ассамблею, то есть осветить и отопить по крайней мере три комнаты, накормить и напоить гостей, иметь музыку для танцев и отдельный покой для слуг. Ассамблеи начинались с наступлением осени, оканчивались Великим постом. Посещали их дворяне обоего пола по указу, купцы и ремесленники по производству с одним условием - быть порядочно одетыми. Мужчины глядели во все глаза на девиц, девицы украдкой на мужчин и, если встречались взорами, опускали, краснея, очи или закрывали платками лицо. Духовенство появлялось в ассамблеях в качестве зрителей с правом не участвовать в забавах.
"По мере того как улицы пустели, домы петербургские наполнялись. Некоторые спешили в свои семейства, другие в Летний дворец или на званые обеды к вельможам, сии последние ехали в богатых экипажах, в пышных нарядах, в сопровождении многочисленной свиты. Если мужчина встречался на улице с дамою, то оба экипажа немедленно останавливались, кавалер выходил и, несмотря на погоду, с непокрытой головой приближаясь к открытым дверцам другого экипажа, приветствовал даму речью, прося позволения поцеловать ей руку. Подобные сцены были видны на каждой улице: таков был обычай". Описанное благолепие плохо сочетается с волками-людоедами, но оно пришлось очень по нраву Николаю Павловичу Романову, в царствование которого и написаны эти строки.
Танец, изобретенный самим Петром, представлял "трогательное доказательство благодушия царева и его желания видеть на всех лицах веселость. Это был род гросфатера. При игрании похоронного марша от шестидесяти до ста пар двигались похоронным шествием. Вдруг по движению маршальского жезла музыка переходила в веселую, дамы покидают своих кавалеров и берут новых между нетанцующими, кавалеры ловят дам или ищут других, от этого кутерьма ужасная, толкотня, беготня, молодые танцовщицы хватают стариков, молодые мужчины тащат старух, шум, крик, все собрание, тысяча или полторы человек, поднято, словно играют в жмурки".
Развлечения и праздники чередовались с трудовыми буднями. Царь бегал от одной стройки к другой с дубиной в руке, удары которой он обрушивал на лентяев.
Но этот город все еще был только пустой скорлупой, декорацией, создающей обманчивое впечатление, сам оставаясь нежилым, неуютным, почти непригодным для жизни.
В 1720 году в народе распространилось пророчество, что в сентябре вода, нахлынув с моря, поднимется выше старой ольхи, стоящей подле крепости, и затопит весь город, отпавший от Православия. Многие из встревоженных жителей спешили заблаговременно искать спасения на возвышенных местах близ Петербурга. Царь повелел срубить ольху и, когда "пророк" был отыскан, приказал заключить его в крепость. В назначенный для наводнения день жители, насильно собранные на месте, где стояла ольха, могли убедиться, что вода не пришла и пророчество ложно. "Пророк" был строго наказан.
Но в ноябре 1721 года Нева поднялась так внезапно и так высоко, что казалось, затопленный город доживает свои последние дни. Буря принесла такие порывы ветра, что, продлись она немного дольше, город превратился бы в руины. В это время царь "продемонстрировал всю широту души своим спокойствием".
Рассказывали, будто из-за того, что икону Божьей Матери царь временно поместил в Кунсткамеру, Госпожа Богородица не хотела принимать молитвы жителей города и слезно плакала, когда в Троицкую обедню ставили свечу к ее лику.
Тем не менее еще 350 дворянским семьям Петр приказал обосноваться в Петербурге. После пожара в Москве 5000 семей, жертвам несчастья, было предписано переехать в Петербург. Здесь они должны были обустраиваться не в соответствии с собственным вкусом, а согласно разработанному регламенту. Специальные постановления определяли высоту стен домов, категории фасадов, количество окон и даже рисунок чугунных перил.
Между обеими столицами пролегала извилистая сухопутная дорога в 750 верст. По ней даже иностранные послы вынуждены были добираться из Москвы до Петербурга больше месяца вследствие грязи, поломанных мостов, дней по восемь дожидаясь лошадей на станциях. Петр хотел выпрямить этот путь, сократив его более чем на 100 верст, построил уже 120 верст новой дороги от Петербурга до Москвы, но потом бросил ее, не сумев справиться с новгородскими лесами и болотами.
Петр при Полтаве
Строительство Парадиза настолько истощило страну, что Петр предложил Карлу заключить "добрый мир", претендуя лишь на оставление за Россией Петербурга и Шлиссельбурга. Царь лично обратился к датскому королю Фридерику IV и прусскому Фридриху I с просьбой о посредничестве в мирных переговорах, но понимания не встретил. Также не согласились взять на себя роль посредников Франция и Англия. Шведский король отклонил мирную инициативу царя, ответив, что он будет диктовать условия мира в Москве, предварительно получив 30 миллионов ефимков, затраченных им на войну.
Положение Петра осложнялось восстанием на Дону. Поводом к восстанию послужил царский указ переписать всех беглых крестьян и выслать в те же города и места, кто откуда пришел. Князь Юрий Владимирович Долгорукий согласно инструкции царя действовал круто. В ответ казаки объединились под предводительством Кондратия Булавина, напали на отряд Долгорукого и начисто его вырезали. Восстание приобрело большой размах. Петр отправил на Дон брата убитого булавинцами Долгорукого, князя Василия. Ему было предписано "жечь без остатку городки", население которых было причастно к восстанию, "а людей рубить, и завотчиков на колесы и колья, дабы сим удобнее оторвать охоту к приставанью воровства у людей, ибо сия сволочь, кроме жесточи, не может унята быть". Захваченных в плен булавинцев для устрашения прочих повесили вблизи тех мест, откуда они были родом. Жестокость подавления восстания была сравнима лишь с кровавой расправой с мятежными стрельцами.
Тем временем Карл двинулся к Москве через Украину.
Весь его поход от Гродно-Могилева до Полтавы был "сплошной глупостью, которой провидение наградило суетливую и на этот раз свободную от самонадеянности работу Петра". Царь сильно обжегся в первый раз под Нарвой. С тех пор он не был столь беспечен.
Он оставил в Киеве свою походную жену и полностью отдался приготовлениям к сражению.
Петр постоянно тревожил шведов неожиданными нападениями. Перед наступающей шведской армией в Белоруссии была полоса опустошенной земли. Спрятав хлеб, население вместе со скотом ушло в леса. Шведов брали измором.
26 апреля Петр из-под Азова прибыл под Полтаву. 4 июня согласно Журналу Петра Великого был "учинен воинский совет, каким бы образом город Полтаву выручить без генеральной баталии". Осторожность не оставляла царя даже после того, как он лично обозрел "ситуацию" и убедился, что "окромя помощи Божией, оной армии никакого спасения ни убежать, ни противустоять российской невозможно", так как шведская армия "самым малым местом довольствоваться имела, где в пище и питье скудость имела не малую".
Полтавская баталия вовсе не планировалась царем как решающее сражение в борьбе с Карлом XII. Однако обстоятельства складывались так, что она стала поворотным пунктом, вершиной и апофеозом Северной войны.
Екатерина выражала желание быть рядом с Петром и армией во время решающего сражения и приехала к нему в лагерь, но царь не разрешил ей оставаться и отправил в безопасное место.
Петр выжидал до последней крайности, понимая, что с каждым днем шведы все ближе подходят к краю бездны. Но в этом ожидании был свой риск. Царь более всего опасался, что Карл уйдет за Днепр, не приняв сражения. Но шведский король не собирался уходить.
В ночь на 27 июня войскам был зачитан приказ Петра, ставший знаменитым с тех пор:
"Воины! се пришел час, который должен решить судьбу отечества. Вы не должны помышлять, что сражаетесь за Петра, но за государство, Петру врученное, за род свой, за отечество, за православную нашу веру и церковь. Не должна вас также смущать слава неприятеля, яко непобедимого, которую ложну быти вы сами победами своими над ними неоднократно доказали. Имейте в сражении перед очами вашими правду и Бога; на Того Единого яко всесильного в бранях уповайте, а о Петре ведайте, что ему жизнь не дорога, только бы жила Россия в блаженстве и славе для благосостояния вашего".
Какие верные он нашел слова!
"Кукуйский кутилка, солдатский кум, пьющий допьяна, в зернь в кабаке готовый проиграть царский венец", до каких высот он поднялся в роковой для своей страны час! Таких вершин он не достигал никогда ранее, так высоко никогда не поднимется он и в будущем.
Петр был одет как большинство офицеров - на нем были зеленый мундир с красными обшлагами и подкладкой, черная треуголка и высокие сапоги; на грудь через плечо была возложена голубая шелковая лента Святого Андрея Первозванного. Царь вскочил в седло своей любимой Лизетты, гнедой арабской кобылы, подаренной турецким султаном, и поехал к воротам лагеря, где солдат, идущих в бой, кропили святой водой.
Сняв шляпу, Петр обратился к армии с речью. Шведы, говорил он, уже и квартиры в Москве расписали, и генерал-майор Спарре в Москву назначен губернатором, а король шведский "государство похваляется разделить на малые княжества". Действительно, Карл намеревался нанести сокрушительный удар в центр страны, сместить Петра и раздробить Россию.
Перед атакой царь снова обратился к войскам: "За отечество смерть принять весьма похвально, а страх смерти в бою - вещь, всякой хулы достойная". Затем он некоторое время ехал с Шереметевым впереди пехоты. Когда противники сошлись на расстояние орудийного выстрела, Петр остановил коня, взмахнул шпагой, благословляя войско, и сказал Шереметеву: "Господин фельдмаршал, вручаю тебе свою армию, изволь командовать и ожидать неприятеля на сем месте".
Царский поступок - не самому вести войско, а передать командование достойнейшему, обученному военному делу командиру.
Кавалерия была поручена Меншикову, командование артиллерией - Боуру.
"Фельдмаршал и генералитет просили его царское величество, чтоб в баталию не приобщаться, на что изволил сказать, чтоб о том ему более не говорили".
Петр лично повел второй батальон в атаку. В схватке одна пуля пробила шляпу царя, другая застряла в седле Лизетты.
Несколько раз судьба битвы висела на волоске. Сражение становилось неподвластным приказам командиров. Но вскоре стало очевидно, что "мы ломим, гнутся шведы". Наконец, шведская армия побежала.
Преследование шведов было остановлено по приказу Петра. Возможно, царя несколько ошеломил невиданный успех генеральной баталии. Он со шляпой в руке встречал возвращающихся воинов и благодарил их. Генералы целовались с ним. Все чувствовали опьяняющую радость победы и не стеснялись показывать свое счастье.
Петр приказал привести пленных генералов противника. Фельдмаршал Рёншельд, Маленький Принц, генерал-майоры Шлиппенбах, Стакельберг и Гамильтон вручили царю свои шпаги. Петр обратился к гостям с такой речью: "Вчерашнего числа брат мой король Карл просил вас в шатры мои на обед, и вы по обещанию в шатры мои прибыли, а брат мой Карл ко мне с вами не пожаловал, в чем пароля своего не сдержал. Я его весьма ожидал и сердечно желал, чтоб он в шатрах моих обедал, но когда его величество не изволил пожаловать ко мне на обед, прошу вас отобедать". Петр был весел и любезен, сам разливал водку и говорил комплименты. Он возбужденно спрашивал при виде каждой новой партии пленных: "А где же брат мой король Карл?"
Шведский король в это время с горсткой сопровождающих переправлялся через Днепр, чтобы найти пристанище в землях, подвластных турецкому султану.
Понадобилось время, чтобы в Европе поверили невероятным известиям о полном разгроме шведской армии. Шведы распространяли в прозе и стихах ложные сведения о том, что произошло под Полтавой. "Слухи о том, что король разбит и перешел Днепр, совершенно ложны", - писали в одном из инспирированных шведами сообщений.
Шведские писатели единогласно утверждали, будто баталия эта была бы выиграна, если бы не досадные ошибки. Однако все офицеры были уверены в том, что главная ошибка заключалась в решении дать сражение, а еще большая - в самом этом походе через дикую страну, вопреки всем разумным советам, да еще против воинственного неприятеля, втрое сильнейшего как по числу людей, так и по находившимся в его распоряжении средствам и припасам, которых не имели шведы. Но все-таки главной причиной несчастья являлась Нарва, где Карл уверовал в собственную непобедимость.
После завершения сражения Петр написал Екатерине: "Матка, здравствуй! Объявляю вам, что всемилостивый Господь неописанную победу над неприятелем нам сего дня даровати изволил; единым словом сказать, что вся неприятельская сила на голову побита, о чем сами от нас услышите. И для поздравления приезжайте сами сюды. Питер". Да, не похоже это письмо на пылкие послания с поля боя Яна Собеского своей Марысеньке: "Моя душа, мое божество, моя вселенная!" Но бывшая служанка и этому была рада. Она примчалась, и он нашел в ее объятиях радость и отдохновение.
После Полтавы шведы еще били датчан, саксонцев, поляков, но с русскими опасались вступать в открытые сражения. Тем не менее Северная война продолжалась почти до самой смерти Петра, истощая страну…
"Карл любил опасности и сражался лишь для славы. Петр Алексеевич не бежал опасностей, но сражался лишь для выгоды. Шведский монарх был щедр по величию души, московит если и отдавал что-нибудь, то лишь по расчету собственных интересов. Один являл образец беспримерной трезвости, воздержания и природного великодушия. Другой, так и не избавившись от грубости воспитания и жестоких нравов своей страны, был столько же грозен для собственных подданных, сколь привержен к чужеземцам, - констатировал Вольтер. - И наконец, он настолько погряз во всяких излишествах, что они сократили дни его. Карл получил титул "Непобедимого", которого мог лишиться в любую минуту, но Петру Алексеевичу вся Европа уже присвоила имя "Великого", которое ни одно поражение не могло у него отнять, поскольку заслужено оно было отнюдь не победами".
В честь этой славной виктории префект Киевской академии Феофан Прокопович, блестящий оратор и не менее блестящий публицист, прочитал такую яркую панегирическую проповедь, что его выступление повлекло за собой приглашение этого церковного деятеля в Петербург. На долгие годы Прокопович стал главным теоретиком идеи верховенства монаршей воли как в светских, так и в духовных делах.
В Москве по поводу полтавской победы была организована триумфальная встреча. С городских стен и валов выпалили из всех орудий, в церквях затрезвонили во все колокола, и торжественный поезд прошел под арками, покрытыми красивыми аллегориями и своеобразными карикатурами, писанными красками и имеющими цель осмеять шведов. Стечение народа и черни было ужасное, все хотели увидеть победоносного царя.
Полтавская виктория позволила восстановить на польском троне Августа II и союз с Данией, закончить завоевание Ливонии и Карелии. Полтава сделала возможным браки царских родственников с отпрысками благородных европейских фамилий.
Племянницы - Иоанновны
Возможно, о племянницах царя не стоило бы говорить в отдельной главе, если бы все три царевны после смерти дяди не сыграли такой большой роли в розыгрыше российской короны.
У Петра довольно долго не было своей семьи. После ссылки и пострижения первой жены он всерьез задумывался о женитьбы на Анне Монс. Но это желание еще не оформилось окончательно, и даже царь понимал, что после жестокого подавления стрелецкого бунта немедленный союз с немкой, лютеранкой, не укрепит его позиций. Поэтому на официальных мероприятиях вдова брата Прасковья, приветливая, ровная в обращении, во всем угодная царю, должна была исполнять обязанности царицы.
Как только перевес оказался на стороне Петра, Прасковья тут же взяла его сторону и прервала всякие отношения с его сводными сестрами. Однако подобострастие к Петру не мешало ей искать дружбы и в другом лагере: она на всякий случай обходилась ласково и с загнанным царевичем Алексеем, так что тот считал ее в числе своих сторонников. Невестка всегда обнаруживала безусловное верование в авторитет царя. Мудрено ли, что за это уважение, эту покорность, за почтение каждого изречения Петра он платил ей расположением, большим или меньшим участием к ее интересам, а главное - снисхождением к ее довольно крупным слабостям, которые не прощал, однако, своим теткам, сестрам и другим свойственницам.
К царице Прасковье он обязывал приезжать иностранцев и придворных, чтобы поздравить с победой русского оружия.
Она присутствовала на всех ассамблеях, держала открытый дом в Измайлове. Дворец был тесен и неудобен - одноэтажный, сводчатый, с толстыми решетками на окнах. Единственным его украшением служили две остроконечные башенки при въезде во двор да голландские куранты на одной из них - память о царе Федоре. Внутреннее убранство Измайловского дворца было проще, чем в других загородных дворцах и даже некоторых боярских и помещичьих домах. Нигде не виделось и следа роскоши.
Петр назначил царице Прасковье "известный оклад содержания деньгами и запасами", кроме того, она получала доход от своих вотчин, в которых находилось 2477 посадских и крестьянских дворов. Но денег всегда не хватало. Сообразно своему чину Прасковья содержала дворецкого, стольника, ключника, подключника, подьячих, стряпчих, конюхов, сторожей, истопников и всяких служителей. Женский царицын чин был, разумеется, еще многочисленнее. Удовлетворяя своему личному вкусу, усвоенному с детства, Прасковья превратила свой двор в "госпиталь уродов, юродов, ханжей и шалунов".
В отличие от неуступчивой Евдокии, Прасковья более терпимо относилась к нововведениям царя. В глазах царя она имела уже ту заслугу, что была близка его родной любимой сестре Наталье Алексеевне.
В ознаменование победы Шереметева над шведами в 1702 году царь приказал 300 представителям московской знати обоего пола явиться в Измайлово. То же было предписано иностранным послам, купцам и их женам, так что набралось до 500 человек. Каждому было предложено поднести царице Прасковье праздничный подарок в виде серебряной или золотой вещицы. Подарки записывались в особую книгу с обозначением имени дарившего. Затем их отдавали одной из царевен, которая при этом позволяла целовать свою руку.
Прасковья Федоровна отблагодарила царя тем, что, отрешившись от старых обычаев, вместе с тремя дочерьми и Натальей Алексеевной явилась в Немецкую слободу на свадьбу одного из приближенных Петра.
Между тем подрастали дочери Прасковьи, племянницы Петра. Первоначальное их обучение было вверено одной из так называемых "учительниц", или мастериц, в обязанности которых входило преподавание грамоты малолетним царевнам, затем изучались Библия и Новый Завет. Девочкам сообщались некоторые сведения из истории и географии в крайне извращенном и отрывочном виде. Несомненно, воспитывались они в "страхе", так как строгость и розга считались первейшими педагогическими средствами.