8
Интрига, задуманная Петром I и его сподвижниками, разыгрывается почти как на театральных подмостках.
Петр отклоняет просьбу сына, запретив принять монашеский сан. Отправляясь за границу, он приказывает сыну "подумать"…
Психологически расчет очень точный.
Петр знает и о мечтательности сына, и о его привязчивости.
И он не ошибся.
Уже отрекшийся было от мирской жизни, Алексей начинает мечтать, строить планы.
Преградой на пути в монастырь становится и Евфросиния - женщина, которую он полюбил… Крепостная Н.К. Вяземского, воспитателя царевича Алексея, сумела не на шутку влюбить его в себя. Некоторые исследователи полагают, что Евфросиния была шпионкой Меншикова и "светлейший" подсунул ее царевичу, исполняя давно задуманный план.
Как бы то ни было, но именно Евфросиния отвлекает царевича Алексея от спасительных - речь идет не только о нравственном, но физическом, политическом и даже историческом спасении - мыслей о монастыре.
Счастье сына, разумеется, не цель Петра I, а лишь средство достижения задуманного. Едва только разгораются в мечтательном Алексее надежды на счастье - какой безжалостно точный расчет! - курьер вручает ему новое письмо. Алексей немедленно должен ехать за границу или, не мешкая, отправиться в монастырь.
В самой возможности выбора и заключалась ловушка. Возможность бежать от деспота-отца, который - Алексей уже наверняка знал это! - и в монастыре не даст ему покоя, прельстила царевича.
Ловушка сработала.
Алексей принял решение - бежать.
Хитроумный капкан защелкнулся…
Дальше - вынуть добычу из капкана - было делом техники.
"Мой сын! - писал Петр I Алексею 17 ноября 1717 года. - Письмо твое, в 4-й день октября писанное, я здесь получил, на которое ответствую, что просишь прощения: которое уже вам перед сим. через господ Толстова и Румянцева, письменно и словесно обещано, что и ныне подтверждаю, в чем будь весьма надежен…"
В последний день января 1718 года Алексея привезли в Москву, а 3 февраля - Петр I и не собирался вспоминать, что обещал простить сына! - был оглашен манифест об отрешении царевича от престола и сразу же произведены аресты среди его друзей.
В петровских застенках применялись такие изощренные пытки, что и мужественные, не раз смотревшие в лицо смерти стрельцы становились здесь болтливыми, словно бабы, и возводили на себя и на своих друзей любую напраслину.
9
Когда в Москве рвали ноздри у друзей и близких царевича, резали языки, сажали их на колья, и появилась в Шлиссельбурге первая узница - ею стала сводная сестра государя, царевна Мария Алексеевна.
Родилась она от брака царя Алексея Михайловича и Марии Ильиничны Милославской, и хотя никогда не вмешивалась в кремлёвские интриги, но добрые отношения с сестрой, царевной Софьей Алексеевной, делали Марью Алексеевну подозрительной в глазах Петра I. Ну а симпатия к несчастной царице Евдокии, которую Марья Алексеевна не умела скрыть, окончательно изобличала "государственную преступницу".
На допросе царевны выяснились ужасающие подробности совершенного ею преступления.
Открылось, что и после пострига царицы Евдокии Мария Алексеевна продолжала поддерживать с ней связь, передавала письма Алексея и даже деньги!
Более того…
Когда Мария Алексеевна после лечения в Карлсбаде возвращалась в Москву, она встретилась, оказывается, с царевичем Алексеем, уезжающим за границу, и заставила его написать письмо матери.
Задавали во время жестоких пыток вопрос об этой встрече и царевичу Алексею, и выяснили, что "царевна Марья ведала о его побеге и говорила, что в (народе) осуждают отца, будто он мясо ест в посты и мать (Алексея) оставил".
"Тогда первосвященник, разодрав одежды свои, сказал: на что еще нам свидетелей?" - свидетельствует Евангелие.
Так и Петр I.
Доказав себе, что царевна Мария Алексеевна участвовала в государственном преступлении, он с легким сердцем заточил шестидесятилетнюю сестру в Шлиссельбургскую крепость.
По некоторым сведениям, царевну Марию Алексеевну в дальнейшем - отходчивое сердце было у ее державного брата! - перевели под домашний арест в особый дом в Петербурге. Однако расплывчатость и неопределенность сведений о конце ее жизни позволяет предположить, что перевалившая на седьмой десяток царевна в Шлиссельбурге и завершила свой жизненный путь.
Считается, что деревянные хоромы, возведенные И.Г. Устиновым для Марии Алексеевны, и стали первым тюремным зданием крепости.
Ну а царевич Алексей умер 26 июня 1718 года под пытками в Трубецком раскате Петропавловской крепости.
Из книг "Гарнизона" мы знаем, что в этот день Петр I со своими ближайшими сподвижниками ездил в крепость и там "учинен был застенок". Видимо, Петр снова пытал сына.
И так пытал, что тот нечаянно умер на пытке.
На радостях Петр I устроил на следующий день бал в Петербурге по случаю годовщины Полтавской битвы.
Он не знал еще, что Петр Петрович ("Шишечка"), второй его сын, ради которого и был замучен царевич Алексей, умрет уже на следующий год. При вскрытии выяснится, что Петр I напрасно освобождал ему путь к престолу - "Шишечка" был неизлечимо болен от рождения.
На этом и завершается драма, которую можно было бы назвать "Семейная жизнь первого русского императора". Начинается драма, которую предстояло пережить уже всему русскому народу, всей России.
Как пишет историк Д.И. Иловайский: "недостаток национальной политики в течение петербургского периода имеет своим началом излишнее преклонение Преобразователя перед иноземщиной и крайне неуважительное отношение к своей коренной народности, к ее вековым преданиям и обычаям, многие из коих заслуживали более бережного с ними обращения, а не жестоких пыток и казней или глумления над ними всепьянейшего собора, беспощадного брадобрития и т. п. Петр далеко не оценил громадных жертв, принесенных народом ради завоевания балтийских берегов, не оценил преданного, даровитого русского племени, которое сумело бы без особого принуждения усвоить себе действительно нужные и полезные преобразования, и только страстная натура царя, его нетерпеливость, тирания и не всегда присущее умение отличить необходимые реформы от несущественных вызывали в народной среде ропот и дух противоречия, доходивший иногда до явного неповиновения, особенно со стороны приверженцев старого церковного обряда, которые видели в нем даже антихриста. Культурный разрыв наружно европеизованных высших классов с народною массою, а также недостаток единения царя с коренным русским народом начались именно с Петра Великого. Этот недостаток единения поддерживался и усиливался благодаря в особенности немецким бракам, каковые явились одною из наиболее упрочившихся Петровских реформ".
Глава шестая. "Святитель Николай" и святой князь Александр Невский. Заточение в Шлиссельбурге
Не спасается царь многою силою, и исполин не спасется множеством крепости своея. Ложь конь во спасение, во множестве же силы своея не спасется.
Псалом Давида 32, ст. 16-17
Умер под пытками в застенке Петропавловской крепости царевич Алексей.
Умер "Шишечка", ради которого убил Петр I старшего сына Алексея.
Обнародовали составленный Феофаном Прокоповичем Духовный регламент, устанавливающий новый порядок управления Церковью. Вся церковная власть, по образцу протестантских государств, сосредоточилась в Духовном коллегиуме.
Наконец-то, после двух десятилетий военных трудов и лишений, завершилась Северная война, и 30 августа 1721 года подписали в Ништадте мирный договор со Швецией, согласно которому Эстляндия, Лифляндия, Ингрия, часть Финляндии с Выборгом отошли к России.
Великая была одержана победа, но, наверное, таких поражений не знал еще ни один побежденный народ. Россия в итоге этой победоносной войны оказалась разорена, а русский народ в основной своей массе - крепостное право, приобретая характер откровенного рабовладения, распространилось и на промышленное производство! - превращен в нищих невольников.
22 октября в честь заключения Ништадтского мира Сенат провозгласил Петра I императором и преподнес ему титул отца Отечества. И сразу же в объявленном империей Отечестве начался четырехлетний голод. Русские люди "голодали, пухли и умирали".
На всякий случай 17 мая 1722 года по настоянию Петра I Синод отменил тайну исповеди. Священников обязали сообщать в Преображенский приказ обо всех злоумышлениях "без всякого прикрывательства"…
1
Два последних года жизни Петра I можно назвать годами подведения итогов.
"Отец Отечества" всегда серьезно относился к проведению празднеств и торжеств, но теперь подготовка к годовщинам основания Санкт-Петербурга и Ништатского мира - главных достижений его царствования! - начинает теснить текущие государственные заботы.
Любопытно, что мифологизация празднеств приобретает при этом совершенно конкретный смысл и адресуется исключительно к самому Петру I.
В январе 1723 года Петр I отдал распоряжение доставить из Москвы в Петербург ботик, на котором плавал в детстве по Плещееву озеру.
"Ехать тебе с ботиком и везть до Шлиссельбурга на ямских подводах, - было указано гвардии сержанту Кореневу. - И будучи в дороге смотреть прилежно, чтоб его не испортить, понеже судно старое, того ради ехать днем, а ночью стоять, и где есть выбоины спускать потихоньку".
Вообще-то, если уж устраивать празднество в честь русского флота, справедливо было бы начать отсчет его истории с легендарных походов киевских князей на Царьград.
Или с не менее легендарного плавания кочей Семена Дежнева из Северного Ледовитого океана в Тихий океан в 1647 году.
Или со спущенного 19 мая 1668 года в селе Дединове на Оке первого русского военного корабля "Орел".
Или с первого русского морского судна "Святой Павел", спущенного уже при Петре I с Соломбальской верфи 20 мая 1694 года…
Можно привести множество оснований для выбора любой из этих дат.
Но начинать отсчет с детского ботика, с игрушки, которой в отрочестве забавлялся юный Петр, можно было, лишь решившись в эгоцентрическом ослеплении окончательно перевернуть на себя всю русскую историю.
Поражает, как тщательно, предусматривая все возможные осложнения, разрабатывает Петр I план перевозки ботика в Петербург.
"Для опасения от пожаров" воспрещалось ставить ботик в населенных пунктах, велено было оставлять его на ночь под охраной часовых вдали от строений.
В подорожной сержанта Коренева было указано, чтобы "от Москвы до Твери, от Новгорода и до Шлиссельбурга везде по городам и по ямам, под помянутый ботик и обретающимся при нем людям, давать по 16 подвод без всякого задержания"…
Дан был высочайший указ и шлиссельбургскому коменданту: "Послан от нас от гвардии сержант Коренев в Шлиссельбург с ботиком старинным, и когда он тот ботик в Шлиссельбург привезет, тогда поставить его в городе на площади против церкви, как возможно далеко от деревянных строениев, дабы от пожару безопасно было, и вели оный накрыть, и смотри прилежно, чтобы тот ботик чем не был поврежден".
Если сравнить эти указы и предписания с инструкцией, составленной через год Петром I для Витуса Беринга:
"1. Надлежит на Камчатке, или в другом там месте, сделать один или два бота с палубами.
2. На оных ботах плыть возле земли, которая идет на норд, и по чаянию (понеже оной конца не знают), кажется, что та земля часть Америки.
3. И для того искать, где оная сошлась с Америкою, и чтоб доехать до какого города европейских владений; или ежели увидят какой корабль европейский, проведать от него, как оной куст называют, и взять на письме, и самим побывать на берегу, и взять подлинную ведомость, и, поставя на карту, приезжать сюды", - то мы увидим, что инструкция по перевозке детского ботика составлена Петром I гораздо более тщательно, нежели план первой тихоокеанской экспедиции.
2
Возможно, благодаря предусмотрительности "отца Отечества" так блестяще справился сержант Коренев с порученным ему делом. В назначенный срок ботик "Св. Николай" был доставлен в Шлиссельбург и выставлен здесь, как и было указано, на площади против церкви.
27 мая Петр I отправился на яхте в Шлиссельбург и, как в далеком детстве, самолично спустил ботик на воду.
В команду он взял сына своего ближайшего сподвижника, капитана Николая Федоровича Головина, и капитан-командора Наума Акимовича Сенявина, который состоял в 1699 году матросом на корабле "Отворенные врата", совершившем плавание из Таганрога в Керчь под командой самого Петра I…
Сопровождаемый яхтой и девятью галерами, ботик поплыл в Петербург.
Грохотом барабанов, звоном литавр, ружейной пальбой приветствовали "дедушку русского флота" - так теперь указано было именовать ботик - выстроенные вдоль берегов полки.
В Александро-Невском монастыре "дедушку" уже ожидала императрица с министрами и генералитетом.
Был произведен салют и из орудий, стоявших на монастырских стенах.
Плавание на ботике "Св. Николай" но Неве пробудило в "отце Отечества" отроческие воспоминания. В подробностях припомнились плавания по Плещееву озеру, рассказы о Ярилиной горе, о Переславле-Залесском, об Александре Невском.
Не рискнем утверждать, что именно детские воспоминания и определили решение перевезти в Петербург еще и святые мощи благоверного князя, но доподлинно известно, что вечером 29 мая
1723 года, накануне своего дня рождения, когда по бледному петербургскому небу уже рассыпались огни фейерверков, Петр I, вспомнив, что завтра еще и день рождения Александра Невского, приказал: обретающиеся в соборе Рождества Богородицы во Владимире мощи благоверного князя перенести в Александро-Невский монастырь.
Ну а ботик после торжественной встречи отправили в Адмиралтейство, причем и здесь не оставил Петр своим попечением и заботой "дедушку".
Капитан-командор Наум Акимович Сенявин огласил тогда в Адмиралтействе царский указ, согласно которому в случае пожара на верфи первым делом следовало спустить на воду бот.
3
В августе, когда отмечали годовщину Ништадского мира, "дедушку" представляли "воинственным внукам" - кораблям Балтийского флота. Они выстроились на кронштадтском рейде - огромные, многопушечные фрегаты. В торжественной тишине двинулась от пирса к ботику шлюпка. На веслах сидели адмиралы, а впереди, склонившись над водою, промерял лотом глубину всероссийский вице-адмирал Белого флага, светлейший князь А.Д. Меншиков. Роли были расписаны строго по рангу. Сам император сидел в шлюпке за рулевого.
Сияло солнце. Сверкали над водой мокрые лопасти весел.
Стоя на юте "Мальбурга", капитан второго ранга Витус Беринг, вглядываясь в гребцов, пытался рассмотреть, кто где. Вот сам Федор Матвеевич Апраксин, возглавляющий Адмиралтейств-коллегию, вот Наум Акимович Сенявин… За ними, кажется, Григорий Григорьевич Скорняков-Писарев - начальник Военно-морской академии, особо доверенный человек государя. А вот и старый знакомый - адмирал Сиверс, с которым двадцать лет назад плавал матрос Беринг в Ост-Индию. В один год они поступили на русскую службу… Вот адмирал Крюйс… А кто это в паре с ним? Да это же Николай Федорович Головин! А ведь когда-то он плавал под его, Беринга, командою…
Отвыкшие от весельной работы, адмиралы гребли вразнобой. Дергаясь, шлюпка медленно двигалась по голубой воде залива.
Царь с трудом удерживал курс.
Наконец подошли к ботику.
Задорно громыхнули три пушечки, установленные на его борту. А мгновение спустя показалось, что раскололось небо. Это полторы тысячи орудийных стволов откликнулись "дедушке".
Над тихой водой залива поплыли клочья орудийного дыма.