О противоречивом поведении охранников свидетельствует то, что, несмотря на строгие приказы никого не беспокоить и не нагнетать панику, в ту роковую ночь они вновь решились звонить высокому начальству по поводу состояния Сталина. Как утверждал Хрущев, ночью Маленкову опять позвонили охранники, которые сочли, что "сон" Сталина не похож на сон здорового человека. Тогда все участники последней трапезы со Сталиным в ночь с 28 февраля на 1 марта решили поехать снова на дачу, пригласив также Кагановича и Ворошилова. По словам Хрущева, "условились также, что вызовем и врачей". По словам Рыбина, "лишь в половине восьмого приехал Хрущев, утешив: "Скоро будет медицина".
Документы, выставленные на всеобщее обозрение в начале марта 2003 года в здании Государственного архива РФ, свидетельствуют, что на самом деле в 7 часов утра (а не после половины восьмого) на дачу прибыли врачи во главе с профессором Лукомским. Опять возникает вопрос: почему не вызвали врача среди ночи, сразу после повторного звонка охранников? Получалось, что от времени обнаружения Сталина на полу до приезда врачей прошло более 8 часов! Если же предположить, что Сталин потерял сознание утром 1 марта, то это значит, что ему не была оказана помощь в течение суток. За это время даже в те годы "скорая помощь" из Москвы могла прибыть самолетом в любую точку СССР, включая стойбище оленеводов Крайнего Севера или кишлак в горах Памира. Возможно, если бы не настойчивость охранников, то и 2 марта к Сталину не допускали бы врачей.
Запоздалое же вмешательство медицины не могло спасти Сталина. Как утверждает Николай Добрюха, врачи лишь с опозданием стали принимать меры против отравления, обнаруженного ими. Однако врачи скрывали эти свидетельства за туманными медицинскими формулировками, так как боялись, что их же и обвинят в отравлении Сталина".
Вызывает удивление столь пренебрежительное отношение автора к организации системы охраны первого лица государства. Любому человеку, хотя бы косвенно знакомого с уставом гарнизонной и караульной службы, ясно, что даже солдат на первом году службы, заступая на пост по охране какого-нибудь армейского склада, наизусть знает свои обязанности, расписанные в табеле постам. Там предусмотрены все мыслимые случаи, которые могут случиться во время несения боевой службы, и расписаны до мельчайших подробностей действия, которые обязан предпринять часовой при их возникновении. Неужели можно допустить, что в инструкции начальнику караула по охране первого лица государства не предусмотрены действия охраны на случай заболевания Сталина, тем более человека немолодого и страдавшего многочисленными недугами, не однажды перенесшего инсульт?
А допустить такое предположение, что кто-то проник в покои Сталина, увидел его в беспомощном состоянии и даже зажег настольную лампу, чтобы "усыпать бдительность" охраны? А потом этому "кто-то" надо было еще незаметно покинуть ближнюю дачу, совершив свое черное дело.
До такого абсурда кажется больше никто из "исследователей" додуматься не мог - одно слово - "синтетическая" версия! Уже одного этого абсурдного предположения достаточно, чтобы версию Ю. Емельянова об "отравлении" Сталина невидимым лицом, неведомым способом, в неизвестное время, но при этом в полной уверенности, что акция удалась, поскольку члены "Четверки" по умолчанию в нее безоговорочно поверили, можно спокойно отправить в корзину, не утомляя себя разборкой ее слабых и "сильных" сторон.
Так кто же подсыпал или подлил отраву в бокал с "соком", который выпил Сталин? Кто из этой пресловутой "Четверки" свершил этот преступный акт, у кого были самые серьезные мотивы для отравления Сталина? Как "убедительно" доказывает Ю. Мухин - это был Н. С. Хрущев. Нет, возражает ему Ю. Емельянов, - это мог сделать только Л. П. Берия, при молчаливом согласии остальных членов "Четверки":
"Хотя многое говорит в пользу насильственной гибели Сталина и ответственности за это Берии и других руководителей страны, менее ясно, почему вдруг они решили убить Сталина. Есть свидетельства о том, что Берия хотел избавиться от Сталина, так как последний хотел избавиться от Берии. Молотов сообщал Чуеву, что "Сталин иногда выражал пренебрежительное отношение к Берии. Убрать хотел". Подобные же мысли высказывал и Хрущев в своих воспоминаниях. На июльском пленуме 1953 года Каганович утверждал, что во время первомайской демонстрации 1953 года Берия, обратившись к некоторым членам Президиума ЦК, сказал, что Сталин замышлял убрать его, но "не знал, что если бы он меня попробовал арестовать, то чекисты устроили бы восстание". Факт такого заявления Берии подтвердили и другие члены Президиума ЦК.
В своей беседе с писателем Аркадием Первенцевым бывший секретарь и член Президиума ЦК КПСС П. К. Пономаренко, вспоминая заседание руководства страны, состоявшееся за полгода до смерти И. В. Сталина, говорил: "В конце заседания, Иосиф Виссарионович поставил организационные вопросы. Сначала он зачитал заявление Берии, почему-то не включенного ни в одну из двух комиссий - ни в военную, ни во внешнеполитическую - хотя в них были распределены все члены Президиума. Сталин сказал: "Берия - человек, желающий иметь власть везде, но нигде как следует не работающий. Не возражаете, чтобы включить его во внешнеполитическую комиссию…" Мы, впервые услыхав от вождя такую резкую характеристику Берии, промолчали. Сталин приказал включить".
Следует иметь в виду, что, хотя Пономаренко стал впервые свидетелем такого отношения вождя, Сталин на протяжении десятка лет не раз критиковал Берию и порой довольно резко. (Об этом, в частности, вспоминали Главный маршал авиации А. Е. Голованов и начальник сталинской охраны генерал Н. С. Власик.) Это не мешало Сталину отдавать должное организаторским способностям Л. П. Берии, которые особенно проявились в ходе создания советского ядерного оружия. Как известно, Л. П. Берия возглавлял руководство этими работами. Хотя свидетельства Молотова, Пономаренко и самого Берии (со слов Кагановича), говорят о неустойчивости положения этого руководителя, казалось, что Сталин лишь стремился одернуть его. Сталин имел основание быть недовольным излишним самомнением, характерным для Берии. Но, высказавшись прилюдно о том, как он низко оценивает заслуги Берии, Сталин, в конечном счете, включил его в комиссию по международным делам.
Наконец, следует иметь в виду, что не было прочным положение и других членов Президиума ЦК. В конце 40-х годов пошатнулось положение Г. М. Маленкова в связи с так называемым "делом авиаторов". Как отмечает историк Юрий Жуков, еще в феврале 1947 года Сталин в беседе со Ждановым ставил вопрос о том, чтобы вывести из состава ЦК Г. М. Маленкова.
В 1947 году был снят с поста первого секретаря ЦК Компартии Украины Н. С. Хрущев и лишь к концу 1947 года был возвращен на этот пост. Н. С. Хрущев был подвергнут острой критике и за его курс на создание агрогородов в Московской области в начале 50-х годов.
Не раз критике Сталина подвергался и НА Булганин. Хотя 7 апреля 1951 года он был назначен единственным первым заместителем Председателя Совета Министров СССР, в ходе XIX съезда его фамилию не называли второй после Сталина…
Хотя версия Добрюхи о непосредственной ответственности Берии за отравление Сталина пока не доказана, есть "признательные показания" самого Берии на этот счет. Эти признания были сделаны им не в ходе следствия, когда он был арестован, а в те дни, когда он был на вершине власти и славы. Из замечаний, которые делал Л. П. Берия 1 мая 1953 года в беседе с ним на трибуне Мавзолея, В. М. Молотов делал вывод: "Не исключено, что он приложил руку к его смерти". Для такого вывода были более чем веские основания. В своей беседе с писателем Феликсом Чуевым Молотов утверждал, что Берия сказал ему по поводу Сталина: "Я его убрал". Руководители партии видели, что Берия не скрывал, а бравировал своей ролью убийцы Сталина.
Мучительная смерть Сталина, свидетелями которой стали советские руководители, еще более запугивала их. Если Берия мог отравить Сталина, то где была гарантия, что не придет и их очередь?
Уже в дни болезни Сталина многие стали свидетелями того, что поведение Берии резко отличалось от поведения других руководителей, явно растерянных и подавленных. Светлана Аллилуева утверждала: "Только один человек вел себя неприлично- это был Берия. Он был возбужден до крайности, лицо его, и без того отвратительное, то и дело искажалось от распиравших его страстей. А страсти его были - честолюбие, хитрость, власть, власть… Он так старался, в этот ответственный момент, как бы не перехитрить и как бы не недохитрить! И это было написано на его лбу. Он подходил к постели и подолгу всматривался в лицо больного, - отец иногда открывал глаза, но, по-видимому, это было без сознания или в затуманенном сознании. Берия глядел тогда, впиваясь в эти затуманенные глаза; он желал и тут быть "самым верным, самым преданным"… А когда все было кончено, он первым выскочил в коридор и в тишине зала, где стояли все молча вокруг одра, был слышен его громкий голос, не скрывавший торжества: "Хрусталев! Машину!".
В своих воспоминаниях Н. С. Хрущев писал: "Как только Сталин заболел, Берия стал распространять злобные слухи о нем, высмеивать его. Было невыносимо слушать Берию. Но, интересно, что, как только на лице Сталина появлялись признаки сознания, Берия бросался на колени, хватал Сталина за руку и начинал целовать ее. Как только Сталин терял сознание снова и закрывал глаза, Берия поднимался и плевался. В этом был весь Берия - изменнический даже по отношению к Сталину, которого он якобы обожал и даже боготворил и, однако, на которого сейчас плевал".
В своей беседе с писателем Феликсом Чуевым Молотов подчеркивал, что как только Сталин "приходил в сознание… Берия держался Сталина!" В своем выступлении 3 июля 1953 года на пленуме ЦК КПСС Л. М. Каганович говорил: "Уже на другой день после смерти Сталина" Берия "начал свергать мертвого Сталина, он стал мутить, пакостить, то рассказывал, что Сталин говорил про тебя то-то, про другого то-то, то говорил, что Сталин и против него, Берия, шел".
Известно также, что сразу же после произнесения своей речи на траурном митинге во время церемонии похорон И. В. Сталина Л. П. Берия опять хулил покойного. По свидетельству же тогдашнего первого секретаря ЦК Компартии Грузии А. Мгеладзе, "сразу после похорон… Берия хохотал, крыл Сталина матом: "Корифей науки! Ха-ха-ха!"
Однако некоторые из этих заявлений, свидетельствующих о двуличии и вероломстве Берии и даже о его ответственности за смерть Сталина, вызывают вопросы и относительно людей, которые были свидетелями его поведения. Известно, что в эти дни сурово обходились со всеми, кто не разделял всеобщего горя. На выставке в Госархиве РФ 2003 года приводились документы об арестах таких людей.
Так, была арестована одна женщина, которая в ходе бытовой ссоры пожелала своей соседке умереть, как умер Сталин. Почему же, став свидетелями явного желания Берии смерти Сталину, руководители СССР, собравшись в Кремле, дружно проголосовали за назначение его министром внутренних дел СССР и первым заместителем Председателя Совета Министров СССР. При этом из порядка перечисления первых заместителей следовало, что Берия стал вторым человеком в стране? Неужели Берия говорил о том, что он "убрал" Сталина лишь Молотову, с которым у него не было близкой дружбы? Скорее всего, об этом же знали, но почему-то молчали другие руководители партии и страны. Наконец, зачем Берия откровенно демонстрировал свое неуважение к умирающему Сталину и сообщал о своей ответственности за убийство?
Прежде всего, очевидно, что Берия так себя вел, потому что он был уверен в своей безнаказанности, а также в том, что они готовы сотрудничать с ним в действиях по отстранению Пономаренко и других руководителей, которых в последние месяцы своей жизни выдвигал Сталин. Формирование ими 5 марта нового руководства страны за пару часов до смерти Сталина свидетельствовало о том, что они спешили пересмотреть решения XIX съезда КПСС и Октябрьского пленума ЦК. При новом распределении мест из руководства страны были исключены почти все новые выдвиженцы Сталина. Проект решения о назначении Пономаренко Председателем Совета Министров СССР был предан забвению. В новом руководстве Маленков стал Председателем Совета Министров СССР, то есть фактически первым руководителем страны. Перечисляя состав нового правительства, следом за Маленковым называли Л. П. Берию, который стал вторым человеком в стране…
В своих доверительных беседах с Молотовым, Кагановичем и другими, о которых они позже вспоминали, Берия изображал себя спасителем их лично и их супруг благодаря тому, что он убрал Сталина. В то же время Берия прекрасно понимал, что его усилия по укреплению своего положения могут вызвать контрмеры его коллег, и он старался объединить вокруг себя членов Президиума ЦК в борьбе против общего врага. Таким врагом стал покойный Сталин.
Очевидно, что Берия не собирался ограничить свой антисталинский поход рамками Президиума ЦК КПСС. Ведь обвинения в убийстве Сталина могли быть высказаны многими советскими людьми, помимо Василия Сталина и неизвестной "старухи с клюкой", как только они преодолели бы шок от смерти Сталина и осознали бы, кому был выгоден пересмотр решений Октябрьского пленума ЦК КПСС. Охранники сталинской дачи могли разнести на всю страну свои рассказы о том, как мешали Берия и другие советские руководители вызову врачей к парализованному Сталину. Люди из аппарата ЦК и Совета Министров СССР могли рассказать о готовившемся назначении Пономаренко Председателем Совета Министров СССР и о том, как это решение было заменено назначением на этот пост Маленкова. Участники Октябрьского пленума ЦК могли рассказать о последнем выступлении Сталина, в котором он объявлял о своем желании выдвигать к руководству, более молодых, энергичных и образованных деятелей. Эта информация могла бы стать взрывным материалом, который подорвал бы доверие к новому правительству. Однако если бы удалось убедить советских людей, что смерть Сталина - это не трагедия, а событие, которое облегчило жизнь страны, то обвинения в убийстве Сталина не получили бы большой поддержки.
Прежде всего, Берия стал обвинять Сталина в том, что тот нес ответственность за различные беззакония, творившиеся в стране. Позже в своем выступлении на июльском Пленуме ЦК КПСС бывший член Политбюро А. А. Андреев отмечал "появление материалов за подписью Берия в протоколах Президиума по делу врачей, по Грузии и др., где на имя товарища Сталина бросается тень". В выступлении на том же пленуме заместитель Председателя Совета Министров СССР И. Т. Тевосян указывал, что "в записках МВД по делу врачей и работников Грузии, разосланных по его настоянию всем партийным организациям, отмечалось, что избиение арестованных производилось по прямому указанию товарища Сталина".
Таким образом, Ю. Емельянов пытается убедить читателей в том, что главным обвинителем Берии в смерти Сталина является… сам Берия! И для такого "самооговора" у него якобы были веские основания:
"Не исключено, что уже по мере того, как Берия сознавал роковой характер болезни Сталина, он был заинтересован создать впечатление, что именно он, Берия, был способен возглавить страну.
В политическом вакууме, который создался после смерти Сталина, Берия вскоре стал инициатором борьбы против "культа личности Сталина", подталкивая руководителя страны Маленкова и других членов Президиума к "десталинизации". В своих беседах с членами Президиума Берия убеждал их, что Сталин представлял для каждого из них личную опасность, и таким образом демонстрировал свою роль в спасении каждого из них от неминуемой гибели. В то же время, убеждая членов Президиума, что именно он "убрал Сталина", Берия запугивал их и таким образом создавал впечатление, что он стал вершителем судеб страны, что ему ничего не стоит устранить и других руководителей. (Возможно, что, увлекшись этой игрой, Берия добился обратного эффекта, что и привело к его падению.)
Справедливости ради следует отметить, что в своих сочинениях Ю. Емельянов, опровергая самого себя, расширяет круг подозреваемых в убийстве Сталина лиц, включая в него помимо Берии и других членов "Четверки", а также иных лиц из окружения Сталина, что само по себе указывает, с его точки зрения, на неразрешимость "загадки смерти Сталина".
"Желать смерти Сталина могли не только "ветераны" партийного руководства, опасавшиеся за внезапное завершение своих карьер после введения в его состав "новичков", но и немало людей, положение которых всецело зависело от положения этих руководителей. В этот круг входили их многочисленные помощники, еще более многочисленные работники правительственного аппарата, обслуга, члены семьи и другие близкие люди. Каждый из них, стремясь сохранить свое привилегированное положение, мог желать устранения внезапно возникшей угрозы своего безбедного существования и по мере возможностей предпринимать для этого соответствующие действия.
Следует учесть, что все эти интриги не проходили мимо сил, враждебных нашей стране. Как бы ни старались органы безопасности, информация об интригах в советском руководстве просачивалась за стены Кремля, и неслучайно на Западе появилось особое исследовательское направление - кремленология. Помимо исследователей, находившихся далеко от Москвы, у Запада была и своя агентура, которая могла воспользоваться борьбой за власть в Кремле и нанести решительный удар по советскому руководству. Борьба за влияние в Кремле, сопровождавшаяся выдвижением новых кадров, могла сопровождаться умелым внедрением на не слишком высокие, но ключевые посты людей, выполнявших заведомо антигосударственные цели. Этому благоприятствовала смена кадров в охране Сталина и его секретариате после отставок и арестов Власика и Поскребышева. Однако никаких свидетельств о проникновении в окружение Сталина агентов иностранных разведок или иных антигосударственных организаций до сих пор не имеется.
В то же время после ареста академика Виноградова, который постоянно его лечил, здоровье Сталина стало более уязвимым. Описывая Сталина в его день рождения 21 декабря 1952 года, С. Аллилуева обратила внимание, что "он плохо выглядел в тот день. По-видимому, он чувствовал признаки болезни, может быть гипертонии… Очевидно, он ощущал повышенное давление, но врачей не было. Виноградов был арестован, а больше он никому не доверял и никого не подпускал к себе близко. Он принимал какие-то пилюли, капал в стакан с водой несколько капель йода, - откуда-то брал он сам эти фельдшерские средства; но он сам же делал недопустимое: через два месяца, за сутки до удара, он был в бане (построенной у него на даче в отдельном домике) и парился там, по своей старой сибирской привычке. Ни один врач не разрешил бы этого, но врачей не было".