Меншиков замолчал и отвернулся. Екатерина мысленно поаплодировала трагическому таланту царского фаворита. Еще живя в его доме, она поняла, что Александр Меншиков – отличный и довольно изобретательный манипулятор. Впрочем, в противном случае он не стал бы фаворитом самого Петра Великого, который славился любовью к неординарным людям.
К вящей радости Екатерины, в комнату, наконец, вернулся Петр, вдоволь налюбовавшийся на заморскую сталь и диковинные рукояти.
– Что, майн херц, наше брачное ложе еще не успело нагреться, а ты уже соблазняешь мою жену? – весело прогрохотал Петр и шутливо хлопнул ладонью по плечу вздрогнувшего Меншикова.
Разглядывая оружие, он успел пропустить несколько чарок водки, поднесенных ему юной русоволосой прелестницей, и теперь его кровь медленно закипала в жилах. Снова увидев Екатерину рядом с Александром, царь на секунду испытал неприятное чувство и теперь стремился его прогнать шутками да показным куражом. Однако Екатерина и Меншиков молчали, не стремясь поддерживать его кураж.
– И в мыслях не было, государь, – уныло отозвался фаворит, буквально ощущая флюиды зарождающегося царского гнева.
Снова он повел себя как последний дурак, оставшись наедине с Екатериной, в чьем присутствии его самоконтроль неизменно ослабевал, побуждая Александра совершать немыслимые глупости.
Екатерина, хорошо знавшая характер царя, глазами указала Меншикову на дверь, а сама подступила к напряженно улыбающемуся Петру и прильнула к его груди. Однако тот не торопился обнимать жену, а продолжал стоять с той же нехорошей ухмылкой. Екатерине стало страшно – раньше ее прикосновений было достаточно для того, чтобы царь расслабился и вернул себе прежнее благодушие. Сейчас же Петр словно отсутствовал: его взгляд был расфокусирован, а губы кривились так, словно он глотнул горькой настойки.
– Пойдемте спать, Екатерина Алексеевна, – вдруг прошептал он и увлек новобрачную за собой в спальню.
Меншиков стоял под дверью и грыз носовой платок. Он не притворил за собой до конца дверь и поэтому мог слышать все происходящее в гостиной. Екатерина спасла его от государевой немилости, переключив внимание Петра на себя, но князь не слишком радовался этому факту. Огромное зеленоглазое чудовище по имени ревность пожирало его изнутри…
* * *
Наутро свежий и бодрый Петр велел закладывать карету. Ему не терпелось вернуться во дворец и закатить там пир на весь мир. Екатерина же, в отличие от супруга, была отчего-то смурной, под глазами ее залегли глубокие тени, а припухшие губы улыбались, словно через силу. Собираясь к отъезду, она подозвала к себе русоволосую служанку, но ахнула, не успев отдать ей распоряжений. Скулу девушки пересекала длинная лиловая полоса, а на запястьях виднелись свежие синяки.
– Что случилось? – жалостливо спросила Катерина, хорошо помнившая о бесправности прислуги и беспощадности хозяев.
Служанка молча отвела глаза и пожала плечами. Решив не бередить душу несчастной, царица отдала последние приказания и вышла из душного особняка во двор, где уже ожидала запряженная карета. Порывистый февральский ветер бросил в лицо Екатерины горсть колких снежинок, и внезапно ей захотелось набрать полные пригоршни чистого, нетронутого снега и умыться им, оттерев кожу до болезненного румянца.
– Ну что, Екатерина Алексеевна, – лихо гаркнул Петр, вышедший во двор вслед за ней. – Едем домой, душа моя, там будем праздновать по-настоящему. Закатим бал на несколько дней, да такой, чтоб о нем еще праправнуки наши помнили! – царь присвистнул и подхватил жену на руки.
– Едем, Петя, едем же скорее, – встревоженно проговорила женщина.
Царское семейство село в карету. Меншиков попрощался с гостями, стараясь не смотреть на Екатерину, и велел кучеру трогать. Карета заскрипела рессорами, тщательно отчищенными от снега, и медленно двинулась с места. Петр развалился на сиденье и смотрел в окно. Екатерина отодвинула шторку с окна и увидела сиротливую фигурку служанки, стоящую в окне второго этажа. Царица нервно задернула окно. В карете словно резко похолодало.
* * *
После того как они вернулись в Петербург, Петра будто подменили. Он велел Екатерине обзавестись собственным двором, состоящим из придворных фрейлин, и все чаще возвращался в супружескую постель, принося с собой аромат чужих духов. Царица проявила мудрость и не стала заострять внимания на изменах супруга, сосредоточившись вместо этого на учебе – ведь она не умела ни читать, ни писать. Став женой царя, Екатерина начала принимать участие во встречах с европейскими монархами и иностранными послами – стыдно было показаться перед ними неотесанной безграмотной прачкой, коей ее, собственно, многие и считали. Обучившись азам грамоты, Екатерина, превосходно владеющая даром интуитивной дипломатии, стала Петру отличным помощником в государственных делах.
Царь тем временем все чаще страдал усугубившимися приступами эпилепсии. После очередного изматывающего припадка он с трудом открыл помутневшие глаза. Екатерина привычно сидела, держа его голову у себя на коленях, и что-то ласково напевала.
– Любимая, – прошептал Петр пересохшими губами и потянулся вялой ладонью к руке жены. – Прости меня, грешника… ты же знаешь, только тебя одну люблю… ни одна из этих шлюх с тобой, душа моя, не сравнится…
– Не волнуйся, майн херц, – Екатерина погладила царя по влажному лбу и бережно смочила ему губы прохладным отваром. – Твоя душа все равно принадлежит только мне.
Петр нашел в себе силы слабо улыбнуться. Его страстная натура требовала новых покорений, завоеваний, подчинений, взятий новых бастионов – но ни с одной из павших под его натиском женщин ему не бывало так тепло и уютно, как рядом с Екатериной.
Вдохновившись любовью к ней, выздоровевший царь дозволил молодым людям вступать в брак не по принуждению родни, а по доброй воле. Петр издал три указа, которые отменили насильственную выдачу девушки за нелюбимого жениха, а также разделили во времени обряды обручения и венчания. Благодаря этому, жених и невеста отныне могли ближе узнать друг друга – а если один из них решал отказаться от помолвки в силу каких-либо причин, то родственники не могли ничего сделать. Свобода действий стала неотъемлемым правом молодых людей, и Петр был крайне доволен этим своим решением, памятуя собственный брак с Евдокией Лопухиной.
Впрочем, на браках царь не остановился. Ему надоело политическое могущество церкви, вмешивающейся во все государственные дела – поэтому он решил ослабить его с помощью церковной реформы. Все его предшественники уже пытались противостоять власти духовенства, однако их робкие попытки получали жесткий отпор церковников. Посоветовавшись с Екатериной и получив ее горячую поддержку, Петр велел духовенству подчиняться законам наряду с остальными сословиями – теперь в монастырях должны были проживать исключительно монахи, а богадельни обязаны были принимать только больных: все иные лица, проживающие там, подлежали немедленному выселению.
Помимо этого, Петр разрешил свободно исповедовать свою веру всем иностранцам, проживающим в России, а христиане разных концессий могли сочетаться браком без всякого официального осуждения со стороны своих церквей.
– Богом царю дана власть над народами, над совестью же народной властен лишь Иисус Христос, – с этими словами Петр издал указ о взимании штрафа с тех, кто ходил на исповедь реже одного раза в год или недостойно вел себя во время церковной службы.
Таким образом, ему удалось привить людям некую почтительность к религии и уважение к священникам, служащим в храме. Архиереям же Петр повелел относиться к противникам Церкви разумно и кротко, поскольку именно кротость должна быть присуща церковнослужителям, но никак не гонения мнений, отличных от мнения духовенства.
Петр очень уважал человеческое достоинство и презирал унижения – это и стало причиной его указа, где отменялось снятие шапки при прохождении мимо дворца, а также уничижительная подпись в челобитных:
– Ну, какой еще Гришка? – негодовал Петр, читая очередное послание от какого-нибудь крестьянина. – Отныне все будут подписываться своим полным именем! – решил он. – И чтоб на колени пред царем более не падали! – продиктовал Петр ошеломленным боярам, которым, впрочем, деваться было некуда. Народ же за такие реформы царя уважал и относился с большим почтением.
Радовали перемены и Екатерину, которая хорошо знала, что значит быть из низшего слоя общества, когда каждый, кто хоть на ступеньку выше, норовит обидеть и унизить беззащитного холопа. Несмотря на вольное поведение Петра в отношении адюльтера, она все отчетливее понимала, что вышла замуж не просто за царя, но и за великого реформатора – и Екатерина втайне возгордилась этим, поклявшись себе нести свой крест до конца с молчаливым достоинством, что бы ни случилось. Да и был ли у нее другой выбор?…
Глава 11 Ревность царицы
Спустя некоторое время, Петр поехал "поправить здоровье" в доме своего давнего друга по турецкой кампании – Дмитрия Кантемира. Там его ожидал приятный сюрприз: царя со свитой встретила двадцатилетняя дочь Дмитрия, Мария, которая за последние годы расцвела и распустилась, как бутон розы. Петр с первого взгляда пленился красотой девушки и, пообещав ее отцу вознаграждение за поддержку в войне, велел Кантемирам переехать в Петербург.
– Мари, красавица моя, – после переезда Марии в петербургский особняк, принадлежавший Петру, царь никак не мог налюбоваться на девушку. – Как же я рад, что ты принадлежишь мне, майн херц… – с этими словами Петр надел на запястье девушки роскошный драгоценный браслет.
– Кушать подано, государь, – в комнату вошел отец Марии, Дмитрий, который широко улыбнулся при виде смущенной дочери и сияющего монарха. Он прекрасно понимал, какое будущее ожидает Марию, стань она как минимум любимой фавориткой Петра. Сам Дмитрий также ожидал получить от этого союза максимальное количество выгод – в свое время он удачно поддержал царя в войне против турков, однако, утратив практически все свое состояние, долгое время находился на грани разорения. Симпатия, которую Петр внезапно начал оказывать его дочери, пришлась Дмитрию очень кстати.
– Позвольте нам еще побыть наедине, отец, – Мария не хотела в этот момент делить любимого с кем-либо еще. Обаяние царя, его пылкость и страстность, а также властность и могущество покорили сердце девушки, которая постепенно начала надеяться на то, что Петр действительно разведется с некрасивой полной императрицей и возведет на престол Марию – как законную жену и мать своего ребенка. Дождавшись, пока отец покинет комнату, Мария подняла на Петра сияющие глаза и тихо промолвила:
– Я беременна…
– Машенька, девочка моя! – воскликнул Петр, обрадованный и смущенный. Иметь ребенка от благородной красавицы Кантемир, которая досталась ему девственницей, льстило мужскому самолюбию царя, однако он переживал, как воспримет эту новость его супруга. Раньше его не связывало с любовницами ничего, кроме физической близости, Мария же стала первой фавориткой, зачавшей в своем чистом чреве плоть от царской плоти.
– Вы рады, государь? – еле слышно прошептала Мария. Петр, решив не тратить время на объяснения, покрыл девушку жаркими поцелуями, жадно вдыхая ее свежий молодой запах. Он непременно успокоит Екатерину, уговорит ее взять Марию во дворец. А если жена воспротивится…
Впрочем, такого поворота царь не мог себе представить. Екатерина же, поначалу старавшаяся игнорировать все увеличивающийся штат любовниц государя, была сильно обеспокоена. Лекарь семьи Кантемиров и придворных дам, пользовавшийся благосклонностью царицы, поведал ей по секрету, что Мария беременна от Петра.
– Я волнуюсь, матушка Екатерина, – качал головой лекарь, сочувственно держа Екатерину за руку. – Как бы Его Величество не развелся с вами и не взял в жены Марию…
Царица, несмотря на свою уверенность в любви Петра, очень переживала. Юность и красота девушки, ее образование и благородная кровь вполне могли соперничать с простодушной любовью Екатерины. К тому же то, как вел себя Петр, который закатил грандиозное веселье, узнав о будущем ребенке любовницы, окончательно переполнило чашу ее терпения. Именно тогда женщина впервые растерялась и попросила помощи.
– Возьмешь Марию Кантемир фрейлиной? – вскоре спросил ее царь, ласково целуя супругу. В груди Екатерины похолодело: она поняла, что намерения Петра в отношении соперницы довольно серьезны, расставаться с новым увлечением тот категорически не намерен.
– Возьму, Петенька, отчего ж не взять? – покорно ответила императрица. – Мария, насколько я знаю, девушка умная, красивая и образованная, будет украшением моего двора…
Петр обнял жену и в очередной раз подивился ее безграничной женской мудрости и пониманию. Другая женщина, несомненно, закатила бы жуткий скандал, а жена поддерживает его даже здесь, не проявляя непокорности и не идя наперекор его решению. Хотя, если бы она выразила несогласие, Петр, скорее всего, отказался бы от этой затеи – ему вполне хватало визитов в дом Кантемиров. Однако царь понимал, насколько жизнь в обычном доме отличается от роскошной жизни во дворце, и какие перспективы откроются перед матерью его будущего ребенка.
На следующий день Екатерина приказала заложить карету и, велев самым преданным фрейлинам держать в тайне ее отсутствие, поехала в глухую деревню, где жила старуха, имевшая репутацию чуть ли не ведьмы. Обратиться к бабке посоветовала ее ближайшая подруга Модеста Балк, с которой царица могла делиться своими горестями, не опасаясь, что их разнесут по всему дворцу.
– Эта девчонка точно приворожила государя! – возбужденно тараторила Модеста, меряя шагами покои Екатерины. – Нужно срочнейшим образом снять приворот, иначе останетесь вы, матушка, на бобах, пока супруг ваш дражайший себе новую императрицу коронует!
– Но как же я могу избавиться от этой напасти? – печально возражала Екатерина и с надеждой смотрела на подругу, втайне надеясь, что всезнающая придворная дама подскажет ей ответ на мучающий ее вопрос.
Модеста внезапно резко остановилась и просияла лицом.
– Есть одна деревенская колдунья, – женщина схватила клочок бумаги и быстро начертала на нем ряд букв. – Знаю только название деревни и имя бабки, но, судя по слухам, она быстро избавляет от соперниц…
Екатерина приняла записку и облегченно вздохнула.
Карета тряслась по ухабам и рытвинам уже битый час, а грязно-серый пейзаж за окнами все не заканчивался. Вовсю лил дождь, землю изрядно размыло, в результате чего Екатерину сильно укачало, и она уже сожалела, что решилась на эту авантюру.
– Ничего, матушка, ничего, – успокаивала царицу Модеста, отправившаяся с подругой в поездку. – Вот, вдохни немного лаванды…
Балк протянула бледно-зеленой Екатерине мешочек, источающий резкий лавандовый запах, который чудесным образом вернул той легкий румянец и осмысленность взгляда.
– Долго ли еще ехать? – жалобно спросила она. Екатерина никогда не жаловалась на слабое здоровье – пройдя с Петром не один поход, она была достаточно закалена суровыми условиями, ничуть не подходящими для женщины, но эта поездка давалась ей непросто. К горлу то и дело подкатывал горький ком, сердце время от времени начинало панически заходиться быстрым стуком, а на висках выступал противный холодный пот.
Екатерине было страшно. А если старуха не сможет ей помочь? А если не было никакого приворота, и Петр действительно влюбился в эту Марию, как когда-то влюбился в юную служанку Марту? Тогда он разведется с ней, как развелся с первой женой, Евдокией Лопухиной, и сошлет в какой-нибудь монастырь, где она проведет остаток жизни, оплакивая разрушенное счастье…
– Приехали! – воскликнула Модеста и нетерпеливо застучала зонтиком в потолок кареты, торопя кучера открыть ей дверь. Екатерина осторожно спустилась с подножки и огляделась. Вокруг были полузаброшенные дома, из окон которых с любопытством выглядывали чумазые детские лица. Хижина ведьмы стояла на отшибе деревни. Екатерина закрыла глаза, пытаясь обуздать накатывающую волнами панику. Сейчас или никогда.
Прогнившая дверь хижины заскрипела, и в проеме появилось сморщенное старушечье лицо. Оглядев богато одетых гостий, ведьма улыбнулась, на секунду показав пеньки давно сгнивших зубов, и молча пригласила женщин в дом.
Брезгливо присев на шаткий стул, Екатерина нервно обмахнулась веером. Модеста же не растерялась и, сунув бабке кошель с серебряными монетами, объяснила цель их визита. Старуха то ли засмеялась, то ли закашлялась.
– Трясесси, значитцо, за мужчину своего? – ехидно прошамкала ведьма и лукаво подмигнула Екатерине, которая сидела ни жива ни мертва. Разложив на трухлявой поверхности стола замусоленные гадальные карты, колдунья прищелкнула языком и выразительно покачала головой.
– Ой, девица, печаль тяжкая на сердце твоем лежит, – промолвила старуха и отпила омерзительно пахнущего пойла из щербатой чашки. – Приворожен твой мужик, как есть, приворожен… еще немного, и жизни мыслить без соперницы твоей не будет…
– Золотом заплачу, только помоги! – вскочила Екатерина и умоляюще вгляделась в хитро поблескивающие глазки ведьмы. Та оценивающе осмотрела ее.
– Не волнуйся, дочка, помогу дитям твоим отца не лишиться, – колдунья прохромала к покосившемуся от старости шкафчику и достала из него тряпичный узелок. Развязав его, старуха выложила на стол узкий заточенный нож и небольшой стеклянный флакон.
– Дай руку, – повелительно сказала ведьма и попробовала заскорузлым пальцем остроту ножа. Екатерина не посмела перечить дьявольской бабке и завороженно протянула ей ладонь. Модеста сдавленно пискнула и прижала ко рту надушенный носовой платок.
Привычным движением колдунья чиркнула по запястью Екатерины ножом. От резкой боли та дернулась и попыталась отобрать руку, однако старуха держала ее руку мертвой хваткой, сцеживая кровь в подставленный флакон. Покончив с экзекуцией, она достала откуда-то из своих лохмотьев еще один флакончик с мутной жидкостью, добавила несколько капель из него в сосуд с кровью царицы и начала что-то исступленно шептать.
Тщетно Екатерина пыталась расслышать хоть слово из бормотанья, издаваемого колдуньей, – та словно перешла на неведомый ей язык, пришепетывая и вытягивая звуки, словно экзотическая птица, которую они с Петром однажды видели в изысканном саду богатого немецкого бюргера.
Внезапно старуха конвульсивно передернулась всем телом и закатила глаза.