Создание Объединенной Арабской Республики в феврале 1958 г. было первым опытом реализации насеровской националистической доктрины арабского единства, что резко усилило страхи лидеров западных держав и Израиля. Но реальную возможность испытать доктрину Эйзензауэра на практике дали события в двух других государствах региона: разразившаяся в Ливане гражданская война и острый политический кризис в Иордании, среди палестинского населения которой широкое распространение получили левые, революционные (в том числе марксистской направленности) идеи. Бурные события в этих странах давали основания Западу опасаться прихода там к власти либо левых, прокоммунистических сил, либо групп пронасеровских или иных арабских националистов (баасисты, сторонники Движения арабских националистов). В результате 17 тысяч американских морских пехотинцев высадились в Бейруте уже 15 июля 1958 г., через день после нового события, потрясшего весь Ближний Восток, – антимонархической революции в Ираке во главе с Касемом. 17 июля под предлогом защиты Иордании от угрозы со стороны Египта началась интервенция английских войск. К августу на территории Иордании их насчитывалось 4 тысячи человек. Эта двойная интервенция не была связана с иракскими событиями, но они внезапно обеспечили действиям Вашингтона и Лондона, как там считали, "неожиданную легитимацию".
В то время вице-президент США Р. Никсон выступал за немедленное американское военное вторжение и в Ирак, он даже требовал заменить тех американских послов, которые выступали против этой идеи. Со своей стороны, госсекретарь Дж.Ф. Даллес, не одобрявший подобный план, напоминал Никсону о бесславном итоге суэцкой авантюры для англичан. Хотя Эйзенхауэр не разделял панических настроений Черчилля, предвещавшего, что теперь весь Ближний Восток, если Запад не предпримет решительных действий, может скоро оказаться под советским контролем, но он также опасался революционного "эффекта домино", подобного тому, что имело место в Юго-Восточной Азии. Теперь, через два года после Суэца, США и Великобритания действовали совместно и обсуждали планы возможной совместной интервенции. Однако, в отличие от британского премьер-министра Макмиллана, Эйзенхауэр не проявлял решимости прибегнуть здесь к военной силе, тем более что его доктрина вовсе не предполагала, что США для свержения коммунистических или левых режимов будут непременно использовать войска. США вообще предпочитали открытой военной интервенции тайные операции спецслужб. Кроме того, они не хотели терять моральный капитал, который приобрели в арабском мире после Суэца, а госсекретарь Даллес теперь уже в открытую говорил о необходимости дистанцироваться от европейского колониализма.
Касем, ударивший по самому центру антисоветской блоковой системы на Ближнем и Среднем Востоке и к тому же установивший неплохие отношения с местными коммунистами, был для Москвы хорошим кандидатом в новые союзники. Еще один новый вывод, вытекающий из не так давно введенных в оборот материалов: международный кризис вокруг Ирака в 1958 г. был значительно более серьезным, чем еще не так давно было принято считать. Советский Союз выступил с резко угрожающими предупреждениями насчет англо-американской интервенции в Ираке. Решения в советском руководстве принимались непросто: представление о том, будто в то время при обсуждении вопросов внешней политики на Политбюро ЦК КПСС господствовало единомыслие, было связано исключительно с засекреченностью материалов его заседаний. Повторяя опасения военных, которые высказывались еще в 1957 г., К.Е. Ворошилов на заседаниях заявлял, что ему не нравилось то, как реализуется политика советского правительства на Ближнем Востоке, и говорил, что частое повторение угроз в адрес Запада их обесценивает (имелись в виду два заявления советского правительства). Он считал, что активная поддержка прогрессивных режимов на Ближнем Востоке может иметь для Советского Союза катастрофические последствия, спровоцировав войну с США. Другие члены Политбюро также не хотели войны, но считали, что лучший способ избежать ее – постоянно угрожать США. Эту точку зрения поддерживал Хрущев. Микоян полагал, что США все еще размышляют, пойти ли им на интервенцию в Ираке, и принятие ими того или иного решения будто зависит от того, будет ли СССР в этом случае воевать в защиту этой страны. Ворошилов же утверждал, что Запад уже принял решение о вмешательстве, поэтому не надо рисковать, чтобы тем самым не оказаться обязанными вступить с США в открытое военное столкновение. Можно заключить, что вероятность столкновения великих держав из-за Ирака была тогда вполне возможной. Именно страх перед возможной военной англо-американской интервенцией лежал в основе известного обращения Хрущева к лидерам шести государств на конференции в Женеве 22 июля. Было принято решение об оказании военной помощи Ираку, а доставка вооружений и военной техники осуществлялась при помощи Египта. В то же время советское руководство спокойно отнеслось к отправке американских и британских войск соответственно в Ливан и Иорданию.
После снятия вопроса об интервенции между западными державами не было согласия и по вопросу о признании Ирака. Англия считала необходимым сразу признать Ирак, чтобы не толкать его в объятия СССР, США же не хотели торопиться, чтобы не вызвать обиду у лидеров Ирана и Турции. Тем не менее и США пошли на признание нового режима. Но уже активно шло советско-иракское сближение, и под давлением Москвы Касем согласился сотрудничать с коммунистами. Признание Ирака Западом было расценено Хрущевым как политическая победа СССР, советский лидер стал действовать на международной арене гораздо более решительно (что проявилось, в частности, во время кубинского кризиса).
У Израиля энергичные действия США также вызвали одобрение, одновременно у него еще больше – и надолго (что сказывается на развитии ситуации в регионе и сегодня, несмотря на все изменения, происшедшие в мире) – укрепилось недоверие к международным институтам, которые рассматривались, с одной стороны, как неэффективные, с другой – как находящиеся под преобладающим влиянием недругов еврейского государства.
Интервенция сблизила США с Израилем, который разрешил пролет над своей территорией британских самолетов только после настойчивых просьб американцев. Взамен Эйзенхауэр и Даллес дали Бен-Гуриону гарантии о распространении на него действия доктрины Эйзенхауэра. В результате англо-американского вмешательства удалось успокоить Ливан и сохранить у власти в Иордании короля Хусейна. Это была логика холодной войны, когда одна сторона видела за любыми не устраивающими ее действиями происки другой стороны, а та, в свою очередь, всегда опасалась, что первая сторона прячется у нее под кроватью. К сожалению, эта инерционная логика – только с изменением адресатов – просматривалась и в новой постбиполярной эпохе, через полвека. Тем не менее, как полагает Д. Кунц, в результате событий 1958 г. Эйзенхауэр и Даллес уже не видели за всеми событиями в регионе "руку Москвы" и пришли к выводу, что именно распространение "международного коммунизма" вряд ли было самой большой угрозой для Ближнего Востока.
Многие уроки событий 1956 и 1958 гг. остались невыученными акторами кризиса третьего – 2006 г. и кризиса четвертого – 2008 г. Составляющими этих двух кризисов, безусловно, явились напряженность в оккупированном Ираке, нагнетание ситуации вокруг ядерной программы Ирана, тупик в израильско-палестинском процессе, активное наступление исламистов, грозящих опрокинуть привычный для региона государственно-политический порядок. Апофеозом третьего кризиса явилось вторжение Израиля в Ливан для борьбы с партией Хизболла, четвертого – его военная операция в секторе Газа, контролируемом исламским движением ХАМАС.
В той мере, в какой полстолетия назад Запад и, особенно, США (в ту пору менее "ближневосточная держава", чем теперь, с их оккупационными войсками и военными базами в регионе) были зациклены на противодействии "международному коммунизму", сейчас они и Израиль сфокусировались на новом враге – исламизме. Под флагом борьбы с "исламистской террористической угрозой" было совершено очередное израильское вторжение в Ливан в 2006 г. Непосредственным предлогом для войны послужил захват боевиками Хизболлы двух израильских военнослужащих, целью было уничтожение военного потенциала этой организации и ослабление ее политических позиций в надежде на то, что население Ливана повернется против шиитских радикалов. Политический ислам на Ближнем Востоке, действительно, уже давно вошел в ту нишу, которую ранее занимали местные компартии и светские арабские националисты, боровшиеся против "империализма и сионизма". Исключение теперь составляли две шиитские религиозные партии Ирака, на которые парадоксальным образом опирались оккупационные власти, но союз с которыми и по сей день остается весьма непрочен.
Как известно, стратегические цели военной операции Израиля не были достигнуты, как и в 1956 г.: Хизболла оказалась сильнее, чем предполагали израильские военные стратеги, сломать ее не удалось, авторитет партии возрос, а результаты войны многими аналитиками интерпретировались как поражение Израиля.
Заметим, что отношение к войне 2006 г. с обеих сторон было довольно неоднозначным. Сам лидер Хизболлы Хасан Насралла заявил, что, если бы его организация предвидела столь жесткую реакцию Израиля, она не совершила бы рейд на израильскую территорию. А репутация правящей коалиции в Израиле столь низко пала, что пришлось уйти в отставку министру обороны и начальнику Генерального штаба. Цена за несостоявшееся возвращение двух выкраденных солдат была слишком высокой.
Если по кризисному 1958 г. бумерангом ударила "тройственная агрессия" двухлетней давности против Египта, то 2008 г. также пожинал плоды двухлетней давности войны в Ливане. В кризисном 2008 г. возвращение похищенных военнослужащих состоялось. Но вернулись – в результате обмена с Хизболлой на осужденных в Израиле как террористов боевиков этой организации – лишь трупы Э. Гольдвассера и Э. Регева. Неудивительно, что израильское общественное мнение неоднозначно восприняло освобождение повинного в убийстве трех израильтян (в том числе ребенка) Самира Кантара вместе еще с четырьмя осужденными. По версии Хизболлы, рейд, в ходе которого были захвачены два израильских солдата и который, собственно, явился поводом для начала Израилем военных действий, как раз имел целью использовать их как заложников для возвращения Кантара (Израиль должен был отпустить его еще по сделке, заключенной в 2003 г., но приостановил освобождение, пока ему не будут предоставлены данные о судьбе пилота упавшего на территории Ливана самолета – Р. Арада). Почему-то в 2006 г. правительство Кадимы не продолжило традицию обменов пленными, которую в 2003 г. санкционировало гораздо более жесткое правительство Ликуда во главе с Ариелем Шароном, в составе которого был и лидер Ликуда Бенджамин Нетаньяху.
Эта сделка породила не меньше этических и политических вопросов, чем сама война 2006 г. Однако после того, как израильский кабинет проголосовал за сделку 22 голосами против 3, был открыт путь и обмену с ХАМАСом с целью получения живого и невредимого капрала Гилада Шалита. Здесь была запрошена еще большая цена. Согласно сообщениям прессы, лидеры ХАМАСа представили израильтянам список из 450 заключенных и потребовали, чтобы те по своему выбору добавили к ним еще 550 (всего в израильских тюрьмах находится 9 тысяч палестинцев, включая 700 задержанных в ожидании суда). Израильские политики были особо озабочены тем, что в список, как ни странно, оказался включен наиболее популярный лидер Фатха Марван Баргути. С одной стороны, Баргути являлся безусловным сторонником мирного процесса и его возвращение никак не должно было способствовать усилению позиций ХАМАСа на Западном берегу. С другой – именно ХАМАС оказывался той силой, которой должна была принадлежать заслуга в освобождении этого харизматического лидера национального масштаба. Конечно, были правы те израильские политики и военные, которые давно считали необходимым, чтобы сами израильские власти освободили Баргути (вроде бывшего министра обороны Беньямина Бен-Элиэзера). Теперь этот шанс был упущен.
Анализируя реакцию ливанцев на состоявшийся обмен с Хизболлой, Д. Леви заметил, что, несмотря на видимое торжество Хизболлы, организующей торжества по случаю возвращения Кантара, "многие ливанцы смотрят на изображения Кантара и задаются вопросом, стоит ли этот парень всего того, что им пришлось пережить в 2006 г.". В то же время в результате сделки между противоборствующими ливанскими лагерями, заключенной при посредничестве Катара и остановившей сползание страны к новой гражданской войне, Хизболла не только получила места в правительстве, но и фактическое право вето, что интерпретировалось ею как победа. Понятно, что это не положило конец острым разногласиям между различными политическими силами страны.
В Палестине после раскола между "Фатхом" и ХАМАСом стратегия Запада и Израиля состояла фактически в удушении Газы, которое, как рассчитывали ее авторы, привело бы к дискредитации ХАМАСа на фоне роста популярности умеренного руководства Махмуда Аббаса, которому начала оказываться мощная подпитка. Но не было ничего удивительного в том, что ХАМАС не только не растерял, но и увеличил число своих сторонников, в том числе и на Западном берегу. Почему? Да потому, что энергично действовавшее правительство Аббаса-Файяда, на самом деле обуздав постинтифадный хаос, сумев установить порядок в автономии и выполнив все взятые на себя обязательства, ничего не получило взамен от Израиля. Но нет ничего страшнее неоправдавшихся ожиданий! Практически не функционировавшая израильская политическая система способствовала развороту палестинского общественного мнения к ХАМАСу. Даже такие простые обещания, как возобновление работы закрытых Шароном палестинских общественных и благотворительных учреждений в Иерусалиме (в том числе и весьма далеких от политики), остались невыполненными. Это приводило к тому, что движение ХАМАС, как оно умеет это делать, эффективно используя мечети, в последние два года заполняло вакуум в Иерусалиме, помогая в решении социальных вопросов, предоставляя образовательные и медицинские услуги населению, фактически превращалось в центр реальной власти.
Осуществленная в начале июля 2008 г. при посредничестве Египта договоренность о прекращении огня между Израилем и ХАМАСом продолжала действовать, но была поставлена под угрозу возобновившимися в Газе столкновениями между сторонниками "Фатха" и ХАМАСа (примирение между этими двумя организациями, достигнутое в 2007 г. в Мекке при посредничестве Саудовской Аравии, провалилось). В результате столкновений некоторые из деятелей "Фатха" в Газе бежали в Израиль (!), чтобы потом перебраться на Западный берег. Эти события комментировались в Израиле со злорадством, лишь отдельные, наиболее прозорливые аналитики понимали, что единственной альтернативой "Фатху" и ХАМАСу будет какая-либо террористическая организация типа "Аль-Каиды". Как справедливо писали авторы доклада Международной группы по изучению кризисов, без примирения "Фатха" и ХАМАСа, без реинтеграции Западного берега и Газы любые успехи палестинцев в мирном процессе останутся пирровой победой.
К концу года среди международных аналитиков стал все шире распространяться пессимизм насчет перспектив возобновления палестино-израильского мирного процесса. Мрачные предчувствия охватили некоторых представителей Палестинской автономии, считавших, что "превращение Западного берега в Газу" лишь вопрос времени, причем ближайшего. Ощущение того, будто нечто глубоко трагичное вот-вот опять должно произойти, уже не покидало многих палестинцев. Основанием являлись критическое отсутствие прогресса в мирном процессе и продолжавшееся строительство израильских поселений (вместо демонтажа незаконных блокпостов и замораживания поселенческой активности, обещанных Ольмертом президенту Бушу). По мнению израильского автора Г. Баскина: "Существует пропасть между инфраструктурой 250 тысяч поселенцев на Западном берегу (не считая Восточного Иерусалима) и живущих там 2,5 млн палестинцев. Расширяющиеся еврейские поселения занимают вершины холмов Западного берега с ведущими к поселениям современными дорогами "только для евреев", в то время как палестинцы контролируют только 40 % территории, даже не имея возможности развивать ее без предварительного одобрения израильскими властями, которое те почти никогда не дают"(!).
В американском внешнеполитическом дискурсе Иран явно занял прежнее место Советского Союза как главная угроза для политики США, причем не только в Ближневосточном регионе. Он уверенно лидировал в списках государств – спонсоров терроризма, государств, подозреваемых в нарушении режима нераспространения, государств, враждебных Израилю, и т.п. Кризис вокруг ядерной программы Ирана обострялся вследствие продолжающегося жесткого давления Вашингтона, решимости Тегерана не отступать от программы обогащения урана, отсутствия согласия между постоянными членами Совета Безопасности ООН и нарастания напряженности в отношениях между Ираном и Израилем. Сохранялась и неизменная связь событий на Ближнем Востоке с мировой политикой.