Но деньги собирались не ради денег, а главным образом на устройство боеспособной армии. Четырнадцатилетнее перемирие с Польшей должно было когда-то закончиться. Война в принципе была неизбежной, так как несчастья Великой смуты, потеря Смоленска и Северской земли, позор девятилетнего пленения царского отца требовали возмездия. К тому же стараниями Филарета намечалась вполне реальная антипольская трехсторонняя коалиция Московии, Швеции и Турции. Москва была даже готова в одностороннем порядке разорвать Деулинское перемирие, однако внезапная гибель турецкого султана от рук своих же янычар и непоследовательность Густава-Адольфа, заключившего за спиной Москвы договор с польским королем, разрушили реваншистские планы Москвы. Это, нужно сказать, было первым серьезным внешнеполитическим поражением Филарета, внесшим прохладу в его отношения с царствующим сыном.
Все вышесказанное взято не "с потолка", а из трудов видных ученых-историков, единогласно возвеличивающих Федора (Филарета) Никитича. Но если попристальнее вглядеться в то далекое прошлое, отбросить устоявшиеся стереотипы в оценке исторических лиц, то картина может оказаться иной. У непредвзятого исследователя может зародиться совершенно справедливый вопрос: а не слишком ли историки завысили роль и значение Филарета в наведении порядка и восстановлении Московского царства во времена Михаила Федоровича и настолько уж он был всемогущ?
Да, он был богато одарен от природы. Ум, дородство, красота - все было при нем. Он вполне мог и сам быть царем, но в свое время не осмелился вступить в борьбу за трон с Борисом Годуновым, и, наверное, правильно поступил, потому что тогда было ЕЩЕ не его время. Ну а после освобождения из польского плена было УЖЕ не его время, ибо все самое трудное сделали до него и без него. Его заслуга заключалась лишь в том, что он достойно представлял Московское царство в составе Великого посольства, что стоически перенес девятилетний плен и что он… отец царя. Впрочем, это тоже немало и заслуживало уважения. К чести его мягкого, богобоязненного, почтительного сына, это было учтено и реализовано через присвоение Филарету титула Великого Государя и наделение его правами соправителя. Что же касается мероприятий по упорядочению сбора налогов, то они были настолько очевидны, что их мог инициировать любой думающий боярин или дьяк.
На этом же уровне можно оценить и его деятельность по отладке механизма государственного управления и по борьбе со злоупотреблениями со стороны приказных, воевод, голов и выборных губных старост. Результаты были незначительными: "сильные люди" как были, так и остались мздоимцами, казнокрадами и тиранами "меньших людей". Проще говоря, было все как всегда - рутинно и малоэффективно.
И все-таки почему же в представлении историков Филарет видится гигантом, а его сын - шестнадцатилетним мальчиком, ничего существенного не сделавшим для своего царства? Почему мы так принижаем его роль? Из-за молодости? Под чьим же руководством Московское царство освобождалось от внутренних и внешних врагов в период с 1613 по 1619 год, - ведь это был не менее судьбоносный период, чем во времена Первого и Второго ополчения? Не под его ли? Ах, под руководством Земского собора, Боярской думы и Салтыковых. Но почему история так скупа на описание их деяний и даже упоминание их имен?
Думается, здесь нас всех дезориентирует история его неудавшейся женитьбы на дочери дворянина Ивана Хлопова - Марии. Она пришлась по сердцу девятнадцатилетнему царю, но его двоюродные братья по матери - Борис и Михаил Салтыковы, не желавшие возвышения рода Хлоповых, - сделали так, что невеста была ославлена больной и неплодной. Когда же через четыре года обман вскрылся, а виновники отправились в ссылку, молодой царь решил вновь вернуться к вопросу о женитьбе на Марии. Но тут уже запротестовала мать, инокиня Марфа. Обидевшись за своих родственников, она выдвинула ультиматум: "Или я, или Мария". Воспитанный матерью Михаил выбрал мать. Но где же был его всемогущий отец, поддерживавший идею женитьбы на Хлоповой? Или он тоже не смел возражать своей бывшей жене? Как бы то ни было, но любовь к матери и странная позиция отца в этом вопросе сыграли с Михаилом злую шутку, представив его в глазах потомков безвольным и бесцветным государем.
Чтобы больше не возвращаться к семейным проблемам основателя трехсотлетней царской династии Романовых, напомним, что у него было две жены. Первая - выбранная матерью княжна Мария Долгорукова, заболевшая на другой день после свадьбы и умершая через три месяца, и вторая - дочь незнатного дворянина Евдокия Стрешнева, родившая ему трех сыновей и трех дочерей. Родителей пережили только сын Алексей и дочери - Ирина, Анна и Татьяна.
Но вернемся к русско-польским отношениям. Время Деулинского перемирия подходило к концу (июль 1633 года). Поляки продолжали нарушать пограничное размежевание, нападали на русские села и деревни, грабили население, вели самовольный лов рыбы, ставили на Русской земле свои остроги и слободы. Понятно: все шло к новой войне, благо что ярым ее апологетом с московской стороны был сам патриарх. Однако войны ведут не патриархи, а армии. Русская же армия в предшествующие годы показала всю свою несостоятельность. Дворянское ополчение, стрелецкие гарнизоны, казачья и татарская конница уже не могли соперничать с вымуштрованными армиями европейских государств. По этой причине основное внимание обоих Великих Государей было сосредоточено на создании у себя воинских подразделений по европейскому образцу, а поскольку своих специалистов в Москве не было, то пришлось приглашать на помощь иностранных офицеров и инструкторов, недостатка в которых в то время не было. Свои услуги русской короне тут же предложили десятки то ли отчаянных авантюристов, то ли корыстных ловцов "счастья и чинов", из которых в наибольшей степени проявили себя шотландский полковник Лесли и французский подполковник Фандам. По поручению царя они вместе с московскими приказными людьми выехали в Европу, для того чтобы пригласить на русскую службу опытных офицеров, нанять пять тысяч солдат некатолического вероисповедания, закупить 10 тысяч мушкетов, 5 тысяч шпаг и другое воинское снаряжение. За хорошие деньги все это было исполнено. Началась подготовка московитов, казаков и татар иностранному строю. К началу войны с Польшей иностранными инструкторами было подготовлено шесть пехотных полков численностью по 1600 человек каждый и один кавалерийский полк в 2000 человек.
Заметим кстати, что к тому времени на вооружении Русской армии находилось уже не только иностранное оружие. Московский пушечный двор давно занимался изготовлением собственных пушек, а Московская оружейная палата - ручного огнестрельного оружия и сабель. Над этим трудились не только иностранные специалисты, но и сотни русских металлургов, литейщиков, кузнецов.
Итак, к 1631 году Русская армия насчитывала в своих рядах более 65 тысяч человек и считалась вполне готовой к освобождению русских земель, занятых Польшей. Были определены и воеводы, которым предстояло вести войска под Смоленск, - многоопытные военачальники князья Дмитрий Черкасский и Борис Лыков. Ждали только удобного момента. И он настал. 30 апреля 1632 года умирает король Сигизмунд III Ваза, и в Польше наступает междуцарствие, а вместе с ним - смуты и разногласия. Казалось бы, лучшего времени для наступления не придумаешь, но местнический спор Черкасского и Лыкова, а также возобновившиеся - с подачи поляков - набеги крымских татар на южные окраины государства отсрочили начало боевых действий. В этих условиях царь по настоянию отца вынужден был поставить во главе Русской армии боярина Михаила Шеина. Кандидатура эта была достаточно сомнительной: ведь перед освобождением из плена в 1619 году ему пришлось целовать крест Сигизмунду в том, что он больше никогда не поднимет оружие против Польши. Но… в сентябре, за десять месяцев до окончания срока Деулинского перемирия, 32-тысячная Русская армия, ведомая Шеиным и окольничим Артемием Измайловым, выступила на запад.
Начало войны было весьма успешным: 12 октября 1632 года русским сдался Серпейск, 18 октября - Дорогобуж, а вслед за ними - еще двадцать один город и посады семи городов. В декабре Шеин с Измайловым подошли к Смоленску, в котором располагался всего лишь полуторатысячный гарнизон. Однако крепостные стены, возведенные при Борисе Годунове, надежно защищали город. Штурм "голыми руками" в таких условиях был бы не просто бесполезен, но самоубийствен. Требовалась осадная артиллерия, которой у Шеина, как назло, не было. А за то время, пока ее подвозили, поляки успели укрепить уязвимые места дополнительными внутренними бастионами. Артиллерийский обстрел с частичным разрушением крепостных стен и два штурма, предпринятые русскими воеводами в мае - июне 1633 года, успеха не принесли. Засев во внутренних бастионах, поляки сумели отбиться.
В боевых действиях наступило затишье. Осаждающие меняют тактику и начинают классическую осаду с насыпкой валов и рытьем траншей вокруг города, рассчитывая взять гарнизон измором. И поляки вроде бы уже готовы сдаться, но ситуация меняется. Предполагаемого союзника в этой войне, 38-летнего шведского короля Густава-Адольфа, на которого так рассчитывал Филарет, убивают в битве при Лютцене, и Швеции уже не до московских интересов. Да и Польша к этому времени успевает выйти из внутреннего кризиса. Королем в ноябре 1632 года избирают Владислава Сигизмундовича, и он начинает свою войну. Первый его успех заключался в том, что он сумел заинтересовать крымского хана Джанибека и тот послал в набег своего сына. В мае 1633 года татары перешли границу Московии, а в июне, форсировав Оку, уже разбойничали непосредственно в Московском уезде. Лагерь Шеина начинает редеть за счет массового оттока дворян и детей боярских, кинувшихся спасать свои семьи и свое имущество в разоряемых крымчаками имениях. А в августе Владислав с девятитысячным войском, усиленным 15-тысячным отрядом запорожских (!) казаков во главе с гетманом Орандаренко, подходит к осажденному городу и отрезает Шеина от связи с Москвой. Так Русская армия оказывается в окружении, испытывая острую нехватку продовольствия и фуража.
Все было бы еще не очень страшно и положение можно было бы поправить посылкой под Смоленск дополнительных войск, высвободившихся с крымского направления, но в Москве произошли события, резко изменившие соотношение сил в правящих кругах. 1 октября на 79-м году жизни умирает патриарх Филарет - вдохновитель и организатор неудачного Смоленского похода. Г. В. Вернадский говорит, что патриарх за провал этой кампании был отстранен от государственных дел своим сыном, что и явилось причиной внезапной смерти, но другие авторы почему-то не пишут об этом. Как бы то ни было, Михаил Шеин, наплодивший своим высокомерием множество врагов, потерял своего надежнейшего покровителя и уже вряд ли мог рассчитывать на помощь со стороны других московских воевод. Вполне возможно, что по этой причине отряд под командованием князей Дмитрия Черкасского и Дмитрия Пожарского, посланный из Москвы на выручку окруженной армии, под предлогом нехватки необходимого вооружения дальше Можайска не пошел. А трудное положение Шеина продолжало усугубляться. С наступлением зимы из Русской армии началось массовое дезертирство иностранных наемников. Шеин оказался перед выбором: бесславно потерять остатки своих войск или за счет потери престижа спасти хоть какую-то их часть. С разрешения царя он вступает с поляками в переговоры, в ходе которых ему предъявляется ультиматум: русские войска покидают осажденный лагерь лишь в том случае, если они положат у ног короля все свои знамена, передадут ему всю свою артиллерию, а офицеры присягнут, что впредь с Польшей воевать не будут. В этом случае им гарантировались жизнь и право взять с собой личное стрелковое и холодное оружие. Осознавая безвыходность своего положения, честолюбивый русский воевода, не испросив разрешения Москвы, поспешил согласиться на эти позорные для него условия. Оставив под Смоленском более двух тысяч больных и раненых, Шеин в феврале 1634 года повел к Москве остатки своей, казалось бы, победоносной армии - 8056 человек.
Иностранные наемники своей судьбой распорядились так: половина из них перешла на службу к польскому королю, а другая половина сочла за благо возвратиться к себе на родину. Только восемь русских, из них шесть донских казаков, соблазнившись, перешли на сторону поляков.
Воодушевленный практически бескровной победой под Смоленском, король задумал было развить военно-политический успех, но, видимо, его лимит счастья к тому времени был исчерпан. Попытки его войск взять крепость Белую, Путивль и Севск завершились большими потерями поляков и запорожских казаков. Да к тому же из Крыма пришла информация, что подкупленные Москвой татары готовы к набегу на южные области Речи Посполитой. В этих условиях Владислав в марте 1634 года сам предложил начать мирные переговоры, завершившиеся 3 июня подписанием Поляновского мирного договора, по которому за Польшей признавалось право на Смоленск и Северскую землю. Единственным успехом Москвы в этой ситуации стал отказ Владислава от московского престола и признание Михаила царем. Правда, за это пришлось заплатить ни много ни мало, а двадцать тысяч рублей.
В ходе переговоров поляки попытались вернуться к идее времен Бориса Годунова, предложив повторить уже отработанную на Литве тактику присоединения Московии к Речи Посполитой. Она основывалась вроде бы на безобидных статьях: "быть в вечной взаимной приязни", "иметь общих врагов", не вступать в союзные отношения с врагами другой стороны, оказывать помощь в случае агрессии. Казалось, ничего предосудительного в этом нет, но последующие статьи вызывали уже некие сомнения в умах московских бояр, которым в диковину было слышать о свободе передвижения дворян и шляхты в границах двух держав для государевой службы и получения образования, о свободе смешанных браков и приобретении недвижимости. Завершалось же все заветным желанием короля-католика - возможностью строить в Московии католические костелы, а после смерти бездетного царя - наследовать его корону. Отговорками новизны предложений и пожеланиями "пусть государи перешлются между собой" бояре в очередной раз похоронили план мирного объединения, а вернее, поглощения Московии Польшей.
Судьба же Шеина была трагична. Боярская дума признала его виновным в оскорблении бояр, плохом руководстве военными действиями, капитуляции без царского приказа и… измене: якобы он скрыл от царя, что перед освобождением из польского плена в 1619 году дал клятву Сигизмунду, что впредь никогда не будет сражаться с Польшей, и капитуляция перед Владиславом под Смоленском стала исполнением той клятвы. Шеина приговорили к смерти и обезглавили. Вместе с ним были казнены стольник Артемий Измайлов и его сын Василий, вина которого заключалась в том, что он, мол, вел сношения с поляками и русскими изменниками, находившимися в лагере у Владислава, и произносил такие "поносные" слова: "Как против такого великого государя монарха нашему московскому плюгавству биться? Каков был царь Иван (Грозный. - Ю.Ф.), и тот против литовского короля сабли своей не вынимал…"
Прошло четыре столетия, а Васькины песни поются до сих пор. И до сих пор живы заблуждения, сформировавшиеся еще в начале XVII века, будто Михаил Федорович стал "эффективным" правителем большой державы исключительно благодаря своему отцу, "заставившему сына заниматься государственными делами и болеть за судьбы своей страны". Утверждающие так совершенно забывают дофиларетовский период царствования первого Романова, когда он без участия отца вместе с боярами положил конец внутренней смуте и закончил две войны - с Польшей и Швецией, закрепив создавшийся до него статус-кво и не уступив ничего дополнительно к уже потерянному. Что же касается почтительного отношения молодого царя к 65-летнему отцу, возвратившемуся из польского плена, волею судеб обойденному сыном на царском престоле, то оно было вполне нормальным - было бы противоестественным положение отца в качестве верноподданного своего сына: такого в русской истории еще не было. Отсюда и два человека с титулом Великого Государя. Как более опытный и более мудрый человек, как страстотерпец, много перенесший со времен Бориса Годунова, как отец, наконец, Филарет по праву старшинства, по лествичному праву, с молчаливого согласия сына-царя фактически взял бразды правления страной в свои руки и не выпускал их в течение 14 лет.
А что, собственно, он сделал? Да ничего особенного. Он всего лишь попытался провести, как бы сейчас сказали, административную реформу. Однако проблемы управления как были, так и остались; как грабили на дорогах, так и продолжали грабить; как бесчинствовали воеводы на кормлении, так они и продолжали бесчинствовать. Что изменилось? Наметились подвижки. Не жирно!
А во внешней политике, целиком находившейся в руках Филарета, чего удалось добиться? Практически ничего! Его попытки женить сына на датской, а потом и на шведской принцессе успехом не увенчались. Хуже того, с таким трудом создаваемая им коалиция против ненавидимой им Польши дважды терпела фиаско и завершилась унизительным поражением под Смоленском его любимца Шеина.
Говорят, он был крут и деспотичен, запросто расправлялся со своими недругами и недоброжелателями.
А кого он подверг репрессиям? Салтыковых?
Да какой же это авторитаризм, если он их отправил в ссылку абсолютно обоснованно, по доказанному обвинению в злонамеренном расстройстве свадьбы царя с Марией Хлоповой?! Причем отправил не сразу по возвращении из плена, а только через четыре года. Если ж он был таким "крутым", то почему не помог своему сыну соединить судьбу с избранницей сердца и согласился с кандидатурой, назначенной старицей Марфой, матерью царя и теткой репрессированных Салтыковых, с которой он, второй Великий Государь, вынужден был соперничать за влияние на своего сына?
Или, быть может, он по своей прихоти, без достаточных оснований, сослал в Кириллов монастырь "благонравного" князя Ивана Хворостинина? Если бы! Если бы этот князь в недалеком прошлом не был подручником Лжедмитрия I, если бы он не был сторонником католицизма, запрещавшим своим холопам посещать церковные службы, если бы он не презирал все русское и не заявлял, что "в Москве нет достойных людей, что все они глупы и не с кем поговорить"… Да и на какое отношение этот высокомерный человек мог еще рассчитывать в православной монархической стране? Кстати, через некоторое время "вольнодумец" покаялся и был прощен.