Откуда пришли аккадцы, семиты, жившие на севере региона? Ответить на этот вопрос можно, использовав сравнительный метод. Изучив направление более поздних миграций семитов, в частности амореев, можно предположить, что аккадцы пришли с севера, из Сирии, а их основная часть осела в долине реки Диялы и в северной части Вавилонской равнины, в центре которой находился Киш. Государство Мари, расположенное в среднем течении Евфрата, также являлось важным центром проживания аккадского населения во время второго этапа раннединастического периода и сохранило свое значение вплоть до времени правления Хаммурапи. Надписи, личные имена, заимствованные слова позволяют составить точное представление об этническом составе обитателей региона, давая исследователям возможность делать более определенные выводы на основе археологических данных.
Скульптурное изображение, найденное в нижнем течении Диялы (Хафаджа [Тутуб], Телль-Асмар [Эшнунна], Телль-Аграб) в слое второго этапа раннединастического периода, производит на зрителя весьма странное впечатление: оно простое, угловатое и почти абстрактное. Таким образом, данный артефакт не похож на изделия, изготавливавшиеся шумерами в протописьменный период. Не напоминает он и шумерские артефакты третьего этапа раннединастического периода, для которых характерны закругленные формы, натурализм, вероятно унаследованные от предметов искусства протописьменного периода. Скульптурные изображения, аналогичные этому, встречаются довольно часто и представляют собой вотивные статуэтки – фигурки мужчин или женщин с молитвенно сложенными руками. Во время второго этапа раннединастического периода скульптуры этого типа появились также на юге Шумера. Они также встречаются в Мари, в Ашшуре, а недавно были найдены в Телль-Куере, расположенном у истока реки Хабур. Иными словами, прослеживается связь с Верхней Месопотамией.
Другим новшеством, опять же чаще всего встречающимся в бассейне реки Диялы, стали большие прямоугольные вотивные дощечки, сделанные из камня, с барельефами. Изображенные на них фигуры напоминают описанные выше статуэтки.
В этом же регионе, в слоях второго этапа раннединастического периода, обнаружено храмовое сооружение, относящееся к типу, привнесенному с севера и получившему название Herdhaus . Священный пьедестал располагался у одной из узких стен целлы храма, а вход был вырезан в длинной стене, ближе к противоположной стороне. Этот храм совершенно не похож на симметричные в плане шумерские святилища протописьменного периода. Недавно целла Herdhaus была найдена в храме Ниппура, в слоях второго этапа раннединастического периода. Вплоть до настоящего времени это единственный пример такого храма, обнаруженный в Шумере. Однако аналогичные сооружения, храмы богини Иштар в Ашшуре, существовали на севере.
Керамика, обнаруженная в бассейне реки Диялы и представляющая собой красные сосуды, украшенные черными геометрическими рисунками на коричневом фоне, разделенными зонами красной росписи, также свидетельствует об отсутствии шумерского влияния. С другой стороны, в Хафадже (древний Тутуб) обнаружен построенный на террасе храм с двойным овальным ограждением, что роднит его с шумерскими сооружениями. Остатки аналогичного ограждения, относящегося к раннединастическому периоду, сохранились в Телль-эль-Убейде, рядом с Уром. Однако нам неизвестно происхождение данного типа ограждения. Мы также не знаем, откуда была привнесена новая форма кирпичей, характерная для сооружений раннединастической эпохи и встречающаяся как на памятниках в бассейне Диялы, так и по всей Вавилонии. Речь идет о кирпичах, плоских с одной стороны и выпуклых – с другой (в отличие от более ранних прямоугольных). Их клали под наклоном "елочкой".
Все эти изменения свидетельствуют о появлении в регионе нового этноса – аккадцев. Однако вопрос заключается в том, стоит ли одним им приписывать все новшества или появление данных нововведений было связано с более сложными этническими процессами. Все археологические данные, имеющиеся в нашем распоряжении, свидетельствуют о том, что между артефактами и зданиями, обнаруженными в Северной Месопотамии и бассейне реки Диялы, больше сходства, чем между находками, сделанными в долине Диялы и на юге региона.
Однако здесь следует соблюдать осторожность: памятников, датируемых вторым этапом раннединастического периода, в первую очередь скульптурных изображений и храмов, в Шумере обнаружено крайне мало. При этом шумерское искусство, относящееся к третьему этапу раннединастического периода, значительно отличается от описанного выше, что позволяет нам сделать вывод о наличии ответной реакции на "северный" стиль и возврате к формам, характерным для протописьменной эпохи. В связи с этим нам следует отказаться от гипотезы о том, что новшества, появившиеся на протяжении второго этапа раннединастического периода, возникли под влиянием шумеров. Однако во время третьего этапа раннединастического периода в долине реки Диялы последние вновь обрели значительное влияние на искусство.
Как было сказано выше, в конце протописьменного – начале раннединастического периода нововведениям предшествовало упрощение форм, особенно заметное на цилиндрических печатях. Эти негативные тенденции в искусстве могут быть связаны с появлением в регионе первой волны миграции аккадцев. Почему бы по аналогии не сделать вывод, что их преодоление и появление нововведений можно также приписать аккадцам? Если это действительно так, у нас появляется возможность сделать важные выводы о социальной обстановке, характерной для аккадских мигрантов, прибывших в регион в начале второго этапа раннединастического периода.
Археологические данные опровергают гипотезу о том, что данное племя, подобно амореям и арамеям, продолжало придерживаться кочевнического образа жизни, медленно, на протяжении нескольких столетий, переходя к оседлости и населяя деревни и города. Процесс адаптации аккадцев к оседлости, очевидно, завершился в начале первого этапа раннединастического периода, в связи с чем возникает вопрос об их образе жизни на севере Месопотамии. Объяснить использование в более позднее время в Мари шумерской клинописи для передачи аккадского языка мы сможем только в том случае, если предположим, что на севере семитское население обитало в городах уже к началу второго этапа раннединастического периода. Можно также допустить, что аккадцы стали вести оседлый образ жизни в Северной Месопотамии еще до того, как перебрались в бассейн реки Диялы и на север Вавилонии. Если это действительно так, то, возможно, нам следует пересмотреть мнение о скульптурных изображениях, встречающихся на севере, – фигурках молящихся. Они могут происходить не из поселений в долине Диялы, а, наоборот, быть следствием воздействия культуры племен, живших в Северной Месопотамии, на обитателей юга. При попытке делать какие-то выводы, связанные с этим вопросом, нам приходится сталкиваться с массой неясностей. В частности, до сих пор не найдены ответы на два вопроса. Во-первых, нам неизвестно, оказало ли шумерское искусство какое-то влияние на формирование месопотамского. Вспомним шумерское поселение в Телль-Браке, расположенном у истоков реки Хабур. Во-вторых, мы не знаем, воздействовали ли другие (не семитские) народы на культуру Северной Месопотамии. Прототипами храма Herdhaus в бассейне Диялы, датированного вторым этапом раннединастического периода, являются ассирийские культовые сооружения. В отличие от района среднего течения Евфрата, семитское население Ассирии раннединастического периода было немногочисленным (если вообще там присутствовало). Ведь тот факт, что клинопись не использовалась там вплоть до формирования Аккадского царства, объясняется в первую очередь этническими факторами. Кроме того, в нашем распоряжении имеются свидетельства присутствия в Ассирии, по крайней мере в XX в. до н. э., автохтонного, досемитского населения.
Теперь следует вернуться на Вавилонскую равнину, чтобы посмотреть, как там, на родине шумеров, складывалось их взаимодействие с аккадцами. Как и во многих других случаях, оно привело к заимствованию отдельных слов, и, как правило, языком-реципиентом был аккадский. В частности, в нем появились слова, заимствованные из шумерского языка и обозначающие различные культовые предметы, технические приспособления (например, шумерское апин – плуг и аккадское эпиннум ) и предметы домашнего обихода (шумерское баншур – стол и аккадское пасшурум ). Множество шумерских заимствований встречается в аккадском языке в названиях различных профессий, а также религиозных и административных функций. Человека, следившего за ирригацией, по-аккадски называли кугаллум (шумерское кунгал ), ячмень – ше’ум (шумерское ше ), эммер – зизум (шумерское зиз ), крестьянина – иккарум (производное от шумерского энгар ). Таким образом, становится понятно, что в сферах орошения и культуры шумеры достигли гораздо больших успехов.
Вместе с тем слово сум , обозначающее в шумерском языке луковицу чеснока, происходит от аккадского шумум , шумерское сам – "покупать" – от аккадского ша’амум, урд- или ирд- – "раб" – от вардум . Однако встречаются и случаи заимствования обоими языками слов из третьего, который нам пока неизвестен. Это, в частности, произошло со словами "медь" (шумерское уруду , аккадское вери’ум ) и "стул" (шумерское гуза , аккадское кусси’ум ). Судя по фонетическим особенностям, эти слова не принадлежат ни одному из двух языков. Возможно, название меди было завезено в регион вместе с самим металлом.
Как взаимодействовали эти два народа? В качестве ответа на данный вопрос ученые предлагают различные гипотезы, варьирующиеся от отрицания какого-либо противостояния между ними до ожесточенной вражды (эта точка зрения характерна для более ранних книг по истории Ближнего Востока). Выбирать между двумя противоположными вариантами – ярым противостоянием двух племен или идиллическими добрососедскими отношениями – глупо, как и придерживаться какой-то усредненной точки зрения. Шумеры и семиты придерживались совершенно разных традиций, культурных моделей и т. д. Шумерские и семитские города, несомненно, воевали друг с другом, но это вполне объяснимая составляющая соперничества между различными поселениями, характерная для шумеров и для аккадцев как по отдельности, так и вместе.
В Шумерском царском списке о противостоянии между этими двумя племенами ничего не говорится. Как бы то ни было, конфликт между кочевым и оседлым народами, существовавший во все времена, играл гораздо более важную роль, чем осознанное противостояние между шумерами и семитами. Для оседлого населения характерна боязнь опасных кочевников, передвигающихся с места на место, а последние, в свою очередь, с завистью смотрят на имущество первых, а не на их образ жизни. В шумерском эпосе и мифах встречается слово кур , которое можно перевести как "горы" и как "чужие (или) враждебные земли", где жили горцы Ирана, кочевники с запада и северо-запада, да и вообще практически все, кто обитал за пределами Вавилонии. Единственным способом разрешения конфликта между кочевниками и оседлыми народами (по крайней мере, таким, который устроил бы последних) является приобщение каждого нового пугающего кочевого племени к образу жизни оседлых землепашцев. Отбросив, изолировав их, можно решить проблему лишь временно. Шумеры и оседлые семиты выбрали другой способ – принять кочевников в состав городского войска в качестве наемников.
В целом, как это часто бывает в истории, конфликт между двумя народами положительно сказался на них обоих. Вплоть до исчезновения аккадской цивилизации в ней присутствовало большое количество шумерских черт. С другой стороны, наивысший этап развития шумерской цивилизации – правление III династии Ура – был бы невозможен без наследия семитского Аккада.
Киш, Урук и Ур – политические союзы
В шумерском эпосе и гимнах содержатся сведения о войне, разразившейся в данный период между правителем Киша Мебарагеси и его преемником Агой с одной стороны и Гильгамешем, энси Урука, – с другой. Правитель Киша вместо того, чтобы выполнить требование Гильгамеша и сдаться, взял в осаду Урук. Согласно другой версии рассказа, последний снял осаду, осуществив удачную вылазку. Это повествование о первом в истории Вавилонии внутреннем конфликте сохранилось благодаря притягательности героической личности Гильгамеша для потомков. Он стал героем целого ряда шумерских эпических песен, из которых впоследствии, по окончании древневавилонского периода, аккадцы на своем языке составили целую поэму, в которой Гильгамеш назван строителем городской стены Урука. Ее возводили бригады, сформированные им из его подданных. В результате археологических раскопок, проведенных в городе, была обнаружена стена длиной около 9 км. Она сложена из плосковыпуклых кирпичей, а значит, вполне могла быть построена в правление Гильгамеша и Мебарагеси. В любом случае это первое свидетельство существования в Вавилонии городов, окруженных стенами.
Гильгамеш – не единственный герой эпоса. Помимо шумерского цикла и аккадского эпоса, рассказывающих о его деяниях, существует ряд шумерских эпических песен, посвященных его предшественникам, правившим в Уруке, – Лугальбанде и Энмеркару. Согласно тексту эпоса, они отправляются в далекие земли ("кедровый лес" и "горную страну Хуррум"). О том, что на эти сведения следует обратить самое пристальное внимание, свидетельствует упоминание о Хурруме в эпосе о Гильгамеше и Хуваве. Очевидно, это страна хурритов, несемитского народа, вторгшегося в регион в конце 3-го тыс. до н. э. Появление этого названия в эпосе обусловлено военными походами в эту местность, организованными представителями III династии Ура. Иными словами, оно было добавлено в повествование в более поздний период. Гильгамеш, согласно поэме, в которой описывается периодическое разрушение и восстановление Туммаля, святилища богини Нинлиль в Ниппуре, правил и этим священным городом.
Восстановить историю Урука в раннединастический период мы не можем, так как историчность Мебарагеси, в отличие от его соперника Гильгамеша (по крайней мере, пока), вполне основательно доказана. Древнейшим эпиграфическим памятником, на котором написано имя этого правителя, является список богов из Шуруппака (XXVI в. до н. э.), где Гильгамеш и его отец Лугальбанда названы посмертно обожествленными героями. В Шумерском царском списке появляются имена правителей Урука, царствовавших всего за четыре поколения до Гильгамеша, что весьма мало по сравнению с длинной генеалогией правителей Киша. Представители I династии Урука помещены в царском списке после I династии Киша, что еще раз свидетельствует о том, что шумерская традиция признавала первенство последнего города.
"Низкие храмы" (святилища, не возведенные на террасах) перестали строиться в Шумере после окончания протописьменного периода. Данный факт кажется весьма примечательным в свете того, что храмовая архитектура мало подвержена изменениям. Однако зиккураты продолжали возводиться и в раннединастическую эпоху. Традиция существования школ писцов также сохранилась. Если разрыв в исторической традиции шумеров, который свел на нет достижения периода расцвета, прослеживаемого археологами в слоях VI–IV Урука, все же существовал, его причину, вероятно, следует искать в том воздействии, которое оказала на Шумер аккадская миграция начала раннединастического периода. Однако нам ничего не известно о сопровождавших этот процесс исторических событиях. Но можно вспомнить, что более поздняя миграция семитов – вторжения амореев – косвенно привела к падению III династии Ура.
Киш, как было сказано выше, скорее всего, являлся семитским поселением. О его истории конца второго – начала третьего этапа раннединастического периода мы знаем несколько больше, чем об истории Урука. В нашем распоряжении имеются две надписи, в которых упоминается правитель Киша Мебарагеси. Они происходят из региона, расположенного к востоку от Тигра и к югу от Диялы. Одну из них можно локализовать более точно – она происходит из овального храма в Хафадже. В Шумерском царском списке об Эн-Мебарагеси сказано, что этот правитель предпринял победоносный поход против Элама. Это древнейшее свидетельство существования конфликта между Вавилонией и Эламом. Обе надписи являются достоверными источниками, созданными вскоре после описанных в них событий, и позволяют сделать вывод о том, что Киш в то время главенствовал в северной части Вавилонии, в том числе в долине реки Диялы, население которой и предприняло поход на восток – против Элама.
Значение Киша стало еще более очевидным, когда правители, никак не связанные с этим поселением, начали использовать титул "царь Киша". Данный эпитет появляется в источниках начиная с правления Месалима. Помимо него, данный титул использовали Месанепада, лугаль Ура, и Эанатум, энси Лагаша. Он продолжал использоваться на протяжении аккадского периода и позднее и исчез в правление III династии Ура. В этом титуле, который должен был служить признаком престижа, содержится воспоминание о временах, когда Киш главенствовал над значительными территориями в Вавилонии, а возможно, и в районе нижнего течения Диялы. Вполне вероятно, что власть самого Мебарагеси основывалась на памяти о былом величии.
О долине реки Диялы, свободной от шумерского влияния, и ее значении уже было сказано выше. К началу раннединастического периода эта территория уже была урбанизирована. Храм, расположенный неподалеку от овального святилища в Хафадже и позднее посвященный богу луны Су’эну (Сину), согласно археологическим данным, существовал еще в период культуры Джемдет-Наср, хронологически более или менее соответствовал III слою Урука и, соответственно, может быть датирован концом протописьменного периода.
Таким образом, нельзя говорить, что семиты, пришедшие в регион в начале раннединастического периода, заняли ненаселенную территорию. До них там проживало несемитское население, вероятно каким-то образом связанное с Ираном. Древнейшие топонимы, такие как Ишнун и Тутуб, встречающиеся в долине реки Диялы, не относятся ни к семитским, ни к шумерским. Название "Ишнун", получив новую народную этимологию, было переиначено шумерами и в правление III династии Ура стало звучать как "Эшнунна" – "Святилище царевича". В Северной Вавилонии топонимы также не связаны ни с семитским, ни с шумерским языками. В качестве примера можно привести название "Бабилла", превратившееся в аккадском языке в "Баб-илим" – "Врата бога" (эллинизированная форма этого топонима – Вавилон).
Нам неизвестно, правителем какого города был Месалим. Он стал первым из известных нам правителем, носившим титул "царь Киша". Вероятно, его имя имеет семитское происхождение. Однако в царском списке среди представителей I династии Киша он не упоминается. Богом-покровителем Месалима был Иштаран, или Сатаран, которому поклонялись в городе Дере, располагавшемся на границе Ирана, недалеко от современного города Бадры. Однако это не позволяет нам сделать вывод, что сам Месалим пришел с территории, находящейся на границе с Ираном. Его надписи были обнаружены в Адабе и Лагаше. Нам известно, что этими городами тогда же руководили свои правители, носившие титул энси. Следовательно, можно предположить, что Месалим повелевал ими. Он в качестве арбитра вмешался в конфликт между постоянными соперниками Лагашем и Уммой (это событие упоминалось даже во времена правления в Лагаше Эанатума и Энтемены).