Вот живот Меган смазали каким-то антисептиком, затем к ней подошел мистер Стюарт с тонким лезвием в руке. Кирк зажмурился и пригнул голову к самому изголовью Меган. Он с трудом дышал. Ведь он когда-то слышал, что такие операции проводятся в специальной палатке. Почему же сегодня никто не позаботился поставить палатку?
Что будет, если он случайно увидит внутренности Меган и не сможет этого перенести? Вдруг, едва родившись, ребенок увидит своего отца, распростертого на полу в глубоком обмороке? Какой будет позор!
Меган взяла его за руку.
- Не волнуйся, - прошептала она в наркотическом дурмане анестезии. - Ты выдержишь.
В это время заиграла музыка. Ей показалось странным: музыка в таком месте? Вокруг нее мелькали лица - знакомые и незнакомые - и до странности взаимозаменяемые. И совсем не потому, что все они были одеты в одинаковые халаты, шапочки и операционные маски, а потому что смотрели на нее с одинаковым выражением глубокой симпатии и участия. Словно она была юной невестой, которую в день свадьбы вели на брачное ложе. Словно она внезапно превратилась в самую важную персону на планете. А, может быть, дело не в ней, а в ребенке? Может, это он сейчас самая важная персона на всей планете? Да, кажется, так оно и есть.
"Я никогда раньше не встречал такой девушки, как ты!" - доносилось из стереоколонок.
И тут как будто кто-то произвел в ее животе грандиозную промывку. По крайней мере, так она это ощущала. Причем этот момент показался ей поразительно интимным (интимнее всего, что ей случалось пережить до сих пор) и в то же время до странности далеким. Какой-то парень, Кирк (да, его определенно звали Кирком), приблизил к ней лицо. Он лепетал что-то ободряющее, взяв ее за руку. И внезапно ей захотелось сказать ему, чтобы он начал красить гардероб.
Тут к ней в живот кто-то влез. Еще и половина песни не была спета, а у нее из живота извлекли нечто, что являлось частью ее самой, и всеобщее внимание переключилось на это нечто, которое было частью ее и в то же время ей не принадлежало.
- Все хорошо? - спросила она, или, может быть, только подумала, что спросила. Но все уже были заняты этим нечто, и Меган тут же почувствовала себя покинутой, забытой, словно невеста, брошенная у алтаря.
А потом кто-то засмеялся - радостным, довольным смехом, и над ней снова склонились заботливые лица ее сестер и Кирка. Они сталкивались лбами над ее головой, метались от нее к тому, что было только что из нее извлечено, двигались туда-сюда, туда-сюда, словно толпа на теннисном турнире, которая провожает взглядом каждую подачу своих кумиров. Как все могло произойти так быстро? Неужели это "нечто" - то есть "она" - уже появилось на свет, хотя песня даже не успела закончиться? Неужели "она" уже попала в опытные руки акушерок, которые ее обмыли, и осмотрели, и завернули в чистые пеленки? И тут Меган услышала слабые крики.
А потом перед ней предстала "она". Но ее держала на руках не Кэт или Джессика (что ей казалось предпочтительнее), а - в соответствии с каким-то негласным первобытным ритуалом - отец.
Ребенок был крошечным - до боли крошечным. Больше похожим на спящий зародыш, чем на активно брыкающегося в ее животе младенца. Меган глядела на нее в каком-то каменном оцепенении, не в силах сделать то, что давно хотела: то есть взять ее на руки, прижать к груди и любить, любить…
У "него" - то есть у "нее" - было крошечное измятое личико пьяницы, словно яблочко, которое упало с ветки слишком рано. И, несмотря на то, что девочку обмыли, лицо ее сплошь было покрыто липким слоем желтоватой слизи. Она казалась древнее самого мира - и в то же время была самым юным его творением.
- Какая красавица! - беспрестанно повторял Кирк, смеясь и плача одновременно. - Ничего прекраснее я не видел!
И он был прав.
Так началась жизнь Поппи Джуэлл.
15
"Все должно быть совсем не так", - думала Джессика.
Материнство представлялось ей совсем иначе: мать и дитя неразлучны: малыш спит, прижавшись к материнской груди; мать, конечно, измучена, но абсолютно счастлива. Такой вот библейский образ материнства витал перед мысленным взором Джессики, которой казалось, что союз этих двух существ должен быть столь же тесным, как и тогда, когда ребенок находился в утробе матери и трудно было определить, где кончается мать, а где начинается ребенок. Только теперь, после родов, их связь становилась невидимой.
Но маленькая Поппи находилась в отделении интенсивной терапии, лежала на животике в своем инкубаторе, завернутая, как для зимней прогулки, хотя никакой зимы никто, кроме нее, не чувствовал. А Меган лежала тремя этажами ниже, вся изрезанная, измученная и необъяснимо молчаливая.
Одна из медсестер посадила в инкубатор казенную плюшевую обезьянку, и эта обезьянка - вдвое больше самой Поппи - улыбалась ей с высоты своего роста. Глядя на племянницу, Джессика думала, что ничего более хрупкого и беззащитного она еще не видела. Она понимала, что малышка еще совершенно не готова к реальной жизни.
- Она размером с цыпленка из супермаркета, - сказала Джессика. - Бедная маленькая крошка!
- Не нужно так убиваться по нашей маленькой Поппи, - ответила ей улыбчивая медсестра, родом с Ямайки. - Конечно, она еще не совсем сформировалась, но развитие идет хорошо. Детки, рожденные от матерей с эклампсией, очень часто выглядят как маленькие педерасты.
- Она совсем не похожа на маленького педераста, - обиженно возразила Джессика.
Но все равно она была благодарна медсестре за участие.
Действительно, первые три дня жизни Поппи прошли успешно. Она начала самостоятельно дышать, уже выпивала крошечные порции молока - сцеживаемого у Меган, но скармливаемого опытной медсестрой отделения интенсивной терапии, - и даже прибавила в весе.
Но во всей этой истории было еще кое-что. Джессике стало ясно, что случай с ее сестрой - тридцатичетырехнедельная беременность и рождение недоношенного ребенка - не самое плохое, что может случиться в жизни.
В отделении интенсивной терапии Джессика не замечала детей меньше Поппи, хотя ей говорили, что они поступают сюда чуть ли не ежедневно. Однако в первый день она увидела здесь мальчика с врожденным пороком сердца, а во второй - еще одного мальчика, толстенького и розовощекого малыша, который родился с синдромом Дауна.
И медсестры, и врачи делали для этих детей все что могли ("Хотя что они могли сделать?" - думала Джессика), а родители покорно стояли рядом со своими детьми, иногда всхлипывали, иногда просто молчали. Родители мальчика с синдромом Дауна уже имели дочь пяти лет, совершенно здоровую девочку. "Если первый раз все проходит успешно, - думала Джессика, - то люди расслабляются. Начинают думать, что несчастья затрагивают только чужие семьи. А потом вдруг - раз! - и их мир разваливается на части. И они понимают, что на этот раз несчастье коснулось их самих".
Сперва Джессика хотела сказать этим людям несколько ободряющих слов. Например, она могла бы сказать, что их малыши очень хорошенькие - даже несмотря на то, что лежат здесь в шерстяных шапочках, нахлобученных по самые глаза. Что недоношенные девочки - просто красавицы, хотя те больше напоминали кусочки бледного филе в мясных отделах супермаркета. Но Джессика поняла, что не в состоянии подобрать подходящие слова для людей, чье несчастье было гораздо значительнее ее собственного.
Она не могла сказать родителям мальчика с синдромом Дауна или родителям мальчика с пороком сердца, что все у них, даст Бог, обойдется. У нее просто не было права произносить столь легковесные слова. Какое утешение могла предложить им она, не обремененная подобными страданиями и опытом?
Джессика смотрела на спящую племянницу. Это зрелище уже становилось для нее привычным: малышка со слабым, прерывистым дыханием. "Маленькая, словно щеночек, или котеночек, - думала Джессика. - Личико сморщенное, но в то же время до умопомрачения прекрасное".
С Поппи, даст Бог, все обойдется.
Гораздо больше Джессику беспокоила Меган.
"Прямо как маленькая птичка", - думала Кэт.
Джессика положила малышку на колени, одной рукой поддерживала ее головку, а другой - пыталась накормить молоком из бутылочки. Глазки девочки были закрыты, а на удивление большой рот широко открыт. Пожалуй, этот рот был единственным большим органом у Поппи. "Прямо как новорожденный птенчик в гнезде, - думала Кэт. - Открывает клювик и ждет, когда принесут червячка".
- Просто песчинка, - вслух сказала она. - То ли она есть, то ли ее вообще нет на свете.
- Зря ты так говоришь о нашей Поппи, - возразила Джессика.
- Почему Меган не кормит ее грудью? Разве не доказано, что для ребенка нет ничего лучше, чем кормление грудью?
- Поппи еще слишком мала, чтобы сосать грудь. Она не может делать сосательные движения. Правда, дорогая, не можешь?
Ребенок будто уснул. Крошечный животик был полон, но губами она все еще сжимала соску на бутылке. Джессика мягко вынула соску изо рта девочки, отчего раздался негромкий хлопок: чпок!
Кэт провела рукой по лицу Поппи - едва касаясь, словно боясь ее разбудить или, может быть, навредить ей. И снова у нее возникло это чувство - бесконечного удивления перед чудом зарождения новой жизни.
- Как там себя чувствует Меган? - спросила Джессика.
Кэт покачала головой.
- У нее такой вид, словно ее перемололи в мясорубке. Мне всегда казалось, что кесарево сечение упрощает дело, что это шикарная альтернатива естественным родам. А ее как будто изрезали на куски.
- Кесарево сечение - это серьезная полостная операция, - назидательно произнесла Джессика, повторяя любимые слова мистера Стюарта.
- Там, в операционной, я таких кошмаров не ожидала, а получилась сцена из фильма ужасов.
Некоторое время сестры молча смотрели на спящего ребенка. Потом Джессика сказала:
- Я думала, мне станет плохо, когда я возьму ее на руки. Думала, сломаюсь окончательно. Потому что у Меган есть ребенок, а у меня нет. Но ты только на нее посмотри: как может это дитя вызвать у кого-то отрицательные эмоции? Теперь она перестала быть абстрактной, гипотетической идеей, превратилась в настоящего ребеночка! Поппи Джуэлл явилась в этот мир. Принимайте ее как данность!
Кэт тоже робко взяла ребенка на руки. Она держала ее не так ловко, как Джессика. Причем не только потому, что боялась уронить Поппи или стукнуть ее головку (хотя и это тоже), но и потому, что охватившие ее чувства грозили в любую минуту перелиться через край. Кто бы мог поверить, что такое возможно? Что Джессика воспримет рождение девочки как нечто совершенно естественное, а для Кэт это станет событием, которое перевернет весь ее мир с ног на голову?
Укачивая на руках это маленькое чудо, женщина чувствовала, как в ней поднимается желание более глубокое, чем все, что она испытывала до сих пор. Никакой любовник не мог с этим сравниться, никакая работа, никакая радость от обладания вещами. Ребеночек был такой маленький, что можно было даже усомниться в его существовании, и, тем не менее, Кэт хотела иметь точно такого же, своего. Это было глупо. Что она будет с ним делать? Где она его пристроит? Где уложит спать?
Но она ничего не могла с собой поделать. Ей вдруг показалось, что она впустую потратила много лет своей жизни, угробила лучшие годы на вещи, которые не имели никакого значения. Бесконечное зарабатывание денег и трата их на удовольствия, это бессмысленное, смешное желание иметь лучшую машину, лучшую квартиру, удовлетворение новых желаний и потребностей.
"А теперь мне тридцать шесть лет, - думала Кэт, - я уже ближе к сорока годам, чем к тридцати. Но я не хочу прожить жизнь, хотя бы одного дня не подержав на руках собственного ребенка".
Теперь ей хотелось только одного - спрашивается, чего же?
Ну да, разумеется, мужчину.
У входа в отделение интенсивной терапии стояла Оливия Джуэлл и заглядывала внутрь через стекло. Две ее старшие дочери нянчили там ребенка Меган. Первую внучку Оливии.
Ребенок был завернут, как эскимос. Но даже в таком виде Оливия ухитрилась разглядеть, что перед ней - нечто невообразимо безобразное и отталкивающее. Конечно, по своему опыту она знала, что все дети на свете в разной степени отвратительны, но от вида этого сморщенного мышонка могло прокиснуть молоко.
"Впрочем, подрастая, дети меняются", - думала Оливия. Она была совершенно уверена, что родила трех самых прекрасных дочерей на свете. Но даже они в детстве двадцать четыре часа в сутки требовали к себе внимания. Невозможно же было просто одеть их, а потом на них любоваться. Они постоянно обременяли родителей новыми заботами, требовали все новых и новых вещей.
Оливия вспомнила, как выглядели ее дочери перед тем, как она ушла из дома: длинноногой нескладной Кэт тогда было одиннадцать, невыразимо хорошенькой Джессике семь, а у трехлетней Меган животик был толстый, как барабан. И что-то в глубине души Оливии, что-то давно забытое и, как ей казалось, умершее, вдруг ожило и заныло. Но потом кто-то рядом с ней заговорил, и боль прошла.
- Вам помочь, мадам? - спросила сидящая у входа медсестра.
- Нет, я просто смотрю, - ответила Оливия Джуэлл.
- Она родила девочку, - сообщил Паоло официантке в баре, потому что он уже дошел до такого состояния, когда официанткам рассказывают о своей личной жизни. - Поппи. Она назвала ее Поппи. Такая маленькая красотка.
Кирк с гордостью засмеялся и снова потянулся к стакану. Но тот оказался пуст.
- Ну не правда ли? - непрестанно спрашивал он. - Она настоящая красавица?
- Мои поздравления! - улыбнулась официантка. Высокая, со светлыми волосами. Тридцать с небольшим. Она вытерла мокрую скатерть перед ними. - Подождите, когда она начнет орать в три утра. А потом в четыре. А потом в пять. Вот тогда и говорите, что она красавица.
Они посмотрели женщине вслед.
- Вряд ли у нее есть дети, - задумчиво произнес Кирк.
- Наличие детей можно определить с первого взгляда, - кивнул Паоло. - Я уже давно это заметил.
- Как бы мне хотелось, чтобы она была счастлива! - с жаром продолжал Кирк, снова переключившись на свою дочь. - Чтобы она была здоровой, росла на природе! Не так, как большинство современных детей. Лишний вес. Наркотики. Я бы хотел, чтобы она научилась нырять! Знаешь, что мы сделаем, когда она немного подрастет? Мы будем плавать с дельфинами! Ей понравится! Моей маленькой Поппи это наверняка понравится!
- Конечно, понравится. Вам понравится всем троим.
- Троим! - Кирк задумчиво повертел в руках пустой стакан. - Да, я отец! Просто не могу в это поверить. Что я вообще знаю об отцовстве?
- Ничего, научишься. А как Меган?
- Она потрясающая! Правда, какая-то… спокойная. Очень мало говорит.
- Это всего лишь адаптация. Она свыкается с мыслью, что стала матерью.
Кирк задумчиво помолчал, и Паоло в который раз осознал, что, несмотря на всю эйфорию момента, этот человек считает его абсолютно посторонним. Просто сегодня вечером ему больше не с кем поговорить.
- Она столько пережила! Предродовая эклампсия. Все эти анализы и обследования. Постоянное беспокойство, страх, что начнутся роды. Кесарево сечение. Господи! Они вскрыли ее, как банку мясных консервов! В больнице мистера Стюарта считают хорошим врачом. А между прочим, сестры говорят, что он оставил у нее на животе огромный шрам! И вот теперь Поппи в инкубаторе! А Меган… ну, я не знаю… У нее такой вид, словно ее избили до полусмерти. Избили так, что она не может встать. Между нами говоря: мне кажется, что она должна чувствовать себя счастливее.
- Это всего лишь адаптация, - повторил Паоло, хотя и сам не мог поверить в то, что женщина родила ребенка и не чувствует себя счастливейшим человеком в мире. Он махнул рукой официантке. - Прошу вас, еще пару пива!
- Но что тут поделаешь, - снова вздохнул Кирк. - У нас с Меган все не так, как у вас с женой. Мы не близки друг другу. Меган едва меня знает.
Официантка поставила перед ними пиво.
- Подождите, пока у ребенка начнутся колики, - сказала она.
- Дай ей время, - продолжал разговор Паоло. - Меган еще молода. Она самая младшая из сестер.
- Да, конечно, молода. Но не настолько. Я хочу сказать, что наши дедушки и бабушки, да и наши родители, совсем не считали, что двадцать восемь лет - слишком рано для того, чтобы рожать ребенка. Они бы скорей решили, что уже поздновато.
Паоло обдумал сказанное Кирком.
- По-моему, мои отец с матерью в двадцать восемь лет уже считали себя пожилыми.
- Забавно, не правда ли? В наше время люди вообще не задумываются о детях в… как бы это сказать?.. в детородном возрасте.
- Истинная правда, - согласился Паоло. - Посмотри вот на Кайли Миноуг. Твою соотечественницу.
- Да благословит ее Господь.
- Разумеется. Но я говорю о другом. Все считают ее самой желанной женщиной на планете. А ей сколько лет? Далеко за тридцать?
- Какое это имеет значение?
- Она выглядит фантастически! Тут нет никаких сомнений. Любой мужчина в нашей стране… ну, в общем, ты сам понимаешь… И тем не менее. Она женщина в зените славы. Выглядит потрясающе. А что насчет ее яйцеклеток?
- Яйцеклеток Кайли Миноуг?
Паоло кивнул головой.
- Яйцеклетки Кайли Миноуг далеко не первой свежести. Их можно считать пожилыми. Знаешь ли ты, что происходит с яйцеклетками женщины после тридцати пяти лет? Ничего хорошего. Вот вокруг этого и весь сыр-бор. В этом смысле Кайли уже не может рассчитывать на первый приз. Кстати, она, кажется, хочет иметь детей? Только не может найти подходящего мужчину?
- Вот в этом и вся проблема с современными девушками, - поддакнул Кирк, принимаясь за пиво. - Свои детородные годы они проводят с теми, кто им не особенно нравится.
Официантка собрала кружки и в который раз вытерла стол.
- А у ребенка еще зубки резаться начнут, - констатировала она.
Накануне выписки из больницы Меган получила фотографию своей дочери, вставленную в рамку с надписями: "Меня зовут…" и "Я вешу…". На месте имени кто-то вписал слово "Поппи", а вот на месте веса никто ничего не вписал. "Потому что тут нам нечем хвастаться", - подумала Меган.
На фотографии Поппи выглядела древней старушкой: маленькая, морщинистая, завернутая в зимнее одеяльце. Глядя на нее, Меган думала: "Моя бедная крошка! Какая ты на самом деле?"
В дверь кто-то легко постучал, и затем в палату просунулось сильно накрашенное лицо Оливии.
- Тук-тук, есть кто дома?
- Ты видела ребенка?
- Мельком. Она потрясающая. - Оливия тронула дочь за руку, тщательно избегая прикосновений к капельнице, с помощью которой Меган накачивали обезболивающими препаратами. - Главное, как ты, Меган?
- Швы чешутся.
- Надеюсь, они расположены ниже линии бикини? - озабоченно спросила мать.
- Я думаю, что до тех пор, пока я снова смогу носить бикини, пройдет целая вечность. Даже поход в туалет для меня пока еще серьезное испытание.
- Да что с тобой, девочка? Настроение не ахти? Послеродовая депрессия?
Меган покачала головой. В том-то и проблема: она сама не знала, что с ней. Кажется, такое настроение бывает у проваливших экзамен студентов. А она не привыкла проваливать экзамены.