Конечно, Меган тоже к ней заходила, и именно Меган выдаивала из себя мизерные порции молока, но к губам малышки это молоко подносили именно медсестры из отделения интенсивной терапии. Потому что они-то не были измучены ее рождением до полусмерти.
Сама Меган пролежала в больнице всего неделю и покинула ее с таким чувством, словно ее сперва разрезали пополам, а потом кое-как сшили заново. Каждый день она приходила в больницу и сидела с дочерью. И чувствовала себя при этом еще большей неудачницей, чем прежде. И на работу она не могла выйти, и за своей дочерью не могла ухаживать. "Я и не мать, и не врач, - с горечью думала она. - Я вообще никто. Лауфорд и другие принимают моих пациентов, а медсестры в больнице присматривают за моим ребенком".
Но теперь все будет иначе. Теперь она, наконец, отвезет свою дочь домой и останется с ней один на один. Медсестры бережно завернули Поппи в ее не по росту большие зимние одеяльца и вынесли из больницы.
Пока Меган пыталась сладить с ремнями безопасности на заднем сиденье "Альфы Ромео" Джессики, медсестры держали Поппи на руках. В конце концов они же помогли управиться с ремнями, и Поппи была водворена на сиденье. Меган ежилась, с ужасом думая о том, как они поедут по перегруженным улицам Лондона.
Джессика вела машину так, словно везла взрывоопасный груз, Меган переживала и дергалась. Больше всего ее раздражали воинственные мотоциклисты, которые с ревом проносились мимо или маневрировали у них едва ли не под самым бампером, и еще владельцы громадных "БМВ" и фургонов, которые считали, что правила написаны не для них и они не обязаны считаться с прочими участниками дорожного движения. Поппи всю дорогу проспала.
Кирк ждал их у дома.
- Что он здесь делает? - прошипела Меган. - Он что, собирается торчать здесь каждый день? Взял себе моду появляться без предупреждения!
- Меган! - попыталась образумить ее Джессика. - Он же отец!
Кирк жадно всматривался в окно автомобиля, и при виде Поппи его лицо расплылось в широкой улыбке.
- Не набрасывайся на него, как тигрица, - продолжала Джессика. - Он без ума от Поппи. Не отнимай у него дочь.
Потом Джессике с Меган пришлось повозиться с ремнями, но тут помог Кирк, который быстро освободил детскую колыбельку от удерживающих ее пут. Меган отнесла спящую дочь наверх, на последний этаж, в полную силу ощутив все шумы этого дома: вечно матерящийся сосед на первом этаже, нескончаемый тяжелый рок на втором, визгливая семейная пара на третьем и так далее. Все эти звуки вдруг предстали перед Меган в новом, устрашающем свете.
"Как я могла привезти ребенка в такое место?" - подумала она. Ей стало стыдно. По пятам за ней следовали Кирк с Джессикой. И снова в ней поднялось это сокрушительное чувство полной беспомощности и никчемности. Она привыкла всегда быть на высоте, но теперь ей казалось, что жизнь одерживает над ней верх.
Меган положила все еще спящую Поппи в кроватку. Джессика поцеловала свой палец, а затем приложила его к крошечному лобику девочки.
- Примите мои поздравления, - прерывающимся от волнения голосом сказала она. - Вы оба. Она восхитительна! Теперь у вас есть маленькое сокровище!
А потом сестра ушла.
Некоторое время они смотрели на спящего ребенка, и Меган непроизвольно улыбнулась. Малышка, казалось, чувствовала себя как дома. Три недели от роду, весом с маленькую рыбку, и тем не менее у нее был такой вид, словно она здесь полноправная хозяйка! Меган с Кирком на цыпочках вышли из комнаты.
- Ничего, что я пришел без звонка? - спросил он. - Я звонил в больницу. Там мне сказали, что Поппи сегодня выписывают.
- Ничего, - ответила Меган. - Только в будущем все-таки звони.
- Хорошо.
Она слабо улыбнулась.
- Я имею в виду, не надо вести себя так, будто мы женаты и все такое прочее.
- Хорошо, но ты тоже должна меня понять.
- Что я должна понять?
- Я хочу участвовать в жизни ребенка. Я хочу поддерживать вас всем, чем смогу. И, кроме того… я ее люблю. Это самое главное. Я люблю нашу дочь. Она классная. Она бесподобная! Настоящий маленький боец. Она так хорошо со всем справилась. Вы обе просто молодцы.
- Забавно, не правда ли? Можно любить ребенка, совершенно его не зная. Со взрослыми такого не случается. Невозможно любить кого-то, не зная его. Даже чтобы ему просто симпатизировать, нужно его для начала узнать.
- Ты ведь о нас говоришь, да? - Кирк улыбнулся. - Ты хочешь сказать, что ты меня совершенно не знаешь?
Он заглянул в ее бесстрастное лицо. "До чего же мы далеки друг от друга!" - подумал он. До чего же далеки от нас все женщины, с которыми мы когда-то были близки. Нет на свете более незнакомых друг другу людей, чем бывшие любовники. "Но кое-чего Меган не понимает, - думал он. - Между нами еще не все кончено".
- Ну что ж, наверное, пришло время узнать меня получше, - продолжал он.
- Зачем?
- Затем, что у нас есть ребенок, а ты совершенно одна.
Меган бросила на него злобный взгляд.
- Я не одна, парень. Не смей говорить мне такое. Я не нуждаюсь в жалости какого-то официанта. У меня есть сестры и Поппи. Я не одна! И с тобой я уже вполне знакома, с этаким стареющим серфингистом, которому захотелось поиграть в счастливую семейную жизнь, потому что всем остальным он сыт по горло.
- Я не серфингист. Я ныряльщик. А кроме того… ты что, думаешь, тебя трудно разгадать?
Меган недоверчиво фыркнула. Каков наглец!
- Что ж, попробуй!
Кирк скрестил на груди руки и измерил ее взглядом с ног до головы.
- Ты самый младший ребенок в семье, избалованный ребенок. В школе ты хорошо успевала, с легкостью сдала все экзамены. Но потом первый же серьезный бойфренд разбил маленькой принцессе сердце.
- А потом она встретила парня на вечеринке, - продолжила она. - И быстренько с ним перепихнулась.
- А потом она встретила одного парня на вечеринке. Переспала с ним. Потому что он очень милый.
- Заблуждаешься. Просто он оказался в нужное время в нужном месте.
- Может быть. А, может, в нем просто было немного больше жизни, чем во всех этих занудах из медицинского колледжа.
- Ты их совсем не знаешь!
- А девять месяцев спустя… Или только восемь месяцев, кажется? Она превратилась в мать-одиночку из Хокни. И - теперь догадайтесь сами! - маленькая принцесса вдруг обнаружила, что все это для нее слишком. Что груз навалившихся проблем ей не по плечу.
- О, иди к черту!
- Сама иди!
Тут из соседней комнаты раздалось странное, настойчивое мяуканье. Что-то кошачье и очень тихое, как отдаленный звук гудящей пилы.
Меган с Кирком посмотрели друг на друга. А потом вдруг поняли, что это плачет их дочь.
- Ребенок делает человека мягче, добрее, - сказал Майкл Джессике. Они вместе наблюдали за тем, как Хлоя ковыляет через комнату, похожая на маленького алкоголика. - Ты вдруг понимаешь, что просто не имеешь права умереть! Ты должен быть здесь, рядом с этим маленьким существом, которое сам же и породил. И в то же время ничто так не приближает тебя к смерти, как ребенок. Будущее принадлежит ему, а не тебе. И ты понимаешь - впервые в жизни понимаешь, что тебе отпущено на земле весьма ограниченное время. И тогда жизнь берет тебя в заложники. С одной стороны, ты не можешь умереть, а с другой, ты прекрасно понимаешь, что умрешь.
Хлоя была одета в трусики и майку. В кулачке она сжимала ободранную и заляпанную видеокассету. Она вставила ее в портативный плеер, стоящий на диване, и тут же на экране появился огромный красный автобус по кличке Бип, который ехал по зеленым горам и помигивал фарами, и при этом смеялся каким-то дурацким, заливистым смехом. Заиграла музыка, старая детская песенка под названием "Колеса автобуса". Хлоя начала раскачиваться из стороны в сторону.
И Джессика подумала: "Таково разделение этого мира. Грань проходит не между бедными и богатыми, не между молодыми и старыми, а между теми, кто имеет детей, и теми, кто их не имеет".
- Смотри, они танцуют раньше, чем начинают ходить! - сказал Майкл, удивленно качая головой. - Даже раньше, чем начинают ползать. До чего же странно, тебе не кажется? Танец - один из основополагающих человеческих инстинктов. Такой же основополагающий, как еда и сон. У нас врожденное желание танцевать.
Было время, когда Джессика не могла выносить присутствия Майкла. Сама мысль о том, что он так дурно поступил с Наоко, что посмел рисковать счастьем Хлои, приводила ее в бешенство. Но где-то в глубине души она очень быстро простила деверя, хотя и понимала, что не ее это дело - прощать его или нет.
Джессика простила его не потому, что, как она знала, он всегда ей симпатизировал. И не потому, что он изо всех сил старался наладить отношения с Наоко. И даже не потому, что он обладал своеобразным шармом, который в присутствии Джессики включал на полную мощность. Нет, Джессика простила Майклу все его грехи за то, что он любил свою дочь. Мужчина, который так любит своего ребенка, не такой уж и плохой, вам не кажется?
В комнату вошли Паоло и Наоко с подносами в руках. На подносах стояли крошечные кофейные чашки и тарелки с итальянскими бисквитами, которые так любили братья.
- Чем это пахнет? - поморщившись, спросил Паоло.
Все посмотрели на Хлою. Девочка стояла, держась за диван, в полном неведении относительно своего проступка, и продолжала покачиваться в ритме песенки "Колеса автобуса". Вот она подняла вверх ножку, и сквозь трусики и памперс немедленно полилась желтоватая струя. Четверо взрослых - Майкл, Наоко, Паоло и Джессика - дружно рассмеялись.
- Очень забавный ребенок, - сказал Майкл, подхватывая на руки Хлою и запечатлевая на ее бесстрастном личике поцелуй. Она продолжала, не отрываясь, смотреть на экран. - В высшей степени забавный ребенок.
Вечером, собравшись ехать домой, Джессика и Паоло некоторое время сидели в машине и молчали. Он ждал, когда она подберет нужные слова. Потом она сказала:
- Все, что у тебя есть, - это я.
- А мне больше ничего не надо, - ответил Паоло.
17
Он вошел в клинику с робкой улыбкой на лице - огромный мужчина с какой-то медлительной, тигриной грацией в движениях.
Он сильно отличался от других мужчин, которые приходили на прием к Меган, и не только тем, что у него не было пивного животика, а его кожа не отливала синевой из-за нездорового питания (это являлось нормой для большинства живущих в окрестностях людей). Да, он был гораздо более подтянутым, но главное его отличие от остальных состояло в том, что он обладал какой-то старообразной вежливостью и мягкостью манер.
Боксер.
- С кем же вы сражаетесь на этот раз? - спросила Меган.
- С одним мексиканцем. Восходящей звездой. Я видел его пленки. - Меган уже усвоила: это значит, что он уже просмотрел бои противника на видео. - Очень техничный боксер. Для мексиканцев это редкость. Как правило, они любят молотить и отбиваться.
- Звучит устрашающе.
Робкая улыбка на лице.
- Посмотрим.
- А ваша дочь, Шарлотта, пойдет за вас болеть?
- Шарлотта. Нет, она останется с матерью.
Боксер был отцом-одиночкой. Его жена, также пациентка их клиники, когда-то бросила мужа с ребенком. У нее появился другой мужчина и на подходе был другой ребенок. Шарлотту воспитывали отец и его мать. Бабушка сидела с девочкой во время его тренировок. "Если бы не было бабушек и нянь, - думала Меган, - то наш район стал бы районом сирот".
Каждый раз перед боем боксер должен был проходить в клинике полное медицинское обследование. Последний раз у него вышел облом: Меган нашла в его моче следы крови, которые сигнализировали о том, что в почках имеется какая-то патология. У нее не было другого выхода, и она написала об этом в его медицинском заключении, после чего его не допустили к соревнованиям. Он был страшно разочарован, но принял приговор молча, как очередной удар судьбы. Большинство ее пациентов в таких случаях тут же начали бы кричать и скандалить. Но он был не из таких.
Теперь она смерила ему давление, проследила сердечный ритм, изучила сетчатку. Прослушала его голос на предмет хрипоты или глотания слов. А потом вручила ему маленькую пластиковую бутылочку.
- Нет проблем, - сказал он.
Меган испытывала к нему симпатию. Драться на ринге было для него единственным способом поддержать дочь. Но годы брали свое, бесконечные тренировки оказывались еще брутальнее, чем сами бои, и с каждым разом ему все труднее было проходить положенное медицинское обследование. Но что она могла поделать? Она должна была давать объективную информацию. Таков закон.
Боксер вернулся из туалета с мочой в пластиковой бутылочке. Меган взяла ее, чтобы написать имя, дату и подготовить к передаче в лабораторию. И застыла на месте.
Бутылочка была абсолютно холодной.
Меган взглянула на боксера. Даже несмотря на кофейного цвета кожу, было заметно, как тот покраснел.
Это была не его моча. В противном случае она была бы еще теплой. И Меган знала, что при анализе этой мочи в лаборатории в ней не обнаружат ни малейших следов крови.
Но она ничего не сказала, и пару дней спустя подтвердила, что боксер прошел обследование благополучно.
Потому что Меган начала понимать, что ради своего ребенка человек пойдет на все.
На все.
- Есть нечто, о чем я тебе раньше никогда не говорила, - сказала Джессика.
У нее не было ни малейших причин признаваться в этом. А уж сегодня ночью тем более. Вообще не было никаких причин ему об этом рассказывать - ни сегодня, ни когда-либо еще. Но Джессика чувствовала, что ее слишком тяготит этот секрет, который она держала в себе так долго. Ее муж имел право знать.
Паоло перекатился на свою сторону кровати и подпер голову рукой.
- Так что же это? - спросил он.
- У меня был аборт.
В слабо освещенной спальне повисло молчание. Это тяжелое слово "аборт" словно возвело между ними преграду. А потом Паоло постепенно начал понимать.
- Ты хочешь сказать… что? Ты хочешь сказать, что у тебя был аборт до нашей встречи? Еще до меня?
Она кивнула.
- Это было задолго до нашей встречи. Тогда я училась в школе. Мне было шестнадцать лет.
Он пытался осознать эту информацию. Факт аборта и его жестокую иронию. Женщина, которую он любил, которая больше всего на свете мечтала стать матерью, в прошлой жизни прервала беременность. Нет, это случилось в той же самой жизни, в какой она вышла замуж за него, Паоло.
- Зачем ты говоришь мне это теперь, Джесс?
- Я хочу, чтобы ты все понял. Это наказание за мой аборт.
- Наказание?
- Причина, по которой я не могу родить. Я однажды убила своего ребенка!
- Джесс, ты не права. Никакое это не наказание.
- Я разрушила себя изнутри. Я знаю, что это так. - Она говорила абсолютно спокойным голосом. Свое положение она обдумала давным-давно. И теперь должна была принять этот приговор как данность. - И ничьи слова не убедят меня в обратном. Это мое наказание. Я его заслужила. Мне очень жаль, что ты подвергаешься этому наказанию вместе со мной.
- Джессика… Это никакое не наказание. Просто так случается. Сколько тебе тогда было лет? Шестнадцать? Ты не могла тогда рожать - ты сама еще была ребенком.
- Кэт меня выходила. Отец вообще ничего не знал. Мы все устроили так, словно я поехала на экскурсию. И теперь я думаю: как я обошлась со своим телом? Я убила своего ребенка. И теперь мне приходится за это расплачиваться.
- Никакого ребенка ты не убивала, Джесс.
- А потом мы удивляемся, почему наши тела отказываются работать! Паоло, я не знаю, что со мной: то ли я подорвала свое здоровье, то ли Бог преподает мне урок.
- Бог не может быть таким жестоким.
- Но я твердо уверена, что все мои проблемы - все наши проблемы - начались именно тогда, в тот самый день. Это наказание. Как еще это назвать?
- Ты любила этого парня?
Ему очень хотелось ее успокоить. Искренне хотелось. Но в то же время в нем поднималась ревность: оказывается, кто-то еще обладал женщиной, которую он любил! По природе он не был жестоким человеком, но сейчас, попадись ему этот мужчина (не мужчина, а гнусный щенок!), он бы ему врезал как следует!
- Он учился в нашей школе. Был футбольной звездой. Все девчонки сходили по нему с ума. Не знаю, можно ли это называть любовью, но тогда мне так казалось. Прости, прости меня!
- Все нормально.
Паоло был тронут. Он не перестанет ее любить. Ничто не может заставить его разлюбить эту женщину. Их любовь не зависела от внешних обстоятельств и прочих условностей.
- Мы были вместе только один раз. И когда на следующий день я пришла в школу, оказалось, что он разболтал об этом своим друзьям, и все надо мной смеялись. Они говорили, что я шлюха, хотя он-то знал, что я была девственницей. У меня даже кровотечение еще не остановилось, а они надо мной насмехались.
Паоло обнял ее и прижал к себе.
- Я тебя люблю, - сказал он. - А тот парень был не достоин тебя, и никакого наказания тебе за это быть не может.
После признания Джессики прошли недели и месяцы, и Паоло заметил, что между ними что-то изменилось. Он боялся, что отсутствие ребенка в конце концов их разлучит. Но вместо этого они с каждым днем становились ближе друг другу. Теперь они старались держаться своего дома и людей, которые их хорошо знали. Потому что, стоило им выйти за пределы своей орбиты, даже для того чтобы проведать его родителей в Эссексе, как тут же начинались бессмысленные расспросы, которые задевали их за живое.
- И когда же вы, влюбленные пташки, наконец совьете настоящее гнездышко? - любила спрашивать его мать, обычно рассказав предварительно какую-нибудь умилительную историю из жизни своей внучки Хлои.
- У нас и так есть гнездо, ма, - раз за разом повторял ей Паоло, так что в конце концов она перестала спрашивать. - Мы семья из двух человек.
Поппи спала в своей кроватке.
Она занимала в ней совсем мало места. Лысая головка девочки с выпяченным лбом была чуть повернута набок, ручки подняты вверх, словно у тяжеловеса, который собирается взять вес, ладошки сжаты в миниатюрные кулачки. Никаких простыней в этой детской колыбельке не предусматривалось. Она была больше похожа на прочную сумку с углублениями для головки и ручек младенца - абсолютно безопасная и надежная, и тем не менее Меган никак не могла избавиться от страха: ей казалось, что ее дочь может умереть в любой момент.
Она сидела на кухне и пила ромашковый чай, третью ночь подряд без сна и отдыха, но даже в эти ночные часы улицы Хокни были полны народа: кто-то смеялся, вопил и дрался. И когда по лицу Меган потекли слезы отчаяния, она подумала: "Наверное, это и есть послеродовая депрессия. Неужели хоть одному мужчине знакомо такое состояние?"
Она была измучена до предела, до ужаса опустошена и чувствовала себя полной неудачницей. Впрочем, как иначе она могла себя чувствовать в такой ситуации? Разве кому-нибудь на ее месте удалось бы избежать депрессии?