В американских архивах сохранился интересный документ - официальный протест морского министерства Японии послу США Д. Грю: "В ночь на 31 июля 1941 г. соединения японского флота на якорной стоянке в бухте Сукумо обнаружили шум винтов, приближающийся к каналу Буиго с востока. Эсминцы охранения японского флота обнаружили (видимо, шум) и заметили два затемненных крейсера, которые исчезли в южном направлении, воспользовавшись дымовой завесой, посте того как были запрошены на принадлежность... Офицеры военно-морского флота Японии уверены, что суда были крейсерами Соединенных Штатов". Маловероятно, чтобы японские моряки ошиблись, поскольку опознать принадлежность корабля не так уж сложно. Во-первых, по силуэту, он индивидуален, и соответствующие атласы кораблей есть на каждом мостике, во-вторых, по звуку винтов - это тоже довольно легко распознаваемый признак. Итак, два американских крейсера находились у входа на якорную стоянку японского флота - подобные "казаки-разбойники" могли легко кончиться перестрелкой и даже войной. Но Рузвельт осознанно шел на риск, давая понять японской стороне, что прежде всего необходимо урегулировать отношения с США, а уж потом строить свои дальнейшие (в том числе и агрессивные) планы.
Тем временем в Токио все: император, двор, правительство и военные, затаив дыхание, наблюдали за развитием событий на западной границе Советского Союза. Действия Гитлера, который, кстати, так и не поставил своих азиатских союзников в известность о плане "Барбаросса", полностью изменили геополитическую ситуацию в мире. "Ястребы" в японском правительстве расправили крылья, казалось, вот он - тот единственный и неповторимый шанс для империи. Шанс создать "Великую азиатскую сферу сопроцветания". Те немногие, выступавшие за более умеренный курс, окончательно замолчали - в сложившихся обстоятельствах их просто не слушали. Но и апологеты экспансии не были едины, правящая элита разделилась на два крупных лагеря: сторонники северного и южного направлений. Окончательное решение оставалось за священной особой императора Хирохито.
Наиболее последовательным сторонником северного направления был министр иностранных дел Мацуока. Начиная с 15 июня, то есть еще до начала Великой Отечественной войны, он на всех заседаниях кабинета настойчиво ратовал за нападение на Советский Союз. Как мы говорили выше, Гитлер не информировал Токио о своих планах, однако это был секрет "полишинеля". "Шила в мешке не утаишь", как и не спрячешь передвижения трехмиллионной армии, тысяч танков и самолетов - начиная с мая 1941 г. весь мир ждал немецкого удара. Ждал его и Мацуока. Когда же развязка произошла и мучительное ожидание было окончено, позиция министра стала еще жестче.
24 июня 1941 г. на 32-м заседании координационного комитета японского правительства и ставки он заявил: "Когда Германия победит и завладеет Советским Союзом, мы не сможем воспользоваться плодами победы, ничего не сделав для нее. Мы должны либо пролить кровь, либо прибегнуть к дипломатии. Лучше пролить кровь. Вопрос в том, чего пожелает Япония, когда с Советским Союзом будет покончено. Неужели мы не вступим в войну, когда войска противника в Сибири будут переброшены на запад?"
На следующем заседании он развил свою позицию: "Если мы быстро нападем на Советы, Соединенные Штаты не выступят. США не смогут помочь России по одной той причине, что они ненавидят Советский Союз. В общем, Соединенные Штаты не вступят в войну. Надо нанести удар сначала на севере, а затем уже идти на юг. Если мы пойдем вначале на юг, нам придется воевать с Британией и Соединенными Штатами... Если мы будем ждать и наблюдать за развитием событий, как это предлагается в проекте Верховного командования, мы будем окружены Британией, Соединенными Штатами и Россией. Мы должны двинуться на север и дойти до Иркутска. Я думаю, что, если мы пройдем даже половину этого пути, наши действия смогут повлиять на Чан Кайши, подтолкнув его к заключению мира с Японией".
Сейчас, ретроспективно, мы видим, что позиция министра иностранных дел была довольно прагматичной и логичной. Действительно, при нападении Японии на СССР Соединенные Штаты вряд ли бы вступили в войну, и дело тут не в желании, а в отсутствии повода и неготовности армии и флота. Другое дело, что Великобритания войну бы скорее всего объявила. Данный геополитический расклад понимали многие, основными оппонентами Мацуока были военные, причем как генералы, так и адмиралы. Принято считать, что японская армия отстаивала именно северный вариант агрессии, а флот, напротив, - южный. Эта точка зрения справедлива, но генералы "обожглись" на Халхин-Голе и выступать против 700-тысячной группировки РККА особенно не рвались. Генерал Г. Сугияма, начальник генерального штаба, так парировал предложения Мацуока: "Верховное командование должно обеспечить готовность. А мы не можем сейчас решить, будем наносить удар или нет. Для приведения в готовность Квантунской армии нам потребуется от 40 до 50 дней. Необходимо время и для организации всех наших наличных сил, и для подготовки к наступательным операциям. К этому времени ситуация на советско-германском фронте прояснится. Сражаться мы будем, если условия будут благоприятными". Таким образом, японская армия ни в коем разе не собиралась оставить Россию в покое, но наступление ставила в зависимость от хода войны.
Нападение на север вполне могло произойти при сложении воедино нескольких условий. Так, Советский Союз должен был перебросить значительную часть своих дальневосточных войск на советско-германский фронт и фактически оголить границу. Далее, немецкое наступление на Западе должно было развиваться крайне высокими темпами (примерно такими, какие были заложены в план "Барбаросса"). Но без соблюдения этих условий японская армия нападать отказывалась. Кроме того, Квантунская армия находилась в крайне невыгодной временной вилке. Начать военные действия, при самых благоприятных условиях для японцев, она могла лишь в крайне короткий промежуток времени, примерно с 15 августа по 10 сентября. Ранее первой даты не мог быть достигнут численный перевес над РККА, а более позднее начало войны считалось невозможным из-за погодных условий. В целом же руководство армии не видело особой разницы между южным и северным направлениями: "Здесь нет различий по важности, - говорил Сугияма. - Мы намерены наблюдать, как будет развиваться ситуация".
Адмиралы занимали более радикальную позицию. Военно-морской министр Оикава 25 июня выразил свою точку зрения следующими словами: "Флот... выражает опасения по поводу войны одновременно с Соединенными Штатами, Британией и Советским Союзом. Представьте, если Советы и американцы будут действовать вместе, и Соединенные Штаты развернут военно-морские и авиационные базы, станции радиопеленгации и т.д. на советской территории. Представьте, если базирующиеся во Владивостоке подводные лодки будут переведены в Соединенные Штаты. Это серьезно затруднит проведение операций. Чтобы избежать подобной ситуации, не следует планировать удар по Советской России, но нужно готовиться к движению на юг".
К июлю 1941 г. в генеральном штабе японских вооруженных сил пришли к выводу, что "возможности завершения немцами войны против СССР в ранее запланированные сроки уменьшились". Кроме того, Москва имела довольно точную информацию о планах японских милитаристов - через разведчика Р. Зорге и из ряда других источников. Советское командование в подобных условиях не пошло на переброску войск с Дальнего Востока на Запад. Ситуация делала позицию Мацуока бесперспективной. Принц Коноэ не решался на северную авантюру. Вторжение в Советский Союз в данных условиях означало для Японии полное сворачивание торговли с Соединенными Штатами, что делало для нищей в ресурсном отношении страны северный вариант экспансии невозможным. Кроме того, вполне вероятно было развитие событий, при котором нападение на СССР привело бы к войне с Великобританией и, возможно, США, а в Японии считали главным "не вести войну на два фронта", так как страна не могла выдержать такого напряжения.
К сентябрю 1941 г. в Москве стало ясно из донесений резидентуры, что возможность войны с Японией мала. А концентрация японских войск на границе с СССР является "дымовой завесой" для нападения на США. Еще 2 июля 1941 г. совещание руководящих политических и военных деятелей Японии приняло документ "Главные пункты государственной политики империи". В соответствии с ним Япония по-прежнему держала курс на создание "сферы сопроцветания" в Восточной Азии. Было решено форсированными темпами продолжать подготовку к войне с США и Великобританией, при этом нападение на Соединенные Штаты ставилось в зависимость от переговоров, шедших в Вашингтоне, а точнее, от тех уступок, на которые будут готовы пойти США. Война с Америкой также планировалась в случае вмешательства последней в европейский конфликт .
Японские правящие круги планировали прежде всего продвижение в район Южных морей (Голландская Индия, Индокитай), чтобы обеспечить себе наилучшие условия для дальнейшего захвата Китая, стремясь подорвать связи Чан Кайши с западными странами, перерезать их экономическую и военную помощь. Войну с Великобританией и США предполагали, но стремились оттянуть как можно дальше. Выяснение же отношений с Советским Союзом планировали лишь, "если ход советско-германской войны примет для Японии благоприятный оборот". Таким образом, министр иностранных дел Мацуока и поддерживавший его генерал Тодзё остались в меньшинстве. Даже вполне адекватные предложения министра по улучшению японо-американских отношений с целью не допустить сближения СССР и США особенно не рассматривались.
В Вашингтоне же отчаянно стремились не допустить выступления Японии на стороне Германии. Выше мы говорили о ряде мер, предпринимавшихся в этом направлении, но Рузвельт "давил" по всем направлениям. В начале июля Госдеп затребовал от японского МИД разъяснений по вопросу о слухах о готовящемся нападении на СССР. В послании прямо говорилось, что из различных источников "стало известно"... Токио отреагировал незамедлительно. Ответная нота гласила, что Имперское правительство не рассматривало вопрос о возможности нападения на СССР на стороне Германии.
Действительное положение дел прояснилось довольно быстро. Не в меру ретивый Мацуока не принял во внимание решения правительства и координационного комитета. Тем более он не собирался действовать в русле этих решений. Всеми силами стремясь развернуть курс японской экспансии на север, он решил самостоятельно прощупать позицию США. Логика была очевидна: если американский посол подтвердит, что его правительство по-прежнему ненавидит большевиков и Америка останется нейтральной в случае советско-японского конфликта, то он, Мацуока, получит дополнительную гирю на свою чашу весов во время правительственных диспутов. При очередной встрече с Грю он без обиняков выдал желаемое за действительное - правительство Коноэ находится "под большим давлением влиятельных элементов, требующих вступления Японии в войну против Советского Союза". Результат для министра остался нулевым, посол отделался общими фразами - нормальная практика: прежде, чем обмениваться мнениями по подобным заявлениям, необходимо получить подробные инструкции из центра. А вот Мацуока лишь дезавуировал официальное правительственное заявление. Вашингтон вновь получил подтверждение того, что Япония по-прежнему стоит на развилке. Это хрупкое равновесие вполне устраивало американцев.
Начав войну с СССР, Германия столкнулась с первыми непредвиденными трудностями. Военный потенциал жертвы оказался куда значительней прогнозируемого. Донесения с передовой поражали, количество танков, самолетов и другой боевой техники, брошенной Красной Армией, превосходили любой ночной кошмар немецких генералов. 10 000 танков, оставленных РККА только на границе, для немецкой армии оставались недостижимой мечтой всю войну. Удручало и качество советской техники. Но новые знания не поколебали арийской уверенности в победе, правда, становилось очевидно, что без помощи Японии война продлится несколько дольше. В июле 1941 г. между Японией и Третьим рейхом шли напряженные переговоры. В итоге было подписано секретное соглашение: Япония обязалась напасть на Советский Союз после взятия немецкими войсками Москвы и Ленинграда.
Японские милитаристы ставили нападение на СССР в зависимость от успехов немецкого оружия. Но то был не главный фактор при выборе направления экспансии. Было очевидно, что раньше весны 1942 г. японская армия не сможет накопить необходимые ресурсы для успешного ведения компании против Советского Союза, то есть уже в конце июня 1941 г. было ясно, что до весны 1942 г. дальневосточные границы СССР останутся неизменными. Эти причины привели к тому, что 2 июля в Токио выбрали южное направление.
Первая фаза южного варианта предполагала захват "французского наследства". Имперское правительство и военные стремились этим шагом обезопасить свой тыл, улучшить стратегическую обстановку на китайских фронтах и получить дополнительные ресурсы. 20 июля правительству Виши был предъявлен ультиматум. Империя требовала предоставить ей право держать войска и военно-морские базы в Южном Индокитае - французской колонии. Фактически от Петена требовали "подарить" эти азиатские территории. Не дожидаясь ответа или заключения соответствующего договора, 24 июля японские войска перешли границу Южного Индокитая. Началась оккупация. 29 июля, будучи неспособно противостоять нажиму Токио, правительство Франции подписало договор о "совместной обороне Индокитая". Суть, которая скрывалась за довольно безобидными дипломатическими формулировками, заключалась в захвате Японией французской колонии.
Новый виток японской агрессии вызвал бурное раздражение в Вашингтоне. Рузвельт предпринял попытку остудить Японию "холодным душем". 26 июля 1941 г. президент объявил о секвестре всех японских активов в США и о введении полного торгового эмбарго. Возможно, одной из причин, побудившей Рузвельта ввести эмбарго, была перехваченная информация о том, что Япония, после того как закрепится в Индокитае, может предпринять нападение на СССР. Подобное эмбарго наложила и Великобритания, объявив о расторжении японо-английского торгового договора 1911 г., японо-индийского договора 1934 г. и японо-бирманского 1937 г. Таким образом, Японская империя оказалась в ситуации практически полной экономической блокады.
Выступая по радио, Рузвельт заявил: "...США рационализируют потребление бензина в стране и в то же время снабжают горючим явного агрессора. Если бы мы прекратили поставки нефти, японцы двинулись бы на Голландскую Ост-Индию уже год назад, и мы бы имели войну". Видно, что президент сознавал последствия данного шага. Он понимал, что эмбарго является для Империи таким же стимулятором агрессии, как и слабость жертвы. Овальный кабинет не сомневался, что теперь Япония будет вынуждена действовать в соответствии с тройственным пактом. В этом случае "японская экономика выйдет из зависимости от США, ибо в распоряжении Японии будут ресурсы стран южных морей", то есть Рузвельт осознанно отрезал для японцев северный вариант. Перед Токио оставалась одна альтернатива: движение на юг или назад (уступки Вашингтону по ключевым вопросам и все из этого вытекающее). Рузвельту не требовались услуги астролога, чтобы понять, что второй вариант невозможен. Он намеренно провоцировал Японскую империю.