Французский писатель Корнели, присутствовавший на церемонии, оставил воспоминания, в которых национальная расчетливость сочетается с сентиментальностью.
"Император и императрица, выйдя из вагона, поместились в открытой коляске и, минуя город, прямо последовали в загородный Петровский дворец, в котором жил Наполеон после пожара Москвы.
Толпы народа падали на колени при проезде императорской четы; многие целовали следы, оставленные царским экипажем.
Затем последовал торжественный въезд в Москву. Через Красную площадь пролегала усыпанная песком дорога, по бокам которой стояли шпалерами павловцы с их историческими остроконечными киверами. Площадь представляла собой море голов. Толпа хранила торжественное молчание. Взоры всех были обращены в ту сторону, откуда должен был появиться торжественный кортеж. Пушки гремели, не смолкая ни на минуту. Ровно в 12 часов показались передовые всадники императорского кортежа. Мгновенно громадная площадь огласилась восторженными криками. Детский хор в двенадцать тысяч молодых свежих голосов, управляемый ста пятьюдесятью регентами, исполнял национальный гимн. Пушечная пальба, трезвон колоколов, крики толпы - все это слилось в какой-то невообразимый гул. Тем временем кортеж приближался. Вслед за драгунами показались казаки с целым лесом высоких пик, за ними кавалергарды с их блестящими касками, увенчанными серебряными двуглавыми орлами, собственный его величества конвой в живописных ярко-красных черкесках и, наконец, показался и сам император. Государь ехал верхом на коне светло-серой масти. На этом же коне, будучи еще наследником, Александр III совершил турецкую кампанию.
Рядом с государем на маленьком пони ехал наследник-цесаревич, будущий император Николай II.
За ними следовали великие князья, иностранные принцы и многочисленная свита, за которой в золотой карете, запряженной восьмеркой белых лошадей, ехала императрица. Рядом с ее величеством сидела маленькая восьмилетняя девочка, великая княжна Ксения Александровна, приветливо улыбавшаяся и посылавшая воздушные поцелуи восторженно шумевшей толпе.
Далее государь и государыня под богатым балдахином, несомым двадцатью четырьмя генералами, направились к собору. У входа в собор ожидал их величества Московский митрополит. Кремлевская площадь с многотысячной толпою замерла. Благословив императорскую чету, митрополит обратился к ним с глубоким прочувствованным словом. Император искал в карманах носовой платок и, не найдя его, левой рукой, затянутой в белую перчатку, вытер полные слез глаза.
По окончании обряда коронации государь и государыня поднялись на Красное крыльцо, с высоты которого кланялись восторженно приветствовавшему их народу. Их величества были в великолепных порфирах, подбитых горностаем; головы их были увенчаны коронами. В правой руке его величество держал скипетр, украшенный огромным алмазом ценой в 20 тысяч франков!
Затем их величества удалились во внутренние покои, где в Грановитой палате, бывшем дворце Ивана Грозного, состоялся высочайший обед".
А. Н. Майков откликнулся на коронацию высокопарным тяжеловесным, но искренним стихом:
В том царская его заслуга пред Россией,
Что, Царь, он верил сам в устои вековые,
На коих зиждется российская земля;
Их громко высказал; и как с высот Кремля
Иванов колокол ударил, и в мгновенье
Все сорок сороков в Христово Воскресенье
О светлом празднике по Руси возвестят, -
Так слово царское, летя из града в град,
Откликнулось везде народных сил подъемом,
И, как живительным весенним первым громом
Вдруг к жизни призваны, очнутся дол и лес,
Воскресла духом Русь, сомнений мрак исчез;
И то, что было в ней лишь чувством и преданьем,
Как кованой броней, закреплено сознаньем.
Коронация ознаменовалась великолепным празднеством освящения и открытия храма Христа Спасителя, строительство которого началось еще в царствование Николая I.
Самый большой храм России, построенный по проекту архитектора К. А. Тона на народные деньги в память об Отечественной войне 1812 года, был расписан В. В. Верещагиным, В. И. Суриковым, Г. Н. Семирадским, Ф. С. Журавлевым, К. Е. Маковским, облицован мрамором и представлял собой изумительное архитектурное и художественное творение. Он мог одновременно вмещать до 10 тысяч человек.
По случаю коронации была проведена амнистия, прощены долги казне, но широкой раздачи титулов, а тем более земель и поместий не последовало. И тогда же произошло самое массовое угощение простых людей - и москвичей, и пришедших в Первопрестольную на коронацию из других мест - и устроена раздача царских подарков с лакомствами, колбасой и хлебом. На Ходынском поле, на краю Москвы, неподалеку от загородного Петровского дворца, было роздано 500 тысяч подарков.
Через 13 лет на этом же поле по тому же случаю произойдет роковая трагедия, предопределившая кровавый конец последнего царствования - страшная Ходынка.
Тайна смерти Белого генерала
Александру не пришлось пережить разрушительного периода междуцарствия, но его власть постоянно требовала охраны и защиты.
В конце 1882 года в Москве при невыясненных обстоятельствах скоропостижно скончался генерал М. Д. Скобелев.
Александр II признавал его дарование, доверял ему ответственные посты, но потом несколько охладел к генералу. Обладая необыкновенной храбростью, Скобелев, чей воинский талант во многом способствовал успешным действиям русской армии во время Балканской войны, стал национальным героем. А если прибавить к этому пламенный патриотизм, любовь и понимание своего народа с его добротой и жертвенностью, терпением и неприхотливостью, то будет ясно, почему он был так почитаем россиянами.
Однако не следует думать, что это был народный самородок, выслужившийся из нижних чинов. Его семья, действительно не слишком знатная, имела тесные связи с такими аристократическими фамилиями, как Белосельские-Белозерские, Шереметевы, Гагарины, Опочинины. Его родная тетка была замужем за близким другом Александра II Адельбергом, одна из сестер, прекрасная Зинаида, - за правнуком Жозефины, Евгением Богарне, герцогом Лейхтенбергским. Зинаида внушила непреодолимую страсть брату Александра III, великому князю Алексею, и до ее смерти они вели своеобразное общее любовное хозяйство.
Генерал не был служакой и солдафоном, а, напротив, являл собой человека высокой культуры, великолепно знавшего литературу и искусство, прекрасно владевшего восемью европейскими языками. Этими качествами он во многом был обязан матери, Ольге Николаевне, урожденной Полтавцевой, женщине "необыкновенной энергии и большого гибкого ума".
На поле боя Скобелев выказывал чудеса храбрости и как вихрь носился на своем белом коне, подбадривая солдат, воодушевляя офицеров, вселяя надежду в отчаявшихся. Говорили, что пули его не берут, но дважды он был довольно тяжело контужен, однако шутил и балагурил с навещавшими его офицерами. В безусловной победе русских войск была немалая доля души и стратегического таланта Скобелева.
Война закончилась победой, а Россия не получила ничего из того, на что могла рассчитывать как победительница. На Берлинском конгрессе, конференции великих держав, проходившем в июне 1878 года под председательством Бисмарка, Россия в значительной степени лишилась плодов своей победы.
Белый генерал открыто негодовал.
Добровольный отказ от успехов, завоеванных кровью русских солдат, он называл позором России. "Уже под Константинополем, - писал он, - слишком для многих из нас было очевидно, что Россия должна обязательно заболеть тяжелым недугом нравственного свойства, разлагающим, заразным. Опасение высказывалось тогда открыто, патриотическое чувство, увы, не обмануло нас… Наша "крамола" есть, в весьма значительной степени, результат того почти безвыходного разочарования, которое навязано было России мирным договором, не заслуженным ни ею, ни ее знаменами".
В это время он сблизился со славянофилами, которые решительно осуждали политику России в Европе и на Балканах.
Весной 1880 года в Болгарию с благотворительной целью приехала мать Белого генерала, недавно овдовевшая 58-летняя Ольга Николаевна Скобелева. С собой она привезла около 100 тысяч рублей, собранных в России, и тратила их на обустройство разоренной войной страны. В Филлиопополе она открыла несколько школ; семьи патриотов, потерявших здоровье на турецкой войне, получали от нее деньги на лечение; по ее инициативе на горе Шипка в память павших героев был возведен православный храм. Энергичная, приветливая, импозантная женщина приобрела огромное влияние. Полагали, что она готовит почву для объявления своего сына, так хорошо известного южным славянам, болгарским генерал-губернатором или даже князем Болгарии.
Весьма благоприятное впечатление на Ольгу Николаевну произвел представленный ей герой Балканских войн и протеже ее сына Алексей Узатис - болгарин или черногорец, родившийся и выросший в России. Известный своей храбростью и хладнокровием, Узатис скоро стал своим человеком при генеральше. Однако именно он, русский офицер и георгиевский кавалер, сговорил несколько черногорцев устроить засаду и хладнокровно убил - зарубил саблей - Скобелеву, ее служанку и кучера. Негодяй захватил деньги, 46 тысяч рублей, и скрылся. Когда его выследили и хотели арестовать, Узатис застрелился.
Тайна гибели Ольги Скобелевой осталась неразгаданной до настоящего времени. Вероятнее всего, рукой Узатиса водили люди, заинтересованные в ослаблении русского влияния в Болгарии. Но очевидно одно: деятельность Ольги Николаевны, как и тайные намерения Белого генерала, были кому-то очень неудобны.
Тем временем Михаил Скобелев одержал свою последнюю военную победу в Средней Азии.
Процесс присоединения Туркестана к России растянулся почти на два десятилетия. Скобелев приехал в эти края совсем молодым офицером, затем участвовал в Хивинском походе и вот теперь уже прославленным генералом вновь вернулся в Среднюю Азию, чтобы покорить воинственное туркменское племя текинцев. Благодаря полководческому таланту Скобелева экспедиция обошлась всего в 13 миллионов рублей и была закончена в девять месяцев вместо предполагаемых двух лет.
В январе 1881 года Скобелев, взяв туркменскую крепость Геок-Тепе, присоединил Ахалтекинский оазис к России. Это значительно укрепило ее позиции в Средней Азии, где в тугой узел переплелись интересы России и Британской империи.
Со времени Суворова никто не пользовался такою любовью солдат и народа. Имя его стало легендарным - оно одно стоило сотен тысяч штыков. Белый генерал был не просто храбрый рубака, как отзывались завистники. Текинский поход показал, что он образцовый полководец, превосходный администратор, в чем ему отдавали справедливость его соперники.
Скобелев возвращался из Ахалтекинской экспедиции триумфатором. Его встречали как народного героя. Чем ближе подъезжал он к центру России, тем торжественнее и многолюднее были встречи. Но прибытие в Москву превзошло все ожидания.
Александр III произвел Скобелева в генералы от инфантерии, или полные генералы, наградил орденом Святого Георгия II степени. В царском дворце назначили "большой выход с благодарственным молебствием". Высоко оценил победу русских войск военный министр Д. А. Милютин, заявив, что овладение Геок-Тепе "несомненно, поправит наше положение не только в Закаспийском крае, но и в целой Азии". К тому же это был серьезный удар по притязаниям Англии, стремившейся утвердить свое влияние в Средней Азии.
Но ни звания, ни награды не могли скрыть некоторый холодок, проскальзывающий в отношении двора и определяемый отношением к Скобелеву Александра III.
Скобелев если не пытался играть роль Бонапарта, возвратившегося из Египта, то, во всяком случае, фрондировал, чувствуя свое влияние, и, судя по отзывам лиц, знавших его в то время, не всегда был сдержан на язык. Петербургские острословы тут же окрестили его ироническим прозвищем Первый консул.
Судя по всему, летом 1881 года Скобелев был настроен против нового императора. Так, П. А. Кропоткин в своих воспоминаниях пишет: "Из посмертных бумаг Лорис-Меликова, часть которых обнародована в Лондоне другом покойного, видно, что когда Александр III вступил на престол и не решился созвать земских выборов, Скобелев предлагал даже Лорис-Меликову и графу Игнатьеву… арестовать Александра III и заставить его подписать манифест о конституции. Как говорят, Игнатьев донес об этом царю и, таким образом, добился назначения министром внутренних дел".
В мае победоносный генерал прибыл в Петербург. Новый самодержец встретил прославленного героя крайне сухо, не предложил присесть, даже не поинтересовался действиями экспедиционного корпуса. Император и во время Балканской войны не одобрял молодечества храбреца-генерала, кроме того, он ясно видел, что в этой сложной и энергичной натуре тесно переплетались отвага и честолюбие, доходившее до авантюризма, либеральные убеждения и консерватизм, вера в славянскую идею и бонапартизм.
Холодный прием Скобелева царем получил широкую огласку. Победоносцев встревожился. "Об этом теперь говорят, - писал он императору, - Скобелев, опять скажу, стал великой силой и приобрел на массу громадное нравственное влияние, т. е. люди ему верят и за ним следуют". Константин Петрович советовал своему бывшему питомцу проявлять по отношению к народному кумиру больше благосклонности, хотя бы и показной.
Скобелев, рассчитывавший на признание своих заслуг, был ошарашен таким приемом. Это была не просто неблагодарность. Это была немилость. Положение генерала осложнялось еще и тем, что вскоре получил отставку его высокий покровитель, министр двора А. В. Адлерберг. Он был близким другом Александра II и ранее оказывал Михаилу Дмитриевичу существенную помощь при решении различных деликатных вопросов.
Александр III был убежденным пацифистом, всеми способами он старался избегать войн. А кипучую натуру Белого генерала не удовлетворяла служба без войны. Рамки военного поприща в мирное время стали Скобелеву тесны, и он с головой окунулся в политику. С одной стороны, он был известен как сторонник некоторых мероприятий Лорис-Меликова, а с другой - поддерживал Игнатьева, разделял многие суждения И. С. Аксакова, пропагандировавшего "русский политический идеал". Неопределенность позиции генерала порождала множество слухов.
Похоже, что Скобелева внутренние проблемы России занимали много меньше, нежели возможность вновь возглавить армию.
В январе 1881 года перед банкетом в честь годовщины взятия туркменской крепости Геок-Тепе Михаил Дмитриевич произнес речь, произведшую исключительный эффект. Особенно впечатляли такие слова: "Наших единоплеменников, отстаивающих свою веру и народность, именуют разбойниками и поступают с ними, как с таковыми!.. Там, в родной нам славянской земле, немецко-мадьярские винтовки направлены в единоверные нам груди…"
Александр III строго осудил этот демарш. Чтобы не раздражать царя, Скобелев уехал за границу.
Но во время этой поездки в Париж генерал снова открыто фрондировал по отношению к Александру III, выражал свое неодобрение внутренней и внешней политикой правительства, весьма пессимистически высказывался о будущей судьбе России.
Более того, Белый генерал сделал попытку установить контакт с одним из известных идеологов народовольцев ПЛ. Лавровым. По-видимому, она была вызвана начавшимся сближением некоторых офицеров с членами военной организации партии "Народная воля". Так, генерал Драгомиров, касаясь, между прочим, вопроса о задачах военной революционной организации, заявил: "Что же, господа, если будете иметь успех - я ваш". Но народовольцы не пошли на сближение со Скобелевым.
К этому времени относятся и какие-то тайные сношении с президентом Франции Леоном Гамбеттой. Вероятно, тот рассчитывал втянуть Россию в войну с Германией, а затем потребовать от последней территориальных уступок для Франции. Напомним, что в 1871 году Франция проиграла войну Германии и от нее были отторгнуты Эльзас и Лотарингия.
В начале февраля произошла восторженная встреча Скобелева с жившими в Париже сербскими студентами, которые преподнесли ему благодарственный адрес. Обращаясь к ним с ответной речью, Михаил Дмитриевич заявил, что главный враг России и всех славян - Германия. Его слова: "Борьба между славянством и тевтонами неизбежна" - вызвали смятение в дипломатических кругах всех европейских стран и резкое недовольство русского двора.
В Париж ушло распоряжение, приказывающее Скобелеву немедленно вернуться в Россию.
На родине выяснилось, что люди, казавшиеся политическими единомышленниками Скобелева, отнюдь его не поддерживают. Игнатьев и Аксаков поспешили обратиться с личными посланиями к всесильному Победоносцеву, в которых заверяли его в своем возмущении происшедшими во Франции событиями. В царском окружении Скобелева обвиняли в панславизме, масонстве и подготовке военного переворота.
Может быть, их подозрения не были столь беспочвенными. Недаром считали, что Скобелев "мог быть роковой человек для России - умный, хитрый и отважный до безумия, но совершенно без убеждений".
Похоже, он хотел повторить судьбу Первого консула - старый режим отжил свой век, правительство бессильно извне, оно также бессильно и внутри. Революционеры не имеют корней в широких массах. В России есть только одна организованная сила - это армия, и в ее руках судьбы России. Но армия может подняться лишь как масса, и на это может ее подвинуть только такая личность, которая известна всякому солдату, которая окружена славой сверхгероя. И необходим лозунг, понятный не только армии, но и широким массам. Таким лозунгом может быть "Освобождение и объединение славян". Это сделает войну популярною в обществе.
Высшее руководство России было поставлено Скобелевым в довольно затруднительное положение. Несмотря на вызванный им в Европе политический скандал, император не мог отправить генерала в отставку, понимая, что подобное решение вызовет взрыв возмущения не только у русской общественности, но и в армии. Кроме того, военный и административный авторитет Скобелева был так высок, что его отставка в гораздо большей степени подорвала бы устои армии, чем его политические выходки.
Однако следовало принимать какие-то меры. Идея отправить беспокойного генерала подальше в должности туркестанского генерал-губернатора была выдвинута, обсуждена и признана неудачной.
Вернувшись в Россию, Скобелев начал активно продавать свое имущество, переводить в деньги акции и недвижимость. Друзьям он говорил, что едет в Болгарию: "У меня на всякий случай будет миллион денег с собою. Это очень важно - не быть связанным деньгами, а иметь их свободными". В то же время он не раз выражал предчувствия близкой кончины: "Мне кажется, я буду жить очень недолго и умру в этом же году!"
Со всех сторон генерала одолевали неприятности. Пропал вместе с деньгами, этим пресловутым миллионом, доверенный человек, которому Скобелев поручил все финансовые дела.
Однажды вечером Скобелев отправился в гостиницу "Англия", которая находилась на углу Столешникова переулка и Петровки. Здесь жили девицы легкого поведения, в том числе и Шарлотта Альтенроз (по другим сведениям, ее звали Элеонора, Ванда, Роза). Эта кокотка неизвестной национальности, говорившая по-немецки (на основании чего многие считали ее немкой), занимала в нижнем этаже роскошный номер и была знакома всей кутящей Москве.