Разрабатывая план ареста самозванки, Екатерина и Орлов были озабочены захватом находившихся при ней бумаг. В одном из писем к Орлову княжна сообщала, что у неё есть копии с подлинных завещаний Петра I, Екатерины I и Елизаветы. А в августе 1774 г. самозванка прямо заявила Орлову, что собирается опубликовать в европейских газетах названные документы, которые, в особенности завещание Елизаветы Петровны, якобы подтверждают её права на русский трон. По мнению историка В.П. Козлова, эти бумаги явились плодом коллективного творчества польской эмиграции, выступавшей за восстановление разделённой Польши, "но возможно, что в какой-то степени к составлению "завещаний" мог быть причастен и Голштинский двор, и кто-то в России, заинтересованный в возведении на русский трон представителей этой династии".
Тем временем акции "княжны Таракановой" упали до нуля, и когда пришло известие о заключении Кючук-Кайнарджийского мира между Россией и Турцией, Радзивилл стал думать только о том, как спасти собственное лицо.
Конфедерация ссорилась с Радзивиллом, Радзивилл – с "княжной". Самозванка в отчаянии пыталась обрести почву под ногами. Её прежняя затея – овладеть русским флотом в Средиземном море – не давала ей покоя. Через англичанина Монтегю она пересылает личное письмо графу А. Орлову. К письму были приложены манифест от имени "Елизаветы II, Божиею милостию княжны Российской" и копия подложного "Завещания императрицы Елизаветы Петровны", в котором Елизавета якобы завещала права на русский престол своей дочери. В письме к Орлову самозванка писала, что блистательные успехи народного восстания, затеянного братом её, "называющимся ныне Пугачёвым", ободряют её как законную наследницу русского престола к предъявлению своих прав. Ей содействуют в этом турецкий султан и многие монархи Европы. Она имеет множество приверженцев в России. В заключение "княжна" обещала Орлову своё покровительство, величайшие почести и "нежнейшую благодарность".
Встреча Орлова и "княжны" состоялась в феврале 1775 г. в Пизе, куда самозванка прибыла под именем графини Силинской (Зелинской). Орлов заранее снял для неё в Пизе дом. Здесь Орлов впервые увидел знаменитую авантюристку.
Она была среднего роста, сухощава, статна, волосы чёрные, глаза карие, слегка косящие, нос с горбинкой. Своим обликом она напоминала итальянку. Самозванка в совершенстве владела французским и немецким языками, могла объясняться по-английски и по-итальянски, но совсем не знала русского языка, плохо разбиралась в русской истории, считала сестрой своей "матери" императрицу Анну Иоанновну (она спутала с ней Анну Петровну, мать Петра III), а своего "отца" называла украинским гетманом (на самом деле гетманом был брат фаворита, Кирилл Разумовский).
Орлов вёл себя с "княжной" очень предупредительно, являлся к ней всегда в парадной форме, с орденской лентой через плечо. Они вдвоём ездили на загородные прогулки, посещали оперу, появлялись в публичных местах. Вскоре по городу поползли слухи, что русский граф и прекрасная княжна – любовники.
Обычно говорят, что Орлов притворился влюблённым в "княжну", но как далеко простиралось его притворство и где кончалась грань между фальшью и истинным чувством, и было ли это истинное чувство – мы не знаем. Орлов предложил ей руку, сердце и свои услуги, "повсюду, где б она их не потребовала", поклялся возвести её на русский престол. Самозванка была очарована Орловым, но предложение руки вызвало у неё колебания. Может быть, что-то почувствовала своей женской интуицией?
21 февраля 1775 г. после завтрака у английского консула Орлов пригласил самозванку познакомиться с русскими кораблями, стоявшими на рейде Ливорно. Эскадра встретила княжну "Елизавету II" царским салютом, музыкой и криками "ура!". Самозванка поднялась на борт флагманского корабля "Три иерарха". В каюте адмирала Грейга свита самозванки и командование эскадры подняли за здоровье Елизаветы наполненные вином кубки. "Княжна" была счастлива как никогда.
Её пригласили на палубу: полюбоваться манёврами эскадры. Захваченная зрелищем "своего" флота, самозванка даже не заметила, как Орлов и Грейг куда-то исчезли…
Она пришла в себя только в запертой каюте, которую охраняли часовые. Волны били в борт корабля: на всех парусах он шёл в Россию.
Вместе с Елизаветой были захвачены Доманский, Чарномский, служанка и камердинер. В мае 1775 г. пленница была доставлена в Кронштадт. Отсюда была перевезена в Петербург и 26 мая заключена в Алексеевский равелин Петропавловской крепости. Для следствия по делу самозванки была создана специальная комиссия во главе с князем А.М. Голицыным. Главной целью комиссии было выяснение того, кто руководил самозванческой интригой – "кто начальник сей комедии".
"При естественной быстроте её ума, при обширных по некоторым отраслям сведениях, наконец, при привлекательной и вместе повелительной наружности, нет ничего удивительного, что она возбуждала в людях доверие и благоговение к себе", – писал Голицын императрице.
Строгое содержание пленницы в пути, а затем в крепости подорвало её здоровье. Лекарь обнаружил у неё чахотку (туберкулёз): "ибо у ней при сухом кашле бывает иногда рвота с кровью". Вдобавок оказалось, что узница находится на пятом месяце беременности. После этого её перевели в более сухое помещение – в подвал под домом коменданта Петропавловской крепости.
Заключение "княжна" переносила крайне тяжело, ею постоянно овладевали приступы истерики. Из своей камеры самозванка писала отчаянные письма императрице и князю Голицыну. "Я изнемогаю", – слёзно взывала она, просила Екатерину о личной встрече, просила о милосердии, клялась провести всю оставшуюся жизнь в монастыре.
Но её письма никого не разжалобили. Кроме того, Елизавета выдвигала в них такие причудливые версии своей жизни, что Голицын, читая их, просто хватался за голову. Так, Елизавета утверждала, что она родилась в горах Кавказа, родом она черкешенка, а воспитывалась в Персии. Персию она оставила, намереваясь с помощью России приобрести полосу земли вдоль Терека, пригласить туда французских и немецких поселенцев и основать небольшое пограничное государство на Кавказе, которые служило бы для России "связью с Востоком и оплотом против диких горцев". В этой затее ей якобы помогал граф Лимбургский.
На очередном допросе Голицын стал увещевать самозванку отказаться от безумных версий и рассказать наконец кто она и откуда.
– Легко может быть, что я родилась в Черкесии, – стояла на своём "княжна".
– Я имею явные доказательства, что ты дочь пражского трактирщика, в чём я советую тебе признаться! – настаивал Голицын.
– Я никогда не бывала в Праге! – заявила чахоточная "княжна". – И готова глаза выцарапать тому, кто осмелится приписать мне такое происхождение!
"Бесстыдно упорствует во лжи", – отметил в протоколе допроса секретарь.
Методы следствия, не распространяясь до пыток, тем не менее были направлены на то, чтобы морально сломить узницу. Её ограничивали в пище, одежде и других повседневных потребностях. Всё это не могло не сказаться на здоровье Елизаветы. Со второй половины октября она начала заметно слабеть. Уже 26 октября 1775 г. Голицын сообщал императрице, что узница "от давнего времени находится в слабости, пришла ныне в такое худое состояние здоровья, что пользующий её лекарь отчаивается в её излечении и сказывает, что она, конечно, долго не проживёт".
В ноябре самозванка разрешилась от бремени сыном. Его восприемниками стали генерал-прокурор князь А.А. Вяземский и жена коменданта Петропавловской крепости. (Забегая вперёд, скажем, что этот незаконнорождённый сын графа Алексея Орлова-Чесменского и "княжны Таракановой", как утверждают, был впоследствии известен под именем Александра Алексеевича Чесменского. Он служил в лейб-гвардии Конном полку и умер в молодом возрасте.)
В первых числах декабря стало ясно, что самозванка умирает от скоротечной чахотки. По её просьбе её исповедовал православный священник. Умирала "княжна" тяжело, агония длилась почти двое суток. 4 декабря Елизаветы не стало. Самозванка была тайно погребена на территории Петропавловской крепости, в Алексеевском равелине, унеся в могилу тайну своего происхождения.
Арестованные вместе с "княжной" её приближённые – Доманский, Чарномский, служанка и камердинер – после допросов были высланы за границу. Каждому из них было выдано на дорогу по пятьдесят рублей, и всем им под страхом смертной казни было запрещено приезжать в Россию.
Впоследствии появился слух, что княжна Тараканова погибла 10 (21) сентября 1777 г. во время наводнения в Петербурге. Эта легенда вдохновила К. Флавицкого на создание картины "Княжна Тараканова", ставшей классикой. Впрочем, образ таинственной узницы вызвал к жизни и целое море других легенд…
В 1785 г. в московский Ивановский монастырь по приказу императрицы Екатерины II была доставлена нестарая ещё женщина – среднего роста, худощавая, сохранившая на своём лице следы редкой красоты. Неизвестную постригли в монахини под именем Досифеи. Никто не знал ни её настоящего имени, ни её происхождения. Видно было только, что она "происхождения знатного, образования высокого". Говорили, что это – принцесса Августа Тараканова, дочь от тайного брака императрицы Елизаветы с графом Алексеем Григорьевичем Разумовским.
По преданию, она родилась через год или полтора после венчания Елизаветы с Разумовским. По отчеству "княжна" называла себя почему-то Матвеевной. До 1785 г. эта Августа Матвеевна Тараканова, по её словам, жила за границей. Когда и как она туда попала – неизвестно. Вполне вероятно, что это могло произойти после смерти Елизаветы (она умерла 25 декабря 1761 г.).
Мысль о том, что где-то за границей живёт "подлинная" (в отличие от "неподлинной" – самозванки Елизаветы Таракановой) дочь Елизаветы Петровны, тревожила Екатерину II не меньше других прочих забот с Иваном Антоновичем, Брауншвейгской фамилией, Петром III и толпой самозванцев.
О том, как осуществлялась операция по доставке княжны в Россию, известно только со слов самой инокини Досифеи. В несколько иносказательной форме, говоря о себе в третьем лице, она впоследствии рассказывала эту историю Г.И. Головиной: "Это было давно. Была одна девица, дочь очень-очень знатных родителей. Воспитывалась она далеко за морем, в тёплой стороне, образование получила блестящее, жила в роскоши и почёте, окружённая большим штатом прислуги. Один раз у неё были гости, и в числе их – один русский генерал, очень известный в то время. Генерал этот предложил покататься в шлюпке по взморью. Поехали с музыкой, с песнями, а как вышли в море, там стоял наготове русский корабль. Генерал и говорит ей: не угодно ли посмотреть устройство корабля? Она согласилась, вошла на корабль, а как только вошла, её уж силой отвели в каюту, заперли и приставили часовых. Это было в 1785 г.".
Далее, по легенде, схваченную княжну привезли в Петербург и представили императрице. Екатерина долго с ней беседовала, говорила о Пугачёве, о самозванке Таракановой – княжне Владимирской, о государственных потрясениях, которые возможны в случае, если "враги существующего порядка" воспользуются её именем, и, наконец, объявила, что во имя спокойствия в стране "княжна Тараканова" должна удалиться от мира и жить в монастыре в уединении, "чтобы не сделаться орудием в руках честолюбцев".
Местом заключения был избран Ивановский монастырь в Москве, который по указу императрицы Елизаветы от 20 июня 1761 г. служил местом "для призрения вдов и сирот знатных и заслуженных людей". Августа была отправлена в Москву. Екатерина II приказала игуменье монастыря "принять и содержать новоприбывшую в особенной тайне, постричь и никого не допускать к ней до свидания".
Княжна Тараканова была пострижена под именем Досифеи и в первые годы своего заточения в монастыре содержалась в большом секрете.
Рассказ Августы-Досифеи в главных чертах практически повторяет историю Елизаветы Таракановой. Похоже, что Августа когда-то где-то "слышала звон", но явно не знала "где он", а чтобы она не звонила на всех углах, её и запрятали в монастырь.
Моральное состояние Досифеи было очень тяжёлым: она постоянно чего-то боялась, при любом шорохе или стуке вздрагивала, бледнела и "тряслась всем телом".
После смерти императрицы Екатерины II положение Досифеи несколько улучшилось.
Досифея умерла в 1808 г. в возрасте 64 лет, после двадцатипятилетнего заключения, и была погребена в московском Новоспасском монастыре. В этом монастыре долго хранился портрет инокини Досифеи, на обратной стороне которого кем-то была сделана надпись: "Принцесса Августа Тараканова, во иноцех Досифея, постриженная в Московском Ивановском монастыре, где по многих летах праведной жизни своей и скончалась, погребена в Новоспасском монастыре".
При реконструкции Новоспасского монастыря в 1996 г. захоронение монахини Досифеи было вскрыто, и её останки изучались сотрудниками Республиканского центра судебно-медицинской экспертизы и известным профессором-криминалистом, доктором медицинских наук В.Н. Звягиным.
Исследования показали, что, во-первых, рассказы о красоте, или "былой красоте", предполагаемой княжны Августы Таракановой лишены всякого основания: красавицей её назвать было никак нельзя. Досифея была инвалидом детства: горбатой после перенесённой в детстве травмы, вдобавок круглолицей и невысокого роста. Вдоль её передних зубов шли горизонтальные бороздки – следствие стресса, голодания или травмы.
Итак, красивой легенде конец? Доктор исторических наук А.К. Станюкович, руководитель раскопок в Новоспасском монастыре, считает, что окончательно точку ставить рано: надгробие Досифеи могло быть смещено, например, во время разграбления французами монастыря в 1812 г. и оказаться над могилой какой-нибудь другой старицы. Кроме того, череп Досифеи настолько плохо сохранился, что со стопроцентной уверенностью идентифицировать его просто было невозможно. Иными словами, в деле "княжны Августы Таракановой" остаётся некая неопределённость, оставляющая простор для вымыслов…
(По материалам Андрея Низовского)
Апология садизма: дело Салтычихи
Хроника царствования первых лет Екатерины II богата описаниями уголовных процессов, связанных с массовыми истязаниями и убийствами помещиками своих крепостных. Особняком в этих процессах стоит "Дело Салтычихи" – московской дворянки, умертвившей около 140 человек.
Дарья Николаевна Иванова родилась в 1730 г. В 20-летнем возрасте она вышла замуж за Глеба Алексеевича Салтыкова, ротмистра лейб-гвардии Конного полка, но спустя шесть лет, в 1756 г., неожиданно овдовела. Утрата мужа, оставившего молодой вдове дом в центре Москвы, с десяток поместий в Подмосковье и 600 душ крепостных, самым негативным образом отразилась на ее психическом состоянии: женщина стала подвергаться неконтролируемым приступам жесточайшего гнева, который изливался, как правило, на окружавших барыню холопов.
Так, за плохо выстиранное, по ее мнению, белье она могла в состоянии аффекта схватить первый попавшийся под руку предмет – будь то утюг или полено – и избить им до потери сознания провинившуюся прачку, а затем вызвать слуг и отдать им приказ забить окровавленную жертву палками насмерть. Порой такие убийства совершались в ее присутствии, иногда – во дворе дома, на глазах у других крепостных. Приближенные Дарьи Салтыковой исполняли указания своей сумасшедшей хозяйки беспрекословно. В противном случае они могли превратиться из палачей в жертвы.
С годами жестокость Салтычихи приняла еще более патологический характер. Просто побои и обязательно следовавшие за ними убийства крепостных перестали ее удовлетворять, она стала изобретать более изощренные пытки: поджигала волосы на женских головах, рвала уши и ноздри раскаленными щипцами, вырезала у предварительно связанных мужчин и женщин половые органы, заживо бросала в котлы с кипящей водой маленьких девочек.
А что же сами крепостные? Неужели они, как бессловесный скот, все это время молчали, с рабской покорностью отправляясь на заклание?
Наоборот, десятками писали жалобы во все инстанции, но… Дарья Николаевна Салтыкова принадлежала к высшему сословию, в ее жилах текла "благородная" кровь, потому привлечь ее к ответственности было не так-то просто: на ее защиту могло подняться все поместное дворянство.
Лишь в 1762 г., когда на престол вступила Екатерина II, одна из жалоб на Салтычиху дошла по назначению и была принята к рассмотрению. Подал ее крепостной по имени Ермолай, у которого Салтыкова убила поочередно трех жен.
Салтычиха. Художник П.В. Курдюмов. 1910 г.
В ходе следствия стали выясняться ужасающие подробности злодейств, которые творила Салтычиха в своем доме на Кузнецком мосту. Согласно показаниям многочисленных свидетелей, за период с 1756 по 1762 г. Кровавая Барыня собственноручно умертвила 138 человек! Однако в дальнейшем следствию удалось официально установить и предъявить обвинению факты лишь 38 убийств (Салтыкова и ее подручные умели прятать концы в воду). Но и этих случаев вполне хватило для того, чтобы пришли в неописуемый ужас даже видавшие виды судьи.
Даже когда следствие по делу Салтычихи было в самом разгаре, в доме Кровавой Барыни продолжались пытки и убийства: уничтожали свидетелей обвинения, посмевших жаловаться на свою хозяйку. Весь ужас того времени состоял в том, что крепостные, давая показания на своего барина или барыню, вынуждены были после допросов возвращаться к нему же.
Агрессивность Дарьи Салтыковой постоянно искала выхода и в конце концов начала выплескиваться не только на крепостных, но и на таких же, как и она, людей дворянского происхождения. Когда ее любовник – граф Тютчев – заявил ей, что хочет жениться на другой, Салтычиха до такой степени взъярилась, что приказала своим слугам убить и Тютчева, и его невесту, а также сжечь дотла их дома, чтобы ничто более не напоминало о нанесенном ей оскорблении. К счастью, обнадеженные ходом следствия слуги проигнорировали приказ своей хозяйки, и граф Тютчев остался жив.
Следствие по делу Дарьи Салтыковой велось долгих 6 лет. Салтычиха всячески "подмазывала" юристов, раздавая взятки направо и налево, а на светских раутах и балах, куда ее продолжали приглашать, не раз повторяла, что судить ее, во-первых, не за что, так как крепостные – не люди, а во-вторых, невозможно, поскольку она "голубых кровей".
Но наступил финал кровавой драмы.
Рассмотрев все обстоятельства дела, юстицколлегия вынесла Салтычихе смертный приговор, признав, что "она немалое число людей своих мужска и женска пола бесчеловечно, мучительски убивала до смерти".
Тут же были приведены в действие тайные механизмы, и Сенат в Петербурге принял другое решение – заменить смертную казнь наказанием кнутом и каторжными работами. Покровителей Салтычихи этот приговор также не удовлетворил, и в конце концов точку в деле поставила сама императрица Екатерина II. По ее именному указу Салтычиха была осуждена на один час стояния в центре Москвы у позорного столба и пожизненное заключение.
7 октября 1768 г. Салтыкову привезли в холщовом саване на Лобное место, повесили на грудь доску с надписью: "Мучительница и душегубица", дали в руки зажженную свечу и привязали к столбу.