По приезду в Баку Лаврентий поступил в среднее механико-строительное техническое училище и одновременно занимался подработкой. Смышленого юношу, в руках которого горело дело, подрядчики охотно брали в поднаем. Стремясь к успеху, Лаврентий не забывал про мать и сестру. Встав на ноги, он перевез их к себе. Казалось бы, перед семьей Берии открывались новые и обнадеживающие перспективы. Но их определяли не его деловая хватка, знания и природные способности, а обстоятельства, не подвластные воле человека. Некогда могущественная Российская империя доживала свои последние дни. Революционные идеи, будоражившие юные умы, завладели и Берией. Он сблизился с членами марксистского кружка, в марте 1917 года вступил в партию большевиков РСДРП(б) и принял активное участие в пропагандистской деятельности среди бакинских рабочих. Соратники по партии оценили не только его ораторские способности, но и скрупулезность – ему доверили кассу кружка.
В 1917 году революционные вихри смели старую – самодержавную, а затем и новую – власть Временного правительства сначала в Петербурге, а затем и в Баку. Мелкие хищники – десятки партий и мировые акулы – Германия, Англия и Турция повели войну не на жизнь, а на смерть за главное богатство Азербайджана – бакинскую нефть. О ее ожесточенности ежедневно говорили обезглавленные, изуродованные тела десятками, всплывавшие в водах Каспийского моря и ожесточенные ночные перестрелки. Большевики, оказавшись в меньшинстве, ушли в глубокое подполье. Лаврентий, смертельно рискуя, остался на легальном положении, и не просто остался, а по заданию партии внедрился во вражескую контрразведку. Проявив смелость и находчивость, он успешно справился с ним.
В 1920 году в Азербайджане установилась советская власть. Ее представитель на Кавказе – видный большевик Сергей Киров по достоинству оценил разведывательные способности молодого большевика Берии и решил использовать его для организации подпольной работы в Грузии. В апреле по нелегальному каналу Берия проник в Тифлис и занялся созданием большевистских подпольных структур. Меньшевистская контрразведка не дала ему развернуться; среди грузинских подпольщиков действовали ее провокаторы, Берию и ряд членов ЦК РСДРП(б) Грузии арестовали и выдворили за пределы республики. Но это не остановило его, в мае того же года он возобновил подпольно-разведывательную деятельность на ее территории, но снова был арестован и после короткой отсидки в камере смертников Кутаисской тюрьмы выслан в Азербайджан.
В Баку Берию ждала важная должность управляющего делами ЦК КП(б) Азербайджана. Занимаясь партийно-хозяйственными делами, он одновременно учился в бакинском политехническом институте. В апреле 1921 года по предложению Кирова Берия был направлен на службу в органы госбезопасности в качестве заместителя начальника секретно-оперативного отделения ЧК Азербайджана. Уже на первом году для молодого чекиста она могла закончиться плачевно, коллеги по работе обвинили его в превышении полномочий и фальсификации дел. На этот раз вмешательство другого влиятельного члена ЦК ВКП(б) Анастаса Микояна, спасло Берию от наказания. Более того, он получил высокое назначение, стал заместителем председателя ЧК Азербайджан, последующие десять лет прослужил в органах госбезопасности и сделал блестящую карьеру.
После назначения на должность заместителя председателя Закавказской ГПУ Берия без труда подмял под себя ее руководителя – Станислава Реденса. Тот часто заглядывал в стакан и не проходил мимо хорошенькой юбки. Но не это сгубило Реденса, а отсутствие умения колебаться с генеральной линией ЦК ВКП(б) и товарища Сталина, которого в избытке хватало у Берии. Заняв кресло председателя Закавказской ГПУ, он развернулся в полную силу и в короткие сроки выкорчевал последние остатки оппозиции. На Лубянке оценили его работу и ввели в состав коллегии ОГПУ СССР.
Однако одного этого Берии было уже мало. С непомерными амбициями и неукротимой энергией ему стало тесно в кресле главного чекиста Закавказья. Он стал поглядывать на место местного партийного вождя, но на то требовалась воля Сталина. Путь к нему Берия принялся искать через земляков: члена политбюро ЦК ВКП(б) Серго Орджоникидзе и главу совнаркома Республики Абхазии Нестора Лакобу, находившихся на короткой ноге с Вождем.
В 1929 году на озере Рица они подвели перспективного чекиста к Сталину. Но тот не воспринял их протеже. В широченных галифе, худой, нескладный, в пенсне, постоянно сползшем на кончик птичьего носа, Берия выглядел нелепо и не произвел впечатления. Казалось бы, он мог навсегда забыть о дальнейшей карьере, но помог случай. Любимец Вождя Лакоба насмерть разругался с 1-м секретарем Закавказского крайкома ВКП(б) Иваном Орахелашвили. И тогда, чтобы ослабить позиции Орахелашвили, он предпринял еще одну попытку через Сталина пропихнуть Берию на должность 2-го секретаря крайкома. На этот раз Лакоба зашел к Вождю с другой стороны. В октябре 1931 года, когда тот приехал на отдых в Абхазию и остановился на госдаче "Холодная речка", близь Гагры, он вместе с Ворошиловым отправился к нему в гости и прихватил с собой Берию.
На даче они появились перед завтраком и не с пустыми руками. Берия подсуетился и привез бочонок "Хванчкары" с виноградников родины вождя – Гори. На первых порах он не высовывался и скромно держался в тени Ворошилова и Лакобы. Те, предвкушая застолье, косились на чайный домик. Из него доносился звон посуды и голоса прислуги. На летней террасе пыхтел пузатый самовар, а в глубине комнаты тускло отсвечивал зеленым сукном и манил к себе великолепный бильярдный стол.
Ворошилов не утерпел и подтолкнул плечом Лакобу, тот тоже загорелся: оба были отменными игроками и не упускали возможности сразиться. Сталин не поддержал их предложения; отличная погода и благоухающий осенний сад не располагали к бильярду, и пригласил на летнюю террасу, чтобы полюбоваться восхитительной панорамой. Гости последовали за ним.
После ливневых дождей в Абхазии установились погожие дни. Непривычно изнурительная жара, стоявшая в сентябре, спала, воздух стал кристально чист и прозрачен. В сине-бирюзовой дымке причудливыми замками угадывались вершины Главного Кавказского хребта. Склоны гор полыхали багровым пожаром увядающей листвы. Привольно раскинувшаяся Бзыбская долина напоминала огромный персидский ковер, щедро усыпанный золотистым цветом созревающей хурмы и мандарин. Безмятежную гладь залива морщил неугомонный дежурный сторожевик.
Легкий ветерок доносил со стороны поселка запахи мамалыги, чурчхелы и копченого мяса. В верховьях речки монотонно скрипело мельничное колесо. Из глубины леса веселым звоном отзывалась пила. В ответ раскатистым эхом звучали удары топора. Все вокруг было исполнено покоя и неизъяснимой неги.
Сталин потер ладони и, бросив насмешливый взгляд на наглаженных и благоухающих одеколоном гостей, строго заметил:
– Ну, что, бездельники, как насчет того, чтобы поработать?
Лакоба и Ворошилов оборвали смех и переглянулись. Берия насторожился и нервно затеребил пояс.
– Коба, о чем ты? – спросил Ворошилов.
– Давайте уберем дикий кустарник, он мешает саду! – предложил Сталин.
Гости дружно поддержали его предложение. Охрана принесла метлы, топоры, грабли и садовые ножницы. Сталин взял ножницы и принялся срезать ветви дикого орешника. Его примеру последовали остальные. Ворошилов, как бывало в кавалерийской атаке, лихо рубил топором сучья, Нестор, как заправский дворник, подметал метлой дорожку к чайному домику.
Берии достались грабли. Работа у него не заладилась, зубья цеплялись за расщелины, корни выскальзывали из рук, это выводило его из себя. Рядом охранник лупил топором по узловатому корню кизила. Берия, не долго думая, отбросил грабли, отобрал у него топор и громко, так громко, чтобы слышали все, воскликнул:
– Мне под силу рубить под корень любой кустарник, на который укажет хозяин этого сада – Иосиф Виссарионович!
Топор со свистом опустился, и корень отлетел в сторону.
– Смотри, Лаврентий, между ног не зацепи, – поддел Ворошилов.
Берия хмыкнул и, опустив топор на плечо, с вызовом посмотрел на Сталина.
За последние годы так дерзко смотреть на него мало кто отважился. Берия серьезно рисковал, но, как расчетливый игрок, понимал: без риска добиться успеха в политике невозможно. Он впервые попал в ближний круг Вождя, и это произошло не в Кремле, где сотни партийных секретарей проходили безликой массой перед "живым богом", а на земле Кавказа. Где веками жили их предки, где родились и выросли они сами. Роднило их не только это, но и неуемная жажда власти.
В то октябрьское утро 1931 года бесстрастный объектив фотоаппарата запечатлел участников "субботника" на госдаче "Холодная речка": Сталина, Ворошилова, Лакобу, Берию и двух сотрудников охраны. В руках Берии зловеще поблескивал огромный топор. Злой рой, властвовавший над его семьей, уже тогда предопределил ему роль всесоюзного палача и жертвы соперников во власти. Все это было еще впереди, а тогда за завтраком у Сталина в судьбе Берии произошел очередной важный поворот.
Не прошло и месяца после той знаменательной встречи, как 31 октября 1931 года Берия был избран 2-м секретарем Закавказского крайкома ВКП(б). Деловая хватка и организаторские способности, а также знание подноготной партийных коллег-конкурентов, полученное во время службы в органах госбезопасности, обеспечили ему быстрое продвижение к вершине власти. В октябре следующего года Берия стал полновластным хозяином в республике, занял пост 1-го секретаря. При нем в Грузии воцарилось политическое единодушие. Что касается экономики, то в этой области он проявил себя как деятельный и умелый организатор. За семь лет его руководства Грузией объем промышленного производства возрос в 10 раз по сравнению с 1913 годом, а сельского хозяйства – в 2,5 раза, появились новые, динамично развивающиеся отрасли: энергетика, курортная и другие.
В 1938 году в карьере Берии произошел очередной крутой поворот. 28 ноября он возвратился на службу в органы госбезопасности, но не по своей воле. Сталин раскладывал новый кадровый пасьянс и посчитал: пришло время менять караул в НКВД: убрать Ежова, сделавшего свое дело – устранившего политических конкурентов; тысячи невинных не шли в счет – лес рубят, щепки летят, и здесь потребовался Берия, чтобы обрубить ежовские хвосты. Один из них был связан с Люшковым. В сложившейся ситуации операция по его нейтрализации и срыву террористической акции японских спецслужб выходила на ведущее место в деятельности наркома.
После приема у Сталина он, возвратившись на Лубянку, распорядился никого к нему не пускать, отключил все телефоны и засел за изучение материалов на Люшкова. Из сотни разрозненных фактов, он пытался отыскать те, что складывались в логическую цепочку, которая бы открыла ему время и место, где предатель и японские спецслужбы намеривались осуществить свой дерзкий план – убить Сталина.
Время перевалило за полночь, на столе наркома остался лежать всего один лист, густо испещренный только одному ему понятными пометками. Они говорили: теракт может произойти 7 ноября на Красной площади – ровно в 10:00, когда Сталин займет место на трибуне мавзолея, либо на одной из госдач Черноморского побережья Кавказа. Профессиональный опыт и интуиция подсказывали Берии: Люшков и японцы, скорее всего, остановятся на втором варианте. Для такого вывода у него имелись веские основания. В бытность начальником УНКВД по Азово-Черноморскому краю Люшков отвечал за безопасность "особых объектов" – госдач, а значит, хорошо знал систему их охраны, и на этом, вероятно, строил план акции. Но на какую из них нацелились террористы и каким способом намеривались осуществить теракт, Берии оставалось только гадать. Пока он располагал одним, но немаловажным козырем в тайной схватке с японской спецслужбой – агентом в группе террористов. Он мог дать важную наводку – схему макета, строившегося под Харбином.
Свои соображения Берия высказал новому начальнику разведки – Владимиру Деканозову. Тот поймал их на лету. За долгие годы совместной службы в Азербайджанской ЧК, а потом в ГПУ Грузии он научился понимать Берию с полуслова. По поручению Деканозова, мастера специальных операций, уцелевшие после репрессий, подготовили и направили в адрес харбинской резидентуры радиограмму. В ней Центр потребовал от Дервиша добыть не только макет объекта, но и провести дополнительную вербовку агента из числа участников группы Люшкова. Опытный Деканозов страховался на случай провала агента Денди.
В тот же день ее расшифровка находилась в руках Дервиша. Прочитав указание Центра, он вопросительно посмотрел на Павла Ольшевского. Тот только развел рукам и чертыхнулся. Вербовка агента из числа отпетых убийц, ненавистников советской власти, представлялась ему сумасшествием. Дервиш же не поддался эмоциям. Тон и содержание радиограммы ему говорили: ее писали опытные профессионалы. В ней отсутствовали накачка и пустые призывы, без которых не обходились предыдущие партийные функционеры, "зачищавшие органов, от пробравшихся в их ряды врагов советской власти". Новые руководители разведки знали цену предстоящей вербовки и отдавали себе отчет: решить смертельно рискованную задачу по силам только профессионалу, у которого развязаны руки и потому предоставили Дервишу полную свободу действий. Это подняло ему настроение и вселило уверенность в успешное выполнение задания.
Он снова обратился к расшифровке и задержал внимание на последнем абзаце. В нем, как ему показалось, содержалась подсказка. Центр рекомендовал начать поиск будущего агента с тех, кто имел родственников или знакомых, проживающих в Грузии и на черноморском побережье Кавказа. В этом Дервиш рассчитывал на помощь Денди. Его информация об участниках группы Люшкова должна была стать отправной точкой в подготовке вербовки будущего агента. Определившись с первым шагом, Дервиш поднес расшифровку к фитилю керосиновой лампы. Робкий язычок пламени облизнул ее край, она сморщилась, и через мгновение от указания Центра остался серый клочок пепла. Он растер его по пепельнице, с сочувствием посмотрел на Ольшевского; тот все еще кипятился, и предложил:
– Павел, остыть, и поговорим спокойно.
– Стынь, не стынь, Саныч, легче не станет! Завербовать убийцу, у которого руки по локоть в крови, это же не реально! – продолжал ворчать Ольшевский.
– Да, погоди ты посыпать пеплом голову.
– Какой пепел, Саныч, тут бы саму голову не потерять!
– Прекрати! – начал терять терпение Дервиш. – Лучше подумай, как выйти на Денди и получить схему этого чертового объекта?
– Не знаю!
– Это не ответ.
– А другого у меня нет! Он пропустил основную и резервную явку.
– Так, может, на службе пропадает, а может, заболел и дома отлеживается?
– Насчет дома не знаю, у меня нет подходов к семье. Что касается службы, там последний раз его видели в прошлую пятницу.
– А если группу перебросили на обкатку к границе?
– Да здесь они, Саныч! Вчера Леон видел Люшкова в компании с живодерами из контрразведки.
– Ну тогда тем более надо найти Денди! Какие есть мысли?
– К сожалению, на ум ничего не приходит, – посетовал Ольшевский.
– Тогда начнем поиск со службы. Хотя нет, – размышлял Дервиш, – если группу бросили на обкатку, то наверняка надежно залегендировали.
– И к гадалке не ходи, значатся, что находятся в длительной командировке.
– Да, это беспроигрышный вариант. Остается семья, от нее и надо плясать.
– Понял, Саныч, поищу варианты.
– Как только восстановишь связь, первым делом получи от него схему объекта. Для Центра она может стать ниточкой.
– Я постараюсь, Саныч! – заверил Ольшевский.
– И еще: подробно опроси Денди по участникам группы – слабости, привязанности, в общем, чего тебя учить, не хуже меня знаешь то, на чем придется строить вербовку второго агента. Особое внимание тем, кто имеет связи в Грузии.
– Понял, Саныч. Но, честно скажу, не лежит у меня душа к этой вербовке, с ней мы еще хлебнем горя.
– Лежит, не лежит, а делать надо! Это приказ! – отрезал Дервиш.
– Приказом дела не сделать, – буркнул Ольшевский.
– Нет, Павел, так не пойдет! С твоим настроением браться за такое дело негоже.
– Извини, Саныч, замотался.
– Надо собраться, от тебя и Денди зависит многое, если не все.
– Я постараюсь, Саныч. Сегодня же займусь его поиском.
– Только будь осторожен, контрразведка Дулепова сторожит каждый шаг этой банды.
– Не первый раз, что-нибудь да придумаю.
– Удачи, тебе Павел! – пожелал Дервиш и проводил его на выход из явочной квартиры.
Покинув ее, Ольшевский возвратился в контору. В ее коридорах и кабинетах было немноголюдно. Сезон заготовки лекарственных растений подошел к концу, и служащие занимались составление отчетов. Он достал из шкафа толстый гроссбух, счеты и взялся подбивать баланс, но в голову ничего не шло, все мысли занимал Денди. Его исчезновение вызывало тревогу. Мысль о провале, а тем более о предательстве Денди, Павел отмел сразу и для того имелись веские основания.
С советской разведкой Денди начал сотрудничать с 1928 года, это был его сознательный выбор. Сын амурского казака, и не просто казака, а станичного атамана, в гражданскую войну Денди начал службу рядовым и за год дорос до чина есаула. После победы советской власти на Дальнем Востоке с остатками отряда бежал в Маньчжурию, несколько месяцев скитался, пока не добрался до Харбина и там устроился в охрану КВЖД. В 1924 году, с приходом советской администрации к управлению дорогой, снова оказался на улице, но не опустился; в дешевом костюме из магазина Боброва умудрялся сохранять элегантный вид и походил на лондонского денди. Это сыграло не последнюю роль, когда руководство полиции нового города-района Харбина – проводило набор в отделение обеспечение специальных перевозок, Денди взяли на службу, и через полтора года он возглавил его.
В 1928 году бывший казачий офицер стал советским агентом Денди. И здесь свое веское слово сказал господин Великий Случай. 14 августа 1927 года белогвардейская контрразведка устроила провокацию в железнодорожных мастерских Харбина. Пьяные молодчики из числа семеновцев втянули в драку студентов-практикантов Восточного факультета Государственного дальневосточного университета Баянова, Поседко и Якушина. Тут как тут появились полицейские. Сломав о спины Поседко и Якушина не одну бамбуковую палку, они арестовали их и доставили в участок. Расследование было поручено Денди. Его результат оказался противоположный тому, на который рассчитывали организаторы провокации. Он проявил объективность при расследовании и по его завершению отпустил на свободу Поседко и Якушина.