Что же предлагали им (и дворянам, и России) декабристы?
Подавляющее число участников и "Северного", и "Южного" обществ (о "Соединенных славянах" - особая речь) за немногими исключениями (Рылеев и еще несколько) были аристократы: "В числе заговорщиков не было ни одного не дворянина, ни одного купца, артиста, ремесленника или выслужившегося офицера и чиновника. Все потомки Рюрика, Гедемина, Чингис-Хана, по крайней мере, бояр и сановников, древних и новых", - ревниво писал писал о них Греч, которого они в компанию не брали: он был сыном мелкого чиновника.
Почти все они принадлежали к числу крупных помещиков; среднепоместных среди них было меньшинство. Эти обстоятельства позволяют объяснить и то, почему данная публика составила костяк заговорщиков, и то, чего же они желали достичь в случае политического успеха.
Несмотря на богатство, поводов для недовольства у них хватало - все помещики, не исключая богатейших, теряли доходы в сложившейся экономической ситуации. Даже тесть Никиты Муравьева граф Г.И.Чернышев уже накопил долгов более чем на миллион рублей ассигнациями. Это была незначительная часть по сравнению с оценочной стоимостью его имущества, но речь теперь не могла идти об умножении владений; наоборот: на повестке дня стоял вопрос о распродаже - но где искать покупателя?
С другой стороны, все еще сохраняющееся богатство позволяло проявлять смелость. Рескрипт 1 августа 1822 года запрещал нелегальную деятельность - это знали все. Пока заговорщики особых преступлений не совершали, о серьезных наказаниях и речи не было. Однако трудно было бы сохраниться на службе, если бы вскрылся сам факт участия в Тайном обществе - это тоже было всем очевидно.
Но личное богатство давало гарантию от катастрофы при подобной неприятной перспективе: если обычный дворянин должен был цепляться за службу и опасаться прогневить начальство, потому что собственное имение либо просто отсутствовало, либо не могло обеспечить его потребности, то для богача это было не смертельно - и можно было рисковать.
Риску благоприятствовало и то, что по возрасту большинство декабристов еще не успело похоронить своих предков и унаследовать их имущество. Родителям же материально не угрожало ни лишение прав, ни конфискация имущества их детей: при тогдашних юридических нормах старшие не отвечали за своих совершеннолетних отпрысков - это не сталинские времена!.. Отсюда, кстати, и снижение революционной активности у старшего поколения заговорщиков: этим, при неблагоприятном исходе, предположительно уже было что терять!
Такие оптимистичные расчеты вполне оправдались: даже при заранее не предусмотренных ужасных обстоятельствах почти все осужденные, кроме повешенных в 1826 году, более чем успешно продолжали пользоваться материальными благами - даже на каторге!
Аграрные программы и Никиты Муравьева, и Пестеля отвечали чаяниям этой среды: безземельное раскрепощение позволяло сохранить земельную собственность, избавиться от излишних крепостных и перейти к использованию наемного труда.
"Демократическая" программа Пестеля предлагала отчуждать половину помещичьих земель в фонд, из которого наделять землей обезземеленных крестьян. Эта умозрительная эквилебристика также целиком могла относиться только к богатым поместьям: в своих теоретических расчетах Пестель брал среднее поместье размером в 1000 десятин, чему тогда приблизительно соответствовало 250 ревизских душ. Это была достаточно точная оценка среднего размера среднепоместного хозяйства, но 85 % дворян были обеспечены гораздо хуже!
Пестель действительно придерживался демократического принципа наделения неимущего крестьянства помещичьей землей - это было позднее и руководящей идеей реформы 19 февраля 1861 года! Но преимущество земельных владений крупнейших помещиков гарантированно сохранялось (пусть в половину урезанном виде), а для основной массы помещиков и значительной части крестьян его проект был совершенно нереальной утопией, не способной развязать переплетения интересов в подавляющем большинстве имений. Это заложило основы антиправительственных и антимонархических настроений разоряющегося дворянства уже после 1861 года!
Большинство помещиков всегда было против отмены крепостного права: так было и в XVIII веке, и в начале XIX, и позже - накануне 1861 года. Понятно, почему: только рабский труд полутора-двух десятков крестьянских семей страховал от нищеты самого помещика. Лишившись этой поддержки, можно было рассчитывать только на единственный источник существования: государственное жалованье - как при Советской власти!
Никакая свобода предпринимательства не могла помочь дворянам: своих денег не было, а по традиции, сохранявшейся почти до конца XIX века, дворяне у купцов не служили. Отсюда и предельное равнодушие позднейшей революционной интеллигенции к буржуазным свободам. Такие, как Рылеев, управлявший конторой Российско-Американской компании в Петербурге, были редчайшими исключениями: для поэтов - свой закон, как якобы прочитал в "Капитале" Сергей Есенин!
Ни интересы мелкопоместных дворян, ни интересы государства декабристами, таким образом, напрямую не учитывались - о крестьянстве и речь почти не шла! Декабристы были не только страшно далеки от народа (как писал Ленин), они были напрямую против народа!
В этом и секрет того, что Никита Муравьев, отпихиваясь от настойчивых приставаний сторонников Пестеля и выставляя взамен необходимость вести пропаганду, сам никакой пропаганды, выходящей за рамки собственных сподвижников, не вел и не мог вести. Она просто не встретила бы почти ни у кого ни малейшего сочувствия!
Заговор не имел никаких политических перспектив, если иметь в виду распространение его идей для получения массовой поддержки, дальнейшего расширения социальной базы и приобретения необходимых практических возможностей.
Вот это и было тем хроническим недостатком средств, о котором сожалел Сергей Муравьев-Апостол, что прекрасно объяснено в письме его старшего брата!
Но это вовсе не исключало теоретической возможности чисто верхушечного переворота в стиле XVIII века: непосредственного захвата власти с дальнейшей перспективой (хотя и далеко не ясной!) осуществить такую часть реформ, какая окажется возможной - запомним этот тезис!
Почти все, происходившее в лагере заговорщиков в 1823–1824 гг., не доходило до сведения подозрительного императора, хотя он усиленно интересовался настроениями этой опасной среды. После его смерти обнаружилась такая его записка, датированная 1824 годом: "Есть слухи, что пагубный дух вольномыслия или либерализма разлит, или по крайней мере разливается, между войсками; что в обеих армиях, равно как и в отдельных корпусах, есть по разным местам тайные общества или клубы, которые имеют при том миссионеров для распространения своей партии. Ермолов, [Н.Н.]Раевский, Киселев, Мих[аил] Орлов, Дмитрий Столыпин и многие другие из генералов, полковников, полковых командиров; сверх всего большая часть разных штаб и обер-офицеров" - как видим, недалеко от истины; вот только Милорадович никогда не поминался Александром I в числе подозреваемых, хотя среди них оказался едва ли причастный к конспирации дед П.А.Столыпина!
К лету 1825 года эта почти благостная картина мирного сосуществования власти и оппозиции должна была радикальнейшим образом перемениться.
6. Заговорщики и Александр I: на последней прямой
1825-му предстояло стать роковым, переломным годом.
Экономическое положение государства и дворянства продолжало ухудшаться, а верховная власть не предпринимала ничего, чтобы исправить ситуацию. Прошло уже пять лет с того времени, когда Александр I в последний раз попытался осуществить хоть что-то, что можно было интерпретировать как попытку обновления государственного устройства.
Как мы знаем, император был очень озабочен угрозой заговора и уделил массу сил и внимания тому, чтобы по возможности крепче связать по рукам и ногам собственных братьев.
Широкой публике все это оставалось неизвестным, зато постоянные поездки императора по стране и загранице, сопровождаемые бесчисленными смотрами и парадами, изрядно надоели всем, кроме заинтересованных сделать карьеру шагистикой - недаром в проекте конституции Никиты Муравьева появился пункт, запрещающий императору покидать Россию.
Убийца Милорадовича П.Г.Каховский писал из Петропавловской крепости в начале следующего, 1826 года, к новому императору про старого: "общее негодование громко говорило во всей России: Император занимается лишь солдатами, играет ими как игрушкой, не печется о благосостоянии нашем, тратит сотни миллионов на армию, бесполезным содержанием миллионов войск иссушая источники богатства народного. У нас нет закона, нет денег, нет торговли, - что составят для нас штыки внутри государства"!
Можно считать, что в последние годы правления Александр I не сделал ровным счетом ничего, полезного России. Так думали и его современники - независимо от политических направлений, к которым принадлежали; на этом сходятся и историки последующих времен.
Великий князь Николай Михайлович в своей книге "Император Александр I" даже озаглавил последнюю главу: "Общее разочарование. 1822–1825" - не уточнив, правда, чье разочарование имеется в виду. Сам он следующим образом расценил деятельность Александра I в эти годы: "усталый победитель Наполеона вручал бразды внутреннего управления Россией Аракчееву, а внешнюю политику отдавал на попечение Меттерниха".
При таких обстоятельствах царю нужно было бы готовиться к основательным столкновениям не с воображаемой, а вполне серьезной враждебностью: ведь возмущенным подданным вроде бы было невдомек, что терпеть осталось недолго, и этот год - последний в правлении Александра Благословенного!
В свою очередь заговорщики, запуганные за несколько лет до того целенаправленными предупреждениями Милорадовича, Киселева и Ермолова, успели успокоиться и привыкнуть, что ничего особенного им не угрожает, если избегать экстравагантного поведения в стиле В.Ф.Раевского или Ф.Ф.Вадковского. Они распустились, утратили бдительность, увлеклись привлечением к своим пустопорожним беседам все новых и новых людей и неудержимо вели дело к тому, чтобы рано или поздно нарваться на бдительных сограждан, которые почтут своим долгом, не без корыстных побуждений, поделиться с начальством тревожными сведениями.
Самое начало года еще не очень предвещало грядущих потрясений.
Руководство "Южного общества", собравшись на очередных киевских "контрактах" (традиционная Крещенская ярмарка, ежегодно проводимая с 15 января по 1 февраля; на нее, кроме прочей публики, съезжалось дворянство Юго-Западного края), обсудило план, представленный С.И.Муравьевым-Апостолом и М.П.Бестужевым-Рюминым.
Уже было известно, что на следующий, 1826 год, намечен очередной смотр корпусов 2-й армии. Известно было и предполагаемое место под Белой Церковью, где должен остановиться приехавший император. Предлагалось начать с его убийства, а затем двинуть войска для захвата столиц.
Пестель и Юшневский решительно забраковали этот план; С.Г.Волконский и В.Л.Давыдов послушно их поддержали. Пестель, как упоминалось, резонно считал необходимым совместить цареубийство с немедленным захватом власти в Петербурге, не находя в других вариантах возможности успеха.
Чуть позже, в феврале, в Москву приезжал Е.П.Оболенский. Вместе с Пущиным он попытался расшевелить москвичей, среди которых было немало ветеранов-заговорщиков, но инициатива не имела успеха. Тайное общество в Москве после 1821 года так и не возобновило никакой деятельности.
Тучи над головами заговорщиков стали сгущаться позднее - весной 1825 года.
Начало неприятностям положил еще года за три до того начальник Южных военных поселений граф И.О.Витт, когда обратил внимание на суету и страсти, кипевшие в Каменке - поместье В.Л.Давыдова.
Витт был весьма колоритной фигурой тех нескучных времен. Сын польского графа, перешедшего на русскую службу, и красавицы-гречанки, он в 1801 году, двадцати лет отроду, был уже полковником и кавалером боевых орденов. После контузии при Аустерлице вышел в отставку, а в 1809–1812 гг. служил в польском легионе у Наполеона - можно предположить, что с разведывательными целями, потому что с июня 1812 года оказался снова в русских рядах. Вновь выполнял какие-то таинственные секретные поручения, но нес и регулярную строевую службу: участвовал в боях, с 1814 года командовал дивизией, а в 1819 возглавил упомянутые военные поселения. В том же году (как докладывал сам Витт Николаю I уже в 1826 году) "повелено мне было иметь наблюдение за губерниями: киевскою, волынскою, подольскою, херсонскою, екатеринославскою и таврическою, и в особенности за городами Киевом и Одессою, причем его величество изволил поручить мне употреблять агентов, которые никому не были бы известны, кроме меня; обо всем же, относящемся до сей части, никому, как самому императорскому величеству, доносить было не позволено, и все на необходимые случаи разрешения обязан я был принимать от самого в бозе почившего государя императора".
Подобрать ключи к Каменке Витту долго не удавалось, пока он не завербовал одного из соседей-помещиков - А.К.Бошняка. Последний родился в 1786 году, служил по гражданской части, но в 1812 году был в ополчении. Затем на два трехлетних срока избирался в Костроме губернским предводителем дворянства, но разорился и утратил родовую вотчину - типичная судьба того времени! Не желая быть сирым и убогим там, где недавно был богат и славен, вышел в отставку и переселился на Украину. Получив от Витта соответствующее задание, Бошняк к апрелю 1825 года сблизился с частым гостем Давыдова подпоручиком В.Н.Лихаревым - главной движущей силой Каменской управы. Заговорщики были рады обрести нового толкового сообщника.
У Витта к этому времени чрезвычайно обострились отношения с cобственным начальством: в Южных военных поселениях вскрылись денежные недостачи, а граф Аракчеев, неприязненно и ревниво относившийся к Витту, которого считал серьезным личным конкурентом, постарался самым неблагоприятным образом расписать эти прегрешения перед царем. Поэтому возможность сенсационного разоблачения заговора показалась Витту подарком судьбы.
Он немедленно рекомендовал Бошняку предложить заговорщикам его собственное, Витта, деятельное сотрудничество. Сам Витт, дескать, находится под подозрением у начальства и под угрозой опалы (что соответствовало истине), но, пока еще имея в подчинении военные поселения на обширной территории, может направить их силы на пользу оппозиции. Это вполне соответствовало неоднократно высказанным стремлениям заговорщиков взбунтовать военных поселенцев - вот только далее намерений они не продвигались.
В силу указанных обстоятельств Витт, по-видимому (достоверность этого предположения мы оценим ниже) обратился для содействия своим планам истребления заговора не к Аракчееву - непосредственному начальнику, а к П.Д.Киселеву, с которым должен был сотрудничать в отношении обмена информацией, поскольку деятельность тайной агентуры обоих пересекалась на общей территории. Вот тут-то и разыгралась замечательная история, в очередной раз характеризующая роль, взятую на себя Киселевым.
В отчете, написанном уже после 14 декабря 1825 года, Бошняк рассказал: "Или испытывая меня, или в припадке недоверчивости, Лихарев упрекал меня, что граф Витт их обманывает, ибо еще в мае месяце предлагал генералу Киселеву захватить всю шайку заговорщиков. Я отделался смехом и шутками. Впрочем, мне неизвестно, были ли какие по сему предмету переговоры между генералом Виттом и генералом Киселевым" - ситуация почти вполне прозрачная! Киселев снова предупредил заговорщиков и постарался вывести их из-под удара. Если бы последние оказались поумнее, то на этом их контакты с Бошняком и Виттом пресеклись - и заговор избежал очередной опасности.
Пестель показывал: "После сношения с Бошняком находились мы в постоянном опасении" - едва ли так было бы без предупреждений Киселева. На самого Пестеля они, похоже, произвели впечатление - вспомним о его капитулянтских настроениях к осени 1825 года! Но вот Лихарев и Давыдов предостережению в должной степени не вняли.
В мае 1825, получив отпор Киселева, Витт не оставил намерений выйти на царя с предупреждением. Он сразу же написал письмо И.И.Дибичу, сопровождавшему императора в поездке в Варшаву, намекая на предстоящие разоблачения. Но до августа в этом направлении так ничего и не произошло - в силу, видимо, все же некоторой опаски заговорщиков. К другим объяснениям мы еще вернемся.
Крупные перемены в "Южном обществе" случились ближе к лету 1825 года - после того, как М.П.Бестужев-Рюмин обнаружил в 8-й артиллерийской бригаде целое тайное офицерское общество, называемое "Соединенными славянами" (оно включало и служивших в 9-й артиллерийской бригаде).
Основали его подпоручики (один из них - отставной) братья П.И. и А.И. Борисовы, численность превышала весь состав "Южного общества" (к моменту знакомства с Бестужевым-Рюминым - 36 человек; к концу 1825 года дошла почти до полусотни; 23 из них предстали перед судом над декабристами), а состояли в нем обычные незнатные и небогатые служилые дворяне в невысоких чинах; выделялся среди прочих лишь штабс-капитан барон В.Н.Соловьев.
Они были готовы бороться против "тиранства" (как утверждалось в их клятве), но для всей этой достаточно широкой среды беднеющего дворянства было трудно изобрести какой-либо разумный путь социального спасения. Поставленные ими задачи выглядели совершенно фантастически - с учетом их реальных сил и возможностей: установить республиканское правление и объединить в союз все славянские земли, как то: "Россию, Польшу, Моравию, Далмацию, Кроацию, Венгрию с Трансильванией, Сербию с Молдавией и Валахией"…
Сергей Муравьев-Апостол и Бестужев-Рюмин постарались прибрать их к рукам и подключить к собственным революционным планам. В речи, приготовленной к торжественному коллективному вступлению "славян" в "Южное общество", Бестужев-Рюмин взывал к их самолюбию и честолюбию и сулил златые горы: "Век славы военной кончился с Наполеоном. Теперь настало время освобождения народов от угнетающего их рабства, и неужели русские, /…/ исторгшие Европу из-под ига Наполеона, не свергнут собственные ярма /…/, когда дело пойдет о спасении отечества, счастливое преобразование коего зависит от любви нашей к свободе?
Взгляните на народ, как он угнетен. Торговля упала; промышленности почти нет, бедность до того доходит, что нечем платить не только подати, но даже недоимки. Войско все ропщет. При сих обстоятельствах не трудно было нашему Обществу распространиться и придти в состояние грозное и могущественное. Почти все люди с просвещением или к оному принадлежат, или цель его одобряют /…/. Общество, по своей многочисленности и могуществу, вернейшее для них убежище. Скоро оно воспримлет свои действия, освободит Россию и, быть может, целую Европу".
"Славянам" захотелось поверить в эту мистификацию, а некоторые из них в декабре 1825 почли своим долгом пролить кровь во имя освобождения России и, быть может, целой Европы!