От меня вскоре после отправления курьера ко двору вашего императорского величества послан был человек для разведывания об оном деле и тому более уже двух месяцев никакого известия об нем не имею, и я сомневаюсь об нем, либо умер он, либо где-нибудь удержан, что не может о себе известия дать, а человек был надежный и доказан был многими опытами в его верности, а теперь отправлено от меня еще двое, один офицер, а другой Славянин, Венецианский подданный, и ничего им в откровенности не сказано, а показал им любопытство, что я желаю знать о пребывании давно знакомой мне женщины, а офицеру приказано, буде в службу может войти к ней, или к князю Радзивиллу волонтером, чего для и абшид ему дан, чтоб можно было лучше ему прикрыться, и что по оному происходить будет, не упущу доносить я обстоятельно вашему императорскому величеству; а случилось мне расспрашивать одного майора, который посылан был от меня в Черную Гору и проезжал Рагузы и дни два в оных останавливался; и он там видел князя Радзивилла, и сказывал, что она еще в Рагузах, где, как Радзивиллу, так и оной женщине, великую честь отдавали, и звали его, чтоб он шел на поклон, но он, услыша такое всклепанное имя, поопасся идти к злодейке, сказав при том, что эта женщина плутовка и обманщица, а сам старался из оных мест изъехать, чтоб не подвергнуть себя опасности. А если слабое мое здоровье позволит на кораблях ехать, то я не упущу сам туда отправиться, чтоб таковую злодейку постараться всячески достать.
Ваше величество изволите упоминать, не оная ли женщина переехала в Парос, на что честь имею донести, что от меня послан был нарочно для исследования в Парос подполковник и кавалер гр. Войнович со своим фрегатом, чтобы в точности узнать, кто она такова и какую нужду до меня имела, что так долго дожидалась меня, чего для дано было ему от меня уверение, чтоб она могла во всем ему открыться, и наставление - как с оной поступать. По приезде своем нашел он оную еще в Паросе и много раз с нею разговаривал о сем деле, а восемь дней, как он сюда возвратился и мне рапортовал: оная женщина купеческая жена из Константинополя, знаема была прежним и нынешним султаном по дозволенному ей входу в сераль к султанше, для продажи всяких французских мелочей, и оная прислана была точно для меня, чтоб каким-нибудь образом меня обольстить и стараться всячески подкупать, чтоб я неверным сделался вашему императорскому величеству, и оная женщина осталась в Паросе, издержав много денег на счет будущей своей удачи: теперь в отчаянии находится, и она желала в Италию сюда ехать, но гр. Войнович, по приказу моему, от оного старался отвратить, в чем ему и удалось: вышеписанная торговка часто употреблялась и от господ министров, чтоб успевать в пользу по делам их в серале…
А. Г. Орлов - Екатерине II.
Ливорно. 14/25 февраля 1775 г.
Угодно было вашему императорскому величеству повелеть доставить называемую принцессу Елизабету, которая находилась в Рагузах; я со всеподданническою рабскою моею должностью, чтоб повеление вашего величества исполнить, употреблял все мои возможные силы и старания, и счастливым себя почитаю, что мог я оную злодейку захватить со всею ее свитою на корабли, которая теперь со всеми ними содержится под арестом на кораблях и рассажены по разным кораблям. При ней сперва была свита до 60 человек; посчастливилось мне оную уговорить, что она за нужное нашла оную свиту распустить, а теперь захвачена она, камермедхен ее, два дворянина польских и несколько слуг, которых имена при сем прилагаю, а для оного дела и для посылки употреблен был штата моего генерал-адъютант Иван Кристинек, которого с оным моим донесением к вашему императорскому величеству посылаю и осмелюсь его рекомендовать, и могу вашему величеству, яко верный раб, уверить, что оный Кристинек поступал со всею возможною точностию по моим повелениям и имел удачно свою роль сыграть. Другой же употреблен к оному делу был Франц Вольф. Хотя он и не сделал многого, однакож, по данной мне власти от вашего императорского величества, я его наградил чином капитанским за показанное им усердие и ревность в высочайшей службе вашего императорского величества, а из других, кто к оному делу употреблен был, тех не оставлю деньгами наградить.
Признаюсь, всемилостивейшая государыня, что я теперь, находясь вне отечества в здешних местах, опасаться должен, чтоб не быть от сообщников сей злодейки застрелену или окормлену. Я ж ее привез сам на корабль на своей шлюпке и с ее кавалерами, и препоручил за нею смотрение контр-адмиралу Грейгу, с тем повелением, чтоб он всевозможное попечение имел о здоровье ее, и приставлен один лекарь; берегся бы, чтобы она при стоянии в портах не ушла бы, тож никакого письмеца никому не передала. Равно велено смотреть и на других судах за ее свитою, во услужении же оставлена у ней девка и камердинер; все ж письма и бумаги, которые у ней находились, при сем на рассмотрение посылаю с подписанием нумеров; я надеюсь, что найдется тут несколько польских писем о конфедерации противной вашему императорскому величеству, из которых ясно изволите увидеть и имена их, кто они таковы.
Контр-адмиралу же Грейгу приказано от меня, и по приезде его в Кронштадт, никому оной женщины не вручать без особливого именного указа вашего императорского величества… Я все оное от нее самой слышал; великую партию имеет; из России ж унесена она в малолетстве одним попом и несколькими бабами; в одно время была окормлена; не скоро могли ей помощь подать рвотными; из Персии ж ехала чрез татарские места около Волги; была и в Петербурге, а там чрез Ригу и Кенигсбург в Потсдаме была и говорила с королем Прусским, сказавшись о себе, кто она такова; знакома очень между Имерскими князьями, а особливо с Трирским и с князем Гол-штейн-Шлезвиг или Люнебургским; была во Франции, говорила с министрами, дав мало о себе знать; Венский двор в подозрении имеет; на Шведский и Прусский очень надеется; вся конфедерация ей очень известна и начальники оной; намерена была отсель ехать в Константинополь прямо к султану; и уж один от нее самый верный человек туда послан, прежде нежели она сюда приехала. По объявлении ее в разговорах, этот человек персиянин и знает восемь или девять языков разных, говорит оными всеми очень чисто; я ж моего собственного о ней заключения, потому что не мог узнать в точности, кто она в действительности…
Свойство она имеет довольно отважное, и своею смелостью много хвалится: этим то самым и мне удалось ее завести куда я желал. Она ж ко мне казалась быть благосклонною, чего для я и старался пред нею быть очень страстен; наконец я ее уверил, что я бы с охотой и женился на ней, и в доказательство хоть сего дня, чему она, обольстясь, более поверила, - признаюсь, всемилостивейшая государыня, что я оное исполнил бы, лишь только достичь бы до того, чтобы волю вашего величества исполнить; но она сказала мне, что теперь не время, потому что еще не счастлива, а когда будет на своем месте, то и меня сделает счастливым; мне в оное время и бывшая моя невеста Шмитша, могу теперь похвастать, что имел невест богатых!
Извините меня, всемилостивейшая государыня, что я так осмеливаюсь писать, я почитаю за должность все вам доносить, так как перед богом, и мыслей моих не таить; прошу и того не причесть мне в вину, буде я по обстоятельству дела принужден буду, для спасения жизни моей, и команду оставя уехать в Россию, и упасть к священным стопам вашего императорского величества, препоручая мою команду одному из генералов по мне младшему, какой здесь налицо будет. Да я должен буду своих в оном случае обманывать, и никому предстоящей мне опасности не показывать; я всего больше опасаюсь иезуитов, а с нею некоторые были и остались по разным местам, и она из Пизы уже писала во многие места о моей к ней привязанности, и я принужден был ее подарить своим портретом, который она при себе имеет, а если захотят и в России мне недоброхотствовать, то могут по этому придраться ко мне, когда захотят.
Я несколько сомнения имею на одного из наших вояжиров, а легко может быть, что я и ошибаюсь, только видел многие французские письма без подписи, и рука мне знакомая быть кажется.
При сем прилагаю полученное мною здесь письмо из-под аресту, тож каковое она писала и контр-адмиралу Грейгу на рассмотрение, и она по сие время еще верит, что не я ее арестовал, а секрет наш наружу вышел; то ж и у нее есть моей руки письмо на немецком языке, только без подписания имени моего, и что я постараюсь выйти из-под караула, а после могу и ее спасти. Теперь не имею времени обо всем донести за краткостию времени, а может о многом доложить генерал-адъютант моего штаба. Он за нею ездил в Рим, и с нею он для виду арестован был на одни сутки на корабле. Флот под командою Грейга, состоящей в пяти кораблях и одном фрегате, сей час под парусами, о чем дано знать в Англию к министру, чтоб он по прибытии в порт Английский был всем от него снабжаем. Флоту ж велено как возможно поспешать к нашим водам.
Всемилостивейшая государыня, прошу не взыскать, что я вчерне мое донесение к вашему императорскому величеству посылаю; опасаюсь, что в точности дела не проведали и не захватили курьера и со всеми бумагами…
Победа, и какая победа! Кому, как не убийце Петра III, могло удаться такое беспримерное по наглости похищение, буквально среди бела дня, в чужой стране, при толпах народа, в окружении одних иностранцев. Похищение или… предательство?
Иначе как объяснить извиняющийся, оправдывающийся тон письма? Орлов не торжествует, а будто приносит повинную, клянется, что на этот раз выложит перед Екатериной все карты.
Может быть, неудачное построение фраз, обманчивость интонаций? Но тогда откуда такая опасливая забота о том, что подумают о нем в России, как истолкуют и для чего используют его действия? Разве не поступал он как верный и слепой исполнитель воли Екатерины, не больше?
И множество натяжек Шестьдесят человек свиты неизвестной - ни один из свидетелей не подтверждает этой цифры. Где там! Замкнутый образ жизни, стремление избежать лишних контактов, недоверие к каждому новому лицу - в подобной характеристике образа жизни неизвестной современники едины. В архиве Итальянского департамента Польского королевства сохранилось донесение от 3 января 1775 года из Рима:
"Иностранная дама польского происхождения, живущая в доме г. Жуяни на Марсовом поле, прибыла сюда в сопровождении одного польского экс-иезуита, двух других поляков и одной польской служанки. Она платит за квартиру по 50 цехинов в месяц, да 35 за карету, держит при себе одного учителя поляка, приехавшего с нею, и одного итальянца, нанятого по приезде ее в Рим. Она ни с кем не имеет знакомства и ездит на прогулку в карете с закрытыми стеклами. На квартире ее экс-иезуит дает аудиенцию приходящим. Теперь он ищет для нее от двух до трех тысяч цехинов".
Или страх доблестного главнокомандующего перед некими таинственными мстителями за неизвестную. Не был ли он простым предлогом по возможности скорей оказаться перед Екатериной и постараться обезвредить невыгодные или и вовсе опасные для Орлова слухи и толкования? Разве в действительности не рискованней было ехать одному через всю Европу, чем отправиться в путь на русской эскадре, пребывание на которой обеспечивало полную безопасность? "Слабое здоровье" отличавшегося богатырским сложением Орлова звучало и вовсе смешно.
И еще одно. Писем неизвестной к Алексею Орлову и Грейгу в деле "самозванки" в XIX веке не было. Не существовало и ни малейших указаний на то, когда и почему они были изъяты.
А. Г. Орлов - неизвестной.
Февраль 1775. Перевод с немецкого
Ах! Как мы стали несчастливы. При всем этом надо быть терпеливыми; бог смилостивится нас не оставить. Я попал в такие же несчастные обстоятельства, как находитесь вы, однако надеюсь благодаря дружбе моих офицеров получить мою свободу и написать маленькое послание, которое адмирал Грейг из дружбы ко мне даст возможность доставить, и он сказал мне, что как только будет возможно даст вам бежать. Я спросил его о деле, он сказал, что получил приказ меня и всех, кто со мной будет, взять под арест. Когда я уже миновал все наши корабли, то увидел одновременно два судна передо мной и два за мной, которые гребли прямо ко мне. Я увидел, что дела обстоят плохо, и приказал своим людям грести изо всех сил, что они и сделали. Я думал проскочить, но они одна за другой преградили мне дорогу, и моя шлюпка вынуждена была остановиться, в то время как подошли другие суда, и я оказался в кольце. Я спросил, что это должно означать и что они сошли с ума, они с величайшей вежливостью отвечали мне, что получили приказ просить меня на один из кораблей, где была меньшая часть моих офицеров и солдат. Когда я туда прибыл, ко мне подошел комендант и со слезами на глазах объявил меня арестованным; и я должен был с этим примириться и надеясь на всемогущего господа спасителя нашего, что он нас не оставит. Адмирал Грейг обещает, что он будет доставлять вам все облегчения; прошу только первое время не делать никаких проб его верности; он будет на этот раз очень осторожен. Еще остается мне вас попросить беречь свое здоровье, и я обещаю, как только я получу свободу, вас разыскать в любом уголке земли и предстать к вашим услугам, вы только должны себя беречь, о чем я вас от всего сердца прошу. Ваши собственные строки я получил и с плачущими глазами прочел, поскольку из них я увидел, что вы меня хотите обвинить. Возьмите себя в руки, свою судьбу мы должны возложить на всемогущего господа и на него положиться. Я еще могу быть уверен, что вы получите это письмо. Я надеюсь, что адмирал будет так сострадателен и благороден, что передаст эту посылку. Я целую от сердца ваши руки.
Конечно, прежде всего неграмотность. Неумелые, косноязычные обороты не привыкшего к иностранному языку человека и ошибки в таком множестве и разнообразии, что подчас совершенно недоступным становится смысл написанного. Ничего не скажешь, образованность не составляла сильной стороны графа Алексея Григорьевича Орлова-Чесменского. Этому можно удивляться, но в письме важнее другое - интонация дистанции, огромной дистанции между Орловым и неизвестной. Трудно себе представить, чтобы так можно было писать человеку, с которым существовала какая бы то ни было близость. И в чем подобное письмо могло бы убедить неизвестную? В преданности Орлова? Но раз неизвестная с самого начала заподозрила предательство, оно не давало никаких убедительных доказательств противного. Попытка представить все дело как направленное против Орлова, при котором неизвестная оказалась случайной жертвой, выглядела совершенно нелепой. И только заботу о здоровье неизвестной - какой же смысл был не довезти ее до Петербурга живой! - можно с большой натяжкой принять за некую тень личных чувств. Если Орлов боялся, что его скомпрометирует в России подобный текст, он явно преувеличивал. Впрочем, письмо не несло ни подписи, ни даты. Официальное обвинение ограничивалось предположением, что это и есть ответ Орлова неизвестной.
Екатерина II - А. Г. Орлову.
Собственноручно. 22 марта 1775 г.
Граф Алексей Григорьевич. Чрез вашего генерал-адъютанта Крестенека получила третьего дня от вас известие, что контр-адмирал Грейг отправился от Ливорнского рейда тому тридцать пять дней назад, и буде не заехал в порт, то думаю, что он уже близ Балтики, а вероятнее, что в Англию заехал, ибо у нас море еще ото льду не очистилось. Через те же письма ваши уведомилась я, что женщину ту, которая осмелилась называться дочерью покойной императрицы Елизаветы Петровны, вам удалось посадить под караулом и с ее мнимою свитою; в сем вашем поступке нахожу паки всегдашнее ваше старание и ревность ко всему тому, что малейше может коснуться до службы моей, что не инако как к удовольствию моему служит как ныне, так и всегда. Вероятие есть, что за таковую сумасбродную бродягу никто горячо не вступится не токмо, но всяк постыдится скрытно и явно показать, что имел малейшее отношение. Конфедератов польских таковая комедия им самим, как разные подобные посрамления, кои они вчинали, послужит к наивящему позору…
Ф. Рокотов. Князь Г. Г. Орлов. 1762–1763 гг.
Сдержанность, достойная российской императрицы! Ни восторгов, ни слишком горячей благодарности - достаточно простого знака монаршего благоволения, признания, что граф Орлов-Чесменский "ревностен к службе". Разве существует большая похвала для верноподданного? И между прочим небрежное успокоение - никто за "сумасбродную бродягу" не вступится (еще бы - на военном фрегате!): Орлову нечего тревожиться за свою жизнь. Страхи, волнения Екатерины остались позади, как и… интерес к особе графа. Императрица могла быть уверена: теперь очередь выслужиться для Грейга, и он не упустит такой возможности. И как подтекст - слуга, взявшийся за слишком грязную работу, не только не интересен, но и больше не нужен.
Екатерина II - А. М. Голицыну
Князь Алексей Михайлович!
Тому сего дня тридцать пять дней, как контр-адмирал Грейг с эскадрою отправился от Ливорнского рейда и, чаятельно, буде в Англию не заедет или в Копенгагене не остановится, что при вскрытии вод прибудет или в Ревель или к самому Кронштадту, о чем не худо дать знать адмиралтейской коллегии, чтобы приготовиться могли, буде к тому им приготовления нужны. Г-н Грейг, чаю, несколько поспешит, потому что он везет на своем корабле, под караулом, женщину ту, которая, разъезжая всюду с беспутным Радзивиллом, дерзнула взять на себя имя дочери покойной государыни императрицы Елизаветы Петровны. Гр. Орлову удалось ее изловить, и шлет ее с двумя, при ней находящимися, поляками, с ее служанкою и с камердинером на сих кораблях и контр-адмиралу приказано ее без именного указа никому не отдавать. И так воля моя есть, чтобы вы, буде Грейг в Кронштадт приедет, женщину сию приказали принять и посадить ее в Петропавловскую крепость под ответом обер-коменданта, который ее и прокормит до остального моего приказания, содержав ее порознь с поляками ее свиты. В случае же, буде бы Грейг прибыл в Ревель, то изволь сделать следующее распоряжение: в Ревеле есть известный цухтгауз, отпишите к тамошнему вице-губернатору, чтоб он вам дал знать, удобно ли это место будет, дабы нам посадить сию даму под караулом, а поляков тамо в крепости на первый случай содержать можно.
Письма сих беспутных бродяг сейчас разбирают, и что выйдет и кто начальник сей комедии, вам сообщим, а только известно, что Пугачева называли братом ее родным.
Пребываю доброжелательна Екатерина марта 22-го дня 1775 года
Два дня на то, чтобы собственноручно ответить Алексею Орлову на ошеломляющую новость о поимке неизвестной. И столько же, чтобы принять решение о следователе - фельдмаршал князь А. М. Голицын. Знак особого доверия? В какой-то мере да. Но только в какой-то, потому что анализ архива неизвестной был поручен другим. Больше того - Голицыну этих писем увидеть не пришлось никогда. С точки зрения Екатерины, безопасней было ограничить фельдмаршала готовыми выводами, безо всяких поводов для размышлений и переоценок. Какая гарантия, что в ходе допросов неизвестной он не начал бы сопоставлять ее ответы с содержанием писем? Но, значит, подобное сопоставление могло оказаться или даже наверняка оказалось бы в пользу неизвестной - не Екатерины.
А. Г. Орлов - Екатерине II
Всемилостивейшая государыня!