Со временем золотой запас стал иссякать. Когда в VIII в. появились деньги, они были серебряными - как и везде на севере Европы в этот период. Даже в "Беовульфе" есть намеки на более прочную основу общественной организации. Король народа гаутов подарил Беовульфу меч, эфес которого был покрыт золотом, а также еще "зал и семь тысяч гайд земли". Это напоминает нам о том, что земля давно уже была самой постоянной формой богатства, что по мере уменьшения запасов золота земля становилась обычным даром приближенным в награду за верность. В английских королевствах король был самым крупным землевладельцем, и он кормил своих придворных, либо перемещаясь от одной усадьбы к другой и поедая произведенные в ней сельскохозяйственные продукты, либо приказывал, чтобы их на кораблях или повозках доставляли к нему в пиршественную залу. В конце VII в. закон короля Уэссекса Ине гласил: "Оброк с 10 гайд: 10 бочек меда, 300 буханок хлеба, 12 амберов валлийского эля, 30 - чистого эля, две коровы или 10 валухов, 10 гусей, 20 кур, 10 головок сыра, 1 амбер масла, 5 лососей, 20 фунтов фуража и 100 угрей". Это было указание, а не точный перечень, но оно ярко напоминает нам о сложности управления хозяйством до появления постоянных средств денежного обращения, или соответствующей системы рынков, или приемлемых условий транспортировки. Однако задолго до Нормандского завоевания деньги и рынки развились так, как король Ине и мечтать не мог. И хотя транспорт был ужасным по современным меркам, он был тщательно организован, и "ферма одной ночи", как причудливо называли основную единицу оброка, могла быть переведена в наличные деньги, то есть повозки серебряных пенсов. Серебряный пенни был единственным имевшим хождение средством денежного обращения, которое существовало в этой стране между его введением Оффой и появлением золотых монет в XIV в.
"Беовульф" показывает нам общество, в котором воины посвящали себя верному служению своему господину и участию в его и своих собственных кровавых междоусобицах. Но совершенно ясно, что это не было их единственным занятием, и еще менее - единственной заботой изначальных слушателей поэмы. Не одного короля Нортумбрии Беда Достопочтенный называет образованным человеком, а королю Келвульфу он посвятил свою "Церковную историю". Но чтобы быстрее всего исправить представление о том, что саксонские короли были просто варварами, следует бросить взгляд на "Жизнь короля Альфреда", написанную Ассером. Без сомнения, мы живем в более гуманном мире, чем мир Хенгиста (англосаксонский вождь, умер в 488 г. - Пер.) или Саттон-Ху. Мы должны учитывать сильный рост государственной организации и умения жить в мире. Но во времена Альфреда угрозу английским королевствам представляли армии захватчиков данов. "Англосаксонская хроника" рисует картину бедствия, и складывается отчетливое впечатление того, что даже победы Альфреду доставались нелегко и были непрочными, даже Уэссекс был на пороге распада. Альфред в силу сложившихся обстоятельств стал великим воином и воевал с охотой. Ассер сообщает нам, что вкус к этому он унаследовал. Он днем и ночью жадно слушал саксонские стихи, хотя нам и не сообщают, были ли это поэмы о героических междоусобицах или стихи религиозного содержания. И те и другие читались в Хеороте, и можно предположить, что и те и другие привлекали Альфреда. Он также был страстным любителем охоты, как и все успешные короли Средневековья: это был королевский вид спорта, который направлял энергию воинов на менее вредное занятие (по крайней мере, не было человеческих жертв), чем войну; он приучал людей к быстрым и энергичным действиям в полевых условиях, давал им возможность тренироваться.
Если это все, что нам известно об Альфреде, то нас следует извинить за то, что, в нашем понимании, его жизнь проходила в охотах, войнах и за пиршественным столом - так он, вероятно, провел большую часть своей жизни. Но мы также знаем и о некоторых других его делах, в которые он включался с не меньшим рвением. Он обратил свой проницательный ум к долгосрочным проблемам обороны королевства, укрепления городов, совершенствования боевых кораблей, реорганизации армии. Он считал, что у короля должны быть люди, которые молятся, и люди, которые работают, а также воины, и он очень заботился о церкви и пытался (неудачно) основывать монастыри. Он заботился о своих поместьях и обо всех своих подданных; он издал основательный сборник "законов", интересовался деятельностью судов и пытался поднять уровень служителей закона. Королевские доходы были поставлены на новую основу. Самое удивительное, что он находил время для интеллектуальных занятий: он организовал семинар ученых людей для перевода основных наставлений и религиозных произведений на английский язык и сам принимал активное участие в переводе. Он хотел править королевством образованных людей - мечта такая же безнадежная, хоть и вдохновляющая, как и многие его планы. В тронном зале Чеддара Альфред, вполне вероятно, отдыхал от охоты и пировал со своими приближенными, как Хродгар в Хеороте. Огромный зал является символом королевского правления агрессивного, военного типа. Но еще очень многое происходило в нем и за его стенами. И хотя Альфред был исключением, его жизнь показывает, что мог делать король, демонстрирует его кругозор, а его разнообразные занятия напоминают нам о том, что у каждого короля было много дел, помимо пиров в пиршественной зале.
Именно во времена Альфреда мы впервые слышим о деятельности королевского казначейства и о королевской печати. Королевская казна содержала драгоценные камни и металлы, а также монеты. До завоевания не велись никакие письменные отчеты, и ценность представляют немногие записи любого рода. Но по меркам того времени английская казна была довольно хорошо организована: король и его чиновники надзирали за чеканкой монет. У короля были разнообразные источники дохода, который стал со временем включать некоторые формы прямого налогообложения, и ясно, что он мог располагать значительными суммами денег. Казна обычно была слишком объемной, чтобы большую ее часть возить с собой, и у последних саксонских королей, очевидно, она имела постоянные места хранения, главным из которых, несомненно, был Винчестер. В королевской спальне, где бы король ни останавливался во время своих путешествий, хранился сундук с драгоценными камнями и деньгами на сиюминутные нужды. С королем всегда ездили секретари. Огромные хартии во времена короля Этельстана могли быть написаны королевскими писцами или, возможно, монахами или аббатами, которым было поручено это дело. Сомнительно, чтобы королевские писцы обычно писали королевские хартии во времена до Этельстана или в конце X и начале XI в. Однако большая хартия на латыни была заменена на гораздо меньший "указ" на английском языке как средство выражения монаршей воли. Указ представляет собой особый интерес, так как это была первая серьезная попытка сделать правление частично грамотным и первый документ, к которому была приложена большая печать. Нам известно, что у Альфреда была печать, но ни одного образца английской королевской печати со времен, предшествующих правлению Эдуарда Исповедника, не сохранилось. К тому времени было обычной процедурой, когда королевский дар в виде земель или привилегий письменно фиксировался в виде короткого указа на английском языке и отправлялся в суд графства, к которому это имело отношение. Там чиновник мог прочитать указ собравшимся людям, и, хотя они не могли проверить правильность того, что он читает, так как большинство из них были неграмотными, они могли, по крайней мере, увидеть большой кусок воска с отпечатком большой печати. Именно она являлась самым лучшим средством, устанавливающим подлинность документов, прежде чем большинство людей стали достаточно грамотными, чтобы подписывать свои имена. Во времена нормандцев в суде графства не каждый понимал английский язык - языком нормандских господ был французский язык, - так что указ стал соответствовать обычному письменному соглашению того времени и писался на латыни, а потом истолковывался слушателям на том языке, какой они понимали. Но указ оставался основой всех документов, скрепленных большой печатью и изданных после завоевания. Таким и другими способами нормандцы просто перенимали, адаптировали и развивали то, что они нашли.
Жизнь последнего саксонского короля описана идиллически наивно его первым биографом, который делал это, наверное, еще при его жизни: "Таким образом, эти правители (эрл Гарольд и его брат) обезопасили королевство со всех сторон, и жизнь доброго короля Эдуарда протекала в безопасности и мире. Он много времени проводил на полянах и в лесах, предаваясь охоте. После церковной службы, которую он охотно посещал каждый день, он занимался с соколами и им подобными птицами, которых ему приносили. Его радовали лай и возня гончих. За такими занятиями он иногда проводил целый день, и лишь в них он действительно по природной своей склонности черпал житейские удовольствия". Далее автор пишет, как усердно Эдуард "исповедовал христианскую религию", с какой радостью встречался с аббатами и монахами, особенно из других стран. "Обычно он с кротостью ягненка и безмятежностью духа стоял на церковных службах - верующий в Христа на виду у всех верующих, и в такие моменты он редко разговаривал с кем-нибудь, если только к нему не обращались" - весьма необычное достоинство. Другие короли во время месс сплетничали, и говорят, что Генрих I выбрал одного из своих видных приближенных в священники, потому что тот мог закончить службу в рекордно короткое время. "К тому же следует сказать, что он демонстрировал пышный королевский наряд, в который королева обязательно одевала его. А он бы не заметил, если бы его одеяние было и не таким роскошным. Однако он был благодарен королеве за ее внимание к нему в таких вопросах и в разговорах со своими близкими друзьями добродушно отмечал ее рвение в самых признательных выражениях. Он с великим состраданием склонялся к бедным и немощным и полностью содержал немалое количество таких людей не только при своем королевском дворе, но и во многих уголках своего королевства. В конце концов, его супруга не удерживала его от этих добрых дел, во главе которых он стоял, а, скорее, побуждала его не медлить с ними, и часто даже она сама играла в них ведущую роль. Так как если он подавал бедным время от времени, то она была щедра, но направляла свою щедрость на такие добрые цели, чтобы также подчеркнуть и высочайшее благородство короля. И хотя по обычаю и закону трон королевы всегда стоял рядом с троном короля, она предпочитала - кроме церкви и королевского застолья - сидеть у его ног, пока король случайно не касался ее рукой или жестом не приглашал или повелевал ей сесть рядом с ним".
Эта картина королевской жизни явно однобока. И хотя в конце своей жизни Эдуард, по-видимому, предпочитал поручать часть своих дел подчиненным: армию - "второму человеку после короля" Гарольду, как его назвал один автор, а управление страной - эрлам, епископам и шерифам, - эта картина апатичной святости, нарушаемая время от времени хорошей охотой, вероятно, сильно гиперболизирована. Тем не менее мы видим на ней средневекового короля в двух характерных местах - в поле на охоте и в церкви.
Далее автор описывает рвение Эдуарда при восстановлении Вестминстерского аббатства, которое он расширил и в знак своей преданности Богу и св. Петру обеспечил постоянным доходом. В нем был поставлен памятник ему, и оно стало, без сомнения, подходящим храмом для самого большого из его дворцов. Во второй части "Жизни" король Эдуард находится на пути к тому, чтобы стать Эдуардом святым - Эдуардом Исповедником, "избранным Богом еще до его рождения и благословленным на царство не столько людьми, сколько небесами". Настоящим "избирателем" был Бог; король - его помазанником. И нам говорят о том, насколько правильно это было в случае с Эдуардом, так как через него при его жизни Бог совершал чудеса исцеления.
Эдуард был святым, sanctus, в силу своего положения, а также благодаря всей своей жизни. Последнему утверждению, впервые высказанному во второй части "Жизни", написанной вскоре после смерти Эдуарда, потребовалось какое-то время, чтобы созреть. Оно было не настолько очевидно другим современникам Эдуарда, как автору произведения. В конце концов оно принесло свои плоды, когда в 1161 г. вестминстерские монахи, обладавшие драгоценной реликвией - его телом, при поддержке Генриха II и большой группы выдающихся церковнослужителей получили от папы Александра III буллу о его канонизации. Александр возвел его в ранг святого; монахи Вестминстерского аббатства установили раку с его мощами позади высокого алтаря. На глазах народа была провозглашена святость королевской власти. В те времена люди с трудом проводили различие между королем и его функциями - это было единое целое; верность имела личную направленность на человека. Но в XII в. утверждали, что король может делать святые дела, даже если он сам не святой, как священник.
Во времена Вильгельма Рыжего и Генриха I нормандский священник не знал меры, говоря о короле, его власти и его личности. Священное миропомазание изменяет человека, делает его помазанником Божиим, наместником Христа, его alter ego (другое "я" - лат.), святым исполнителем святых функций. Нормандский аноним, одно время известный как Аноним из Йорка, здесь представляет старые традиционные понятия о королевской власти и Божественном происхождении короля, доведенные до логической крайности с помощью возрожденной логики конца XI в. Он также предлагал на обсуждение учение, которое имело тенденцию вбить клин между королем и его функциями: нравственной властью, которую он приписывает королю, могли бы обладать Альфред или Эдгар или даже Эдуард, но вряд ли Вильгельм Рыжий или Генрих I. Тем не менее во времена нормандцев сакральность власти короля принималась всеми, хотя и отвергалась в своей крайней форме папой римским. Самым интересным из чудес, сотворенных Эдуардом, был первый в Англии пример "прикасания к золотушному" для излечения от золотухи. Вскоре это стало обычной королевской практикой во Франции и Англии. По-видимому, она существовала уже во времена Генриха I, наверное, чтобы подчеркнуть священную власть, которую Генрих унаследовал, родившись после того, как его родители были миропомазаны монархами, и которую он утвердил, женившись на наследнице рода Кердика.
Нормандские короли были святыми людьми, как и их предшественники, они перенимали многое из того, что они находили в каждом аспекте своей королевской власти. Сфера их деятельности не сильно отличалась от сферы деятельности саксонского короля, хотя объем административной работы при дворе и в королевской семье постоянно увеличивался. Но их одежда и постройки, в которых они жили, изменились больше. Беовульф, подобно неизвестному воину из Саттон-Ху, отличался своими дорогими доспехами, особенно шлемом, "инкрустированным золотом, скрепленным роскошными обручами и украшенным изображениями вепрей". На гобелене из Байо Вильгельм и Гарольд изображены в полном комплекте доспехов, но их нельзя отличить от их приближенных, разве что благодаря надписям. На всех надеты кольчуги, конические шлемы с щитком для носа, а в руках ромбовидные щиты и меч, или булава, или топор, или копье. Шлем с короной, отличительный головной убор королей, видимо, вошел в употребление с Генрихом I (1100-1035). Но гобелен также изображает Эдуарда и Гарольда, сидящих на троне как короли, с особыми королевскими эмблемами. Золотой шлем был, очевидно, самым древним головным убором саксонских королей, а украшенная драгоценными камнями корона позднероманского стиля появляется на первых монетах. Мы не знаем, когда впервые была надета корона. Она есть на некоторых монетах короля Этельстана (925- 939) и на его же портрете (иллюстрация 6а). Королевские знаки отличия появились во время коронации короля Эдгара в 973 г. Скипетр наряду с короной стал использоваться в качестве особого символа королевской власти, и к нему вскоре добавилась держава - в подражание франкским и германским монархам, особенно германскому королю Отгону Великому, который был коронован как римский император в 962 г. Корона Этельстана представляла собой обыкновенный металлический обруч с зубцами, простой по форме. Ко времени правления Эдгара зубцы превратились в геральдические лилии; такая корона изображена на портретах Эдгара, Кнуда, Эдуарда Исповедника и Гарольда. Корона Завоевателя была работы греческих умельцев, покрыта арабским золотом (так повествует нам Гай Амьенский) и украшена египетскими самоцветами; она сверкала металлическими звездами и драгоценными камнями на двойном обруче. По форме она, возможно, напоминала венгерскую корону XI в. и, наверное, корону Отгона Великого, которая в наши дни находится среди императорских сокровищ в Вене. В ней можно увидеть сознательное подражание Вильгельма величию германских императоров. Он укреплял свои собственные сомнительные притязания, еще больше усиливая внешнее великолепие королевской власти.
Очень трудно воссоздавать дворцы первых нормандских королей. В настоящее время не сохранилось ничего от первых дворцов в Вестминстере или Винчестере, самых основательных из всех их дворцов. Возможно, Чеддар, которым еще пользовались до времен правления короля Иоанна, покажет, изменили ли нормандцы в корне стиль жизни своих предшественников. Насколько нам известно, сначала их дворцы не отличались чем-то особенным: это был большой комплекс построек с огромным пиршественным залом посредине. У нормандцев была страсть к возведению больших построек из камня, и с течением времени огромный зал с пристройками из бревен заменил зал из камня, подобно прекрасному огромному залу Винчестерского замка. Но он относится к XIII в. и находится на месте замка, а не старого дворца.