* * *
Работа на космодроме шла, как на фронте во время наступления. Люди уходили из корпуса, в котором готовились ракета-носитель и космический корабль, только для того, чтобы наспех чего-нибудь перекусить, поспать - когда глаза уж сами закрываются - часок-другой, и снова вернуться в корпус.
Один за другим проходили последние комплексы наземных испытаний. И когда какой-то один из многих тысяч элементов, составлявших в совокупности ракету и корабль, оказывался вне допусков и требовалось лезть в нутро объекта, чтобы что-то заменить, - это каждый раз означало, как в известной детской игре, сброс на изрядное количество клеток назад. Еще бы! Ведь для одного того, чтобы просто добраться до внушающего какие-то подозрения агрегата, приходилось снова разбирать иногда чуть ли не полкорабля и этим, естественно, сводить на нет множество уже проведенных испытательных циклов.
И ничего: разбирали, собирали вновь, проверяли все досконально, повторяли иную трудоемкую операцию по нескольку раз, не оставляли "на авось" ни единой, внушавшей малейшее сомнение мелочи... Правда, особенно заботиться о сбережении нервных клеток (тех самых, которые, как утверждает наука, не восстанавливаются) участникам работы тут уж не приходилось. На санаторий это похоже не было...
Но проходили считанные часы, очередная задержка (ее почему-то называли "боб", а задержку более мелкую соответственно - "бобик") ликвидировалась, и работа по программе шла дальше... до нового "боба".
Весь ход дел держал в своих руках Сергей Павлович Королев - Главный конструктор, академик, заместитель председателя Государственной комиссии, технический руководитель пуска - и прочая, и прочая, и прочая... За каждым из этих титулов стояли немалые права и еще больше - ответственности.
Но не в титулах было дело. Не они определяли то особое место, которое занимал Королев во всем сложном, небывалом по масштабу комплексе работ по созданию и вводу в строй ракетно-космических систем.
Среди участников этого огромного дела было немало личностей - именно личностей! - исключительно ярких. Созвездие создателей космической техники состояло - как оно и положено уважающему себя нормальному созвездию - из настоящих звезд: больших инженеров и больших ученых.
И почти все они признавали Королева своим лидером!
Почему?
Не знаю. Не берусь ответить на этот вопрос с полной категоричностью. Но думаю, что, кроме глубоких знаний, выдающихся организаторских способностей и конструкторского таланта, не последнюю роль тут играла очевидная для всех неугасающая эмоциональная и волевая заряженность Королева. Для него освоение космоса было не просто первым, но первым и единственным делом всей жизни. Делом, ради которого он не жалел ни себя, ни других (недаром говорили сотрудники его КБ: "Мы работаем от гимна до гимна"). Да что там - не жалел! Просто не видел, не умел видеть ничего вокруг, кроме того, что как-то способствовало или, напротив, препятствовало ходу этого дела.
И сочетание такой страстности однолюба с силой воли, подобной которой я не встречал, пожалуй, ни в ком другом из известных мне людей (хотя на знакомства с сильными личностями мне в жизни, вообще говоря, повезло), - это сочетание влияло на окружающих так, что трудно им было бы, да и просто не хотелось что-нибудь ему противопоставлять. Великая сила - страсть, а тем более - страсть праведная...
Как известно из элементарной физики, выполнение любой работы требует соответствующего расхода энергии. Это справедливо в буквальном смысле слова, когда речь идет об энергии механической, электрической или тепловой, - справедливо и в смысле переносном, когда в действие вступает энергия душевная.
Так вот, в деле освоения космоса центральным источником энергии был Сергей Павлович Королев.
Автор известного "Закона Паркинсона" разделял облеченных той или иной мерой власти людей на две основные категории: "Да-человеков" и "Нет-человеков", отмечая при этом, что, к сожалению, в реальной жизни последняя категория решительно превалирует.
Королев был "Да-человеком" - в самом что ни на есть ярко выраженном виде!
Как же было не принимать того, что исходило от него?
* * *
Спустя пять лет, когда Королева не стало, знавшие его люди, после первых месяцев самого острого ощущения непоправимости потери, почувствовали потребность как-то разобраться в характере этой яркой, нестандартной, во многом противоречивой личности, - так сказать, подвести итоги. И тут-то, неожиданно для многих, казалось бы, хорошо его знавших, выяснилось интересное обстоятельство. Оказывается, бросавшаяся в глаза резкая манера обращения Королева с окружающими чаще всего была действительно не более чем манерой. Во всяком случае, при всей своей склонности к тому, чтобы пошуметь, за воротами без куска хлеба он ни единого человека не оставил и вообще неприятностей непоправимых никому не причинил.
Но пошуметь, повторяю, любил.
Особенно щедр он был - по крайней мере, устно - на всевозможные "объявляю выговор", "увольняю" и тому подобное. Хотя и тут трудно сказать, чего в этих эскападах было больше - органической вспыльчивости характера или мотивов, так сказать, осознанно тактических ("чтобы мышей ловить не перестали").
...За несколько дней до пуска "Востока-1" Королев с утра явился в Монтажно-испытательный корпус космодрома, где собирался и испытывался корабль, и учинил очередной разнос ведущему конструктору космического корабля - человеку, в руках которого сосредоточивались все нити от множества взаимодействующих, накладывающихся друг на друга, пересекающихся работ по разработке чертежей, изготовлению и вот теперь уже подготовке корабля к пуску. Несколько лет спустя ведущий конструктор рассказал обо всем этом в интересной книжке своих воспоминаний "Первые ступени", на обложке которой стоит имя автора - Алексей Иванов. В дни подготовки к пуску первого "Востока" Алексей Иванов - будем и мы называть его так, - по моим наблюдениям, из Монтажно-испытательного корпуса вообще не уходил. Во всяком случае, в какое бы время суток я там ни появлялся, ведущий конструктор, внешне спокойный, деловитый и даже пытающийся (правда, с переменным успехом) симулировать неторопливый стиль работы, был на месте...
Итак, Королев учинил Иванову разнос, каковой закончил словами:
- Я вас увольняю! Все. Больше вы у нас не работаете. Подите к машинистке, продиктуйте ей приказ о том, что вы уволены, и принесите мне на подпись!
- Хорошо, Сергей Павлович, - миролюбиво ответил Иванов. И продолжал заниматься своими делами.
Часа через два или три Главный снова навалился на ведущего конструктора, уже за какое-то другое действительное или мнимое упущение:
- Идите к машинистке, напечатайте приказ: я вам объявляю строгий выговор!
Иванов посмотрел на Главного и невозмутимо ответил:
- Не имеете права.
От таких слов Сергей Павлович чуть не задохнулся:
- Что?!?! Я не имею права? Я?.. Почему же это, интересно бы знать?
- Очень просто: я не ваш сотрудник. Вы меня сегодня утром уволили.
Последовала долгая пауза.
Потом Королев вздохнул и жалобным, каким-то неожиданно тонким голосом сказал:
- Сукин ты сын... - и первым засмеялся.
И работа пошла дальше. До полета Гагарина оставалось пять дней.
* * *
Какая атмосфера господствовала в те дни на космодроме? Трудно охарактеризовать ее каким-то одним словом. Напряженная? Да, конечно, напряженная: люди работали, не жалея себя. Но не только это - и в первую очередь не это определяло их настроение, их внутренний тонус.
Торжественная? Безусловно, торжественная. Каждый ощущал приближение того, что издавна называется "Звездными часами человечества". Но и торжественность была какая-то неожиданная: если можно так выразиться, не столь парадная, сколько деловая.
Были споры, были взаимные претензии, многое было... И кроме всего прочего, был большой спрос на юмор, на шутку, на "подначку". Даже в положениях, окрашенных, казалось бы, эмоциями совсем иного характера.
Дня за два до полета первого "Востока" Королев вдруг принялся, не помню уж, по какому поводу, подробно и развернуто разъяснять Гагарину, насколько предусмотрены меры безопасности для любых случаев, какие только можно себе представить в космическом полете. Гагарин в течение всего этого достаточно продолжительного монолога так активно поддакивал и так старательно добавлял аргументы, подтверждающие правоту оратора, что тот, оценив комическую сторону ситуации, вдруг на полуслове прервал свою лекцию и совсем другим, разговорным тоном сказал:
- Я хотел его подбодрить, а выходит - он меня подбадривает.
На что Гагарин философски заметил:
- Наверно, мы оба подбадриваем друг друга.
Все кругом посмеялись, и, я думаю, этот смех был не менее полезен для дела, чем разбор еще доброго десятка возможных аварийных положений и предусмотренных для каждого из них средств обеспечения безопасности космонавта.
А известный авиационный врач и психолог Федор Дмитриевич Горбов, много сделавший для подготовки первых наших космонавтов, в таком ответственном документе, как предстартовая медицинская характеристика, счел нужным специально отметить: "Старший лейтенант Гагарин сохраняет присущее ему чувство юмора. Охотно шутит, а также воспринимает шутки окружающих..."
Оказывается, и это нужно человеку в космосе.
...А что, кстати, вообще будет нужно человеку в космосе?
Как он там будет себя чувствовать?
Не отразятся ли непривычные факторы космического полета - та же невесомость, например, - на его работоспособности?..
Точно ответить на эти и многие им подобные вопросы не мог на всем белом свете никто. А отсутствие точных ответов закономерно вызывает поток предположений - осторожных и смелых, правдоподобных и парадоксальных, робких и высказываемых весьма безапелляционно, - словом, всяких.
Были среди этого потока предположений и, скажем прямо, устрашающие. Дюссельдорфское издательство "Эгон", например, выпустило работу немецкого ученого Трёбста, в которой высказывалось опасение, что под действием "космического ужаса" (появился, как видите, и такой термин) космонавт утратит способность к разумным действиям, вследствие чего не только не сможет управлять системами корабля, но и причинит самому себе вред, вплоть до "самоуничтожения".
Правда, надо сказать, что среди советских ученых и инженеров - участников создания и пуска "Востока-1" - подобные крайние точки зрения хождения не имели. Насчет "самоуничтожения" речь не шла... Но при распределении функций между космонавтом и автоматическими устройствами космического корабля кое-кто из наших исследователей был явно склонен с большим доверием взирать на последние.
Конкретно эта позиция нашла вещественное отражение в том, что переход, в случае необходимости, от автоматического управления кораблем к ручному был намеренно обставлен дополнительными сложностями. Обнаружив отказ автоматики, космонавт должен был преодолеть специальный "логический ключ" - набрать на шестикнопочном пульте определенное трехзначное число (то есть нажать в заданной последовательности три оцифрованные кнопки из имеющихся шести) - и лишь после этого мог включить ручное управление, развернуть, пользуясь им, корабль в такое положение, чтобы сопло тормозной двигательной установки было направлено вперед, против хода, в нужный момент запустить ее и таким образом перевести корабль с режима орбитального полета в режим спуска. Несколько лет спустя каждый посетитель московской Выставки достижений народного хозяйства мог собственными глазами посмотреть кабину корабля "Восток" со всеми устройствами ручного управления спуском. И Гагарин, и его дублер Титов, как и вся первая шестерка будущих космонавтов, надежно освоили эту операцию на специальном стенде-тренажере, в чем я был уверен полностью, так как занимался с ними на этом тренажере сам.
Но за какую-нибудь неделю до полета "Востока-1", уже на космодроме, ситуация неожиданно осложнилась. Выяснилось, что, во избежание напрасного, не вызванного необходимостью включения космонавтом ручного управления, пресловутое магическое число - ключ к разблокировке этого управления - предполагалось в случае надобности... сообщить космонавту по радио. Все-таки витала незримая тень профессора Трёбста над кое-кем из нас!..
И загорелся жаркий бой!
Все, кто имел отношение к методической стороне предстоявшей работы, активно восстали против такого варианта.
- Давайте сравним, - говорили мы. - Что более вероятно: потеря человеком способности к разумным поступкам или элементарный отказ радиосвязи - какое-нибудь там непрохождение волн, например? Вспомните хотя бы летчика-истребителя! Тоже один, никого рядом нет, а, скажем, в ночном полете он и не видит ничего, кроме своей кабины. И ничего - справляется...
Королев эти соображения воспринял, без преувеличения, мгновенно. Он вообще был очень скор на то, чтобы понять точку зрения оппонента (хотя порой железно непробиваем на то, чтобы с ней согласиться), а тут, как выразились бы дипломаты, достижению взаимопонимания дополнительно способствовало авиационное прошлое Сергея Павловича.
С авиацией он был связан смолоду. Принадлежал к той самой яркой корпорации пилотов и конструкторов - зачинателей советского планеризма, - которая впоследствии дала Большой авиации конструкторов О. Антонова, С. Ильюшина, А. Яковлева, летчиков-испытателей С. Анохина, В. Расторгуева, И. Сухомлина, В. Степанченка, В. Федорова, В. Хапова, И. Шелеста и многих других.
Королев в молодости сконструировал несколько интересных планеров - от первой пилотажной "Красной звезды" до первого же ракетопланера СК-9, - а кроме того, и сам немного летал как пилот. И очень любил вспоминать об этом:
- Я-то ведь тоже летчик!
Или:
- Мы, летчики, это понимаем...
Возражать тут не приходилось - он действительно понимал. И всячески стремился в новом деле освоения космоса как можно больше использовать многолетний опыт авиации. Не случайным, конечно, было и то, как настойчиво привлекал он опытных летчиков-испытателей к работам, связанным с полетами в космос человека.
Не мудрено, что идея о передаче в случае необходимости "магического числа" космонавту на борт по радио была им забракована немедленно.
- Дадим ему это чертово число с собой в запечатанном конверте, - сказал Главный.
Откровенно говоря, такое решение тоже не показалось нам стопроцентно удачным. Мало ли что там может случиться в невесомости - еще уплывет этот конверт в какой-нибудь закоулок кабины, ищи его потом! Но попытки продолжить обсуждение вопроса Королев категорически пресек:
- Все. Дело решено. Об этом уж и в Москву сообщено...
Последний довод действительно закрывал путь к дальнейшим дискуссиям: раз "сообщено" - то все.
Единственное, на что удалось уговорить Сергея Павловича, это что запечатанный конверт будет приклеен к обшивке кабины рядом с креслом космонавта. Достаточно подсунуть палец под печать, сорвать ее - и раскрывшиеся лепестки дадут возможность увидеть число, написанное на внутренней поверхности задней - приклеенной к обшивке - стороны конверта.