- Воюем хорошо, товарищ полковник! Двух сегодня прикончил: "юнкерса" и "мессершмитта".
Рогачев рассказал, как Тимонов только что объяснял свой успех в бою. Полковник от души расхохотался: ведь это и его излюбленный метод - бить противника в упор! Именно так он учил воевать нас, молодых летчиков, в 1939 году.
- Сущую правду говорю, товарищ полковник! По науке у меня никак не получалось, - оправившись от смущения, убежденно гойорил Тимонов. - Поймаю "мессера" в прицел, потом как начну отсчитывать по сетке тысячные, он и вырывается. А теперь подберусь впритык, чуть пониже хвоста, глядь - он уже в самом центре прицела. Бах, бах - и готов!
- В этом и есть секрет боя, - пояснил полковник, - надо только уметь близко подойти к противнику. Тут сразу все упрощается, и поправок на скорость почти никаких не требуется. Вот, допустим, я буду стрелять из пистолета по этой легковушке. - Герасимов показал на свою машину. - Она рядом. А если машина будет от меня метров на двести? Тогда нужна поправка. Какая? Тут уж без теории баллистики не обойдешься. - Полковник с веселым прищуром погрозил Тимонову пальцем: - Так что смотри: не пренебрегай теорией стрельбы. Нужно хорошо знать ее, а потом на практике все само собой приложится.
В заключение Герасимов сообщил, что наземные войска видели наш воздушный бой и благодарят нас за помощь. Четыре самолета противника упали на нашей территории.
Вое мы, довольные проведенным боем, с шутками расходились по самолетам. Только Выборнов был молчалив и насторожен. Он чувствовал свою вину.
После первых боевых вылетов у молодых ребят иногда проявляется излишняя самоуверенность! Некоторые из них, не познав еще всего, что им по плечу, уже чувствуют себя настоящими бойцами. Силы и задора у них хоть отбавляй. Это-то и может их толкнуть на неосторожные действия, кажущиеся им смелыми и необходимыми. Так, видимо, получилось сегодня и с Саней Выборновым. Он без оглядки бросился на "юнкерсов" и этим не только едва не сорвал выполнение боевой задачи, но и поставил под удар нас, своих товарищей. Да и сам мог запросто погибнуть. А за нарушение дисциплины в бою никого не гладят по головке.
- "Трудно жить и бороться за волю, но легко за нее умереть…" - запел было Тимонов.
- Перестань, Коля! - с раздражением прервал его Выборнов. - О смертях песен на войне не поют, их и так много.
Видно было, что Александр тяжело переживал. Конечно, только за одно то. что бросил меня и Тимонова в бою и погнался за "добычей", можно отказаться с ним летать в паре и взять в напарники другого. Но к чему такое недоверие? Любое наказание сейчас может заглушить его задор и инициативу, без которых немыслим хороший воздушный боец. А из него выйдет со временем хороший истребитель. Он уже и сейчас воюет неплохо. Надо поругать, но так, чтобы это не подорвало в нем растущую веру в свои силы.
- Многому тебя научил этот бой? - спросил я, когда мы с Саней остались одни.
Выборное понял, что грозы не предвидится, и впервые после посадки прямо посмотрел мне в глаза:
- Очень многому. Больше ничего подобного не повторится!
У самолета ждал меня секретарь партийного бюро полка капитан Григорий Смирнов.
- Как думаешь, Тимоха достоин быть в партии? - спросил он меня.
- Конечно.
- Так поговори с ним. Скоро соберем специальное партсобрание о приеме.
Разговор этот состоялся тут же.
- Рано еще, - ответил мне Тимонов. - На фронте это нужно заслужить. Вот собью десять фашистских самолетов, тогда и подам заявление.
Когда никто не видел гибели летчика, а тот пропал. - хочется верить, что он жив, найдется. Вот и о Сачкове все думали, что он должен где-нибудь да появиться.
И Миша прилетел вместе со своим ведомым. Как мы и предполагали, они заблудились. Определяя свое место, наскочили на стаю истребителей противника. Был бой, тяжелый бой. С трудом им удалось из него выкрутиться. Куда лететь - не знали. Чтобы не оказаться у немцев, взяли курс на восток и шли, пока полностью не израсходовали горючее. К счастью, подвернулась ровная площадка, и они удачно сели. На ближайшем тыловом аэродроме достали бензина и благополучно возвратились. О судьбе же капитана-инструктора никто ничего не знал.
Человек всегда снисходителен к ошибкам другого. Возвратившиеся летчики не услышали от товарищей ни слева упрека. Но сами себя они проклинали за доверчивость, как только могли. Впечатлительный и беспокойный по натуре, Сачков всю ночь не мог заснуть. Возле нашего домика, где мы ночевали, был хороший фруктовый сад. В нем уже поспевал белый налив. Я лежал вместе с Мишей и посоветовал ему выйти и побродить, попробовать яблок. Но он отказался. Среди ночи меня разбудил вдруг ужасный крик:
- Фашисты, фашисты! Стреляй скорей, а то…
Я вскочил. Полная луна, глядевшая прямо в окна нашей комнаты, все хорошо освещала. Многие летчики тоже проснулись. Миша лежал на спине и скрежетал зубами.
- Что с тобой? - Я потряс товарища, за ногу.
- У меня в пистолете уже пусто!.. - в нервной лихорадке простонал он, видимо находясь еще под впечатлением кошмарного сна. Потом приподнялся; опомнился и с облегчением вздохнул: - Все никак из головы этот случай не выходит. Сейчас вот померещилось, что к немцам попал.
Сачкова сильно потряс печальный вылет. С первого дня войны Миша рвался на фронт, писал рапорт за рапортом и все получал одни и те же ответы: для пользы дела необходимо поработать в школе, подготовка летчиков - тоже боевая задача. Потом - наш полк.
Мне не раз приходилось встречаться с летчиками, серьезно заболевшими от нервного потрясения. Я уже знал, что здесь сочувствием, уговорами не поможешь. И резко сказал другу:
- Ты же не барышня времен Тургенева, чтобы так раскисать. У нас еще все впереди. И надо укреплять свои нервы.
Наконец Сачкову кое-как удалось заснуть. Утром он был задумчив. Предстоял вылет. Я спросил его о самочувствии, хочет ли он лететь. Этим вопросом я подлил масла в огонь. Миша вскипел, выражая такое негодование, что мелкой дрожью затрясся упрямый подбородок. Конечно, не взять его в полет - значит глубоко обидеть.
Мы провели большой бой, причем только с одними истребителями. Немцев было очень много. Схватка прошла стремительно и жестоко. Из нее Сачков вышел победителем, сбив "мессершмитта". Теперь его не узнать. Напряженный бой заглушил душевные муки, а первая победа словно окрылила. Миша от души радовался и скороговоркой всем пояснял:
- Я "месса" так зажал, что он, наверное, с перепугу рехнулся. Метался, как заяц в загоне. Потом начал виражить. Я его тут и прищучил и так влепил из пушки, что он, как ошпаренный, перевернулся.
- А почему только из пушки? Нужно было бы из всех точек, ты же не пугать фрица собрался, а уничтожить, - перебил Тимонов.
- В горячке забыл про пулеметы! - с присущей прямотой, рассекая воздух рукой, ответил Миша. Он ошибался, но никогда не кривил душой. Его живые, быстрые, как и он сам, глаза сверкали задором. - Потом-то я сообразил и дал уже по всем правилам.
У Выборнова сегодня тоже была удача. Он сбил "мессершмитта". Под конец боя меня с ним зажали восемь немецких истребителей. Минут пятнадцать продолжалась схватка, но Саня от меня ни разу не оторвался. Правда, его самолет порядочно изрешечен пулями и снарядами, но Выборнова это мало огорчало. Он даже заметно гордился этим, как гордится человек знаками своей доблести. "Отметки" Саша получил из-за своей ошибки. Он прекрасно это понимал и делал нужные выводы.
- Теперь-то знаю, на чем "мессера" могут подловить. Больше уж никогда они меня на этом не купят. Мы стреляные.
- Правильно, Саня! - подхватил Сачков. - На ошибках учимся. Не упадешь - не поднимешься.
- Я и не собираюсь падать, - съязвил Выборное, намекая Сачкову на его вынужденную посадку.
Миша взъерошился, глаза засверкали, щеки покрылись румянцем.
- Твое рыльце-то тоже в пушку, - зло сказал Сачков, имея в виду залихватское поведение Выборнова во время боя с "юнкерсами".
- О, люди, как прекрасны вы во гневе! - с артистическим пафосом воскликнул Тимонов, высоко подняв руки. - Я готов быть вашим секундантом.
- Мы же пошутили, - примирительно улыбнулся Выборнов.
Такая "любезная" перепалка ершистых друзей, как и откровенный разговор, бывает полезной. Не нужно только мешать, она сама погаснет, поставив все на свое место.
После разбора боя я пошел к командиру полка. Василяка в это время руководил полетами. За неделю боевых действий он осунулся, кожа на лице начала шелушиться, голос огрубел. Находясь на старте с начальником связи полка, командир порой больше переживал, чем летчики в бою, и заметно нервничал.
- Двадцать первый! Куда рулишь? Что, не видишь: перед тобой бензозаправщик! Взлет разрешаю… - кричал он в микрофон.
- А все же драться-то полк стал неплохо, - не без гордости заявил Василяка, когда выслушал мой доклад о бое. - С вашими пятью самолетами, которые сбили сейчас, будет уже около сорока!.. - Но, глянув на поредевшую стоянку самолетов, замолчал.
По радио доносились крикливо-взволнованные голоса летчиков, вступивших в бой.
- Это не наши! - пояснил командир. - Из другой дивизии.
Шли двенадцатые сутки Курской битвы. Три наших фронта - Западный, Брянский и Центральный - перешли в контрнаступление и успешно громили северный, орловский выступ Курской дуги. Недалеко то время, когда и наш, Воронежский, начнет наступать на южном, белгородско-харьковском выступе.
Когда нервы сильнее оружия
В результате контрударов нашего Воронежского и Степного фронтов противник был отброшен на прежние позиции. Наступательные возможности фашистских войск на южной дуге Курского выступа были окончательно подорваны, готовясь к новому наступлению, эти два фронта производили перегруппировку. Наш полк перелетел на новый аэродром Долгие Буды, где я был переведен в другую эскадрилью. Полк пополнился и самолетами.
Новый аэродром полка - обыкновенное колхозное поле, не видавшее плуга с начала войны. На одной его окраине большая дубовая роща, и наши самолеты укрылись в ней.
Погода установилась жаркая, сухая, но дежурство под тенью могучих деревьев, хорошо защищавших от солнца, никого не утомляет, а установившееся на фронте относительное затишье не взвинчивает нервы ожиданием боя.
Уже вечерело. Дневной жар спал. Все в природе как будто замерло. В ожидании отъезда на ужин летчики - лейтенант Иван Моря и младший лейтенант Демьян Чернышев, сидя на земле, играли в ножики. Мы с техником самолета Дмитрием Мушкиным пришивали к гимнастеркам чистые подворотнички. Остальные ребята лежали на земле и слушали трепотню Сергея Лазарева. По его рассказам, он был неотразимым покорителем женских сердец. На самом же деле Сергей еще и не познал, что такое любовь. Однако он так обо всем забавно и без претензий на веру рассказывал, что никто его не перебивал.
- Иду я раз с молодой учительницей к ней на квартиру, - донесся до меня его звонкий голос. - И вдруг попадаются нам навстречу двое ребятишек - ее учеников. У обоих во рту по папироске. Она им сразу же замечание: "Что, покуриваете?" А они не растерялись и в ответ: "А вы что, погуливаете?"
- Вот ты все сочиняешь небылицы и не спишь из-за этого. - замечает Моря. - Тратишь свою силу по пустякам, потом худеешь…
- Брось, Моря, хвост поднимать! - огрызнулся Лазарев, - Где тебе видеть, что я не сплю ночи? Ты же как примешь горизонтальное положение, так от твоего храповицкого-аж аэродром содрогается.
Добродушный Моря не обиделся, но его буйной, подвижной натуре, видно, просто надоело находиться в покое, и он, приняв оскорбленный вид, встрепенулся и вскочил.
- Что ты сказал? - крикнул он и одним взмахом поднял вверх худощавого Лазарева. - Кайся, блудный сын, а то грохну об землю - рассыплешься по косточкам!
- Ты что, с ума спятил? - уцепившись за его плечо, не на шутку встревожился Лазарев.
Моря бережно поставил Сергея на землю и предложил:
- А теперь давай взаправду поборемся, ты ведь длинней меня.
- Тебе не со мной нужно свою силу мерять, а с медведем, да и то с матерым, лесным.
- Слабак! - махнул рукой Моря и задорно обратился ко всем: - Ну, кто хочет размяться, поднимайся! Любого повалю.
Удивительно удачно шла фамилия Моря этому богатырю. Даже близкие друзья, девушки и то никогда не называли его по имени. Этот могучий красавец, и при всем том, как говорят, душа-человек, был для всех просто Моря. Неукротимая сила его постоянно рвалась наружу. Моря любил бороться, играючи гнул деревья, жонглировал подвернувшимися тяжестями. "Бушует Моря", - говорили товарищи, следя за этими его упражнениями.
В покое Моря можно было застать только во сне. А спал он, как в сказке, богатырским, непробудным сном. Утром разбудить его было нелегко, но стоило пощекотать его под мышками, или пятки, как он моментально вскакивал. Летал и воевал, не зная никакой устали. Когда работал инструктором, то, как говорили очевидцы, делал до пятидесяти полетов в день - и хоть бы что…
Вот и теперь буйная энергия рвалась наружу, требовала движений, разминки.
- Ну, кто хочет? - повторил Моря вызов, расправляя плечи.
Навстречу встал здоровяк Чернышев. Все расступились, предоставляя "ковер" борцам. Оба рослые, сильные, они тут же схватились, и началась свалка…
- А безбилетнику можно посмотреть? - громко спросил незаметно подошедший командир полка. Борьба сразу прекратилась. - А вы, давайте, давайте, резвитесь, - махнул рукой командир. - Интересное развлечение, скоро ведь не до того будет.
Но борьба уже не возобновилась. По таинственно-хитроватой улыбке Василяки мы поняли, что пришел он не для смотра нашей самодеятельности. Двенадцатого, июля перешли в контрнаступление Западный и Брянский фронты, пятнадцатого. - Центральный фронт, а теперь очередь за нашим Воронежским, Степным и Юго-Западным фронтами.
На другой день, в шесть часов тихого, ясного утра третьего августа 1943 года, до нашего аэродрома донесся отдаленный гул, напоминающий ледоход на большей реке. Казалось, что шипение и грохот ломающихся льдин сопровождались чуть приглушенным стоном земли. Шесть тысяч орудий и минометов Воронежского и Степного фронтов возвестили о начавшемся контрнаступлении по разгрому белгородско-харьковской группировки противника. Одновременно на помощь артиллерии с наших аэродромов начала подниматься и авиация.
Ожидая вылета, сидим в кабинах. Солнце светит прямо в глаза, мешая вглядываться в небо. Там вот-вот должны показаться штурмовики. Наша задача - охранять их от вражеских истребителей.
Наконец обостренный слух улавливает шум моторов. К аэродрому на малой высоте подходят двенадцать Ил-2.
Взлетаем. Под крылом плывет курская земля с редкими селениями и маленькими рощами. Издали виден фронт. В степи, залитой солнцем, он выделяется черно-серой полосой, похожей на земляной вал. Более двухсот наших орудий и минометов с каждого километра фронта бьют по фашистской обороне. Сверху хорошо видно, как артиллерийский огонь бурлит и, растекаясь вширь, заливает вражеские окопы и укрепления.
Теперь к этому огненному артиллерийскому валу добавится огненный смерч с воздуха. Прежде чем наземные части перейдут в атаку, по обороне врага ударят бомбардировщики и штурмовики.
С утра и до вечера мы летали на прикрытие штурмовиков. Противник не ожидал наступления. Подавленный внезапным ударом, он не сумел оказать значительного сопротивления ни в воздухе, ни на земле. Однако от его зенитного огня мы потеряли Ивана Козловского. И не было никакого боя, а человека не стало. Это послужило поводом для разговоров о том, что летать со штурмовиками для истребителей - мало хорошего.
- Братцы, с "горбатыми" не работа: вкалывали, вкалывали целый день, а ни одного воздушного боя, - сердито ворчал Лазарев. - То ли дело прикрывать войска - сами себе хозяева, всегда можно отыскать противника, а тут от "илов" ни на шаг, ходишь как на привязи. И зенитки по тебе долбают!
Нам всем, пожалуй, не нравилось летать со штурмовиками. Сказывалась наступательная природа истребителей, привыкших самостоятельно искать и уничтожать врага.
- Правильно, Сергей, - поддержал Моря. - Так и разучишься вести воздушные бои.
- Подожди хорохориться! - заметил рассудительный сосед. - Придется еще вдоволь налетаться на всякие задания.
У столовой Лазарев обратился ко мне:
- Разрешите сходить поужинать к земляку. Он работает в БАО. (Так сокращенно называли батальон аэродромного обслуживания). У него день рождения.
Я знал, что Лазарев утром получил письмо от матери. Она сообщила о смерти его отца. Поэтому отпустил: пусть поговорит с земляком, все легче будет на душе. Однако предупредил:
- Только долго не засиживайся: завтра, может, с рассвета полетим. Надо выспаться.
На другой день около четырех часов утра мы после легкого завтрака уже были на аэродроме. Перед полком стояла задача: прикрывать наземные войска. Первой идет наша эскадрилья. Лазарев от земляка явился прямо к самолетам и доложил, что он готов к полету. Было еще темно, но запах спирта выдал состояние летчика.
- Вчера не перебрал?
- Нет. Только фронтовые сто граммов.
"Надо отстранить его от полетов", - подумал я. Лазарев, видимо, по моему молчанию об этом догадался и поторопился пояснить:
- Я чувствую себя прекрасно!
- А сколько времени спал?
Сергеи по характеру прям и не любил фальшивить, а тут что-то замялся.
- Значит, не спал?
- Проболтали. А потом, вы же знаете, я в эскадрилье все равно бы не заснул: отец из головы не выходит.
- Иди в палатку и отдохни часика три.
- Что я, маленький, и не знаю, что делаю?
- Вот именно не маленький и должен понимать, что бой - не развлечение. До полетов пока не допускаю. Иди спать, - приказал я.
Летали вчетвером. Немецкая авиация, получив подкрепление, перешла к активным действиям. С утра был большой бой. Нашей четверке .досталось. Но все обошлось благополучно. И снова вылет.
Прежде чем подать команду "По самолетам", оглядел каждого и в последний раз убедился в готовности летчиков выполнить задание.
Мой ведомый - лейтенант Дмитрий Аннин - исполнительный и вдумчивый человек. Это, безусловно, положительные качества на земле. В воздухе же, где порой действия опережают мысли, он бывает медлителен. Но это не мешает ему быть храбрым и смелым.
Вторая пара - Алексей Карнаухов и Сергей Лазарев. Карнаухов - осторожный и расчетливый. Ведомым у него Сергей. Как летчик он еще не сформировался, горяч и суетлив, часто допускает ошибки. Но, летая с осторожным ведущим, стал более вдумчив, расчетлив и постепенно изживает свою, залихватскую резвость.
После бессонной ночи я и во второй полет не хотел его брать, но он буквально упросил меня, доказывая, что успел отдохнуть. И все же меня тревожили сомнения. Надо было убедиться в его настроении. Зная, как удручающе действуют перед вылетом всякие вопросы о самочувствии, шутливо говорю:
- Ну, теперь у тебя, после отдыха, силенок хоть отбавляй.
Сергей одернул свою короткую гимнастерку и, вытянувшись в струнку, бодро ответил:
- Готов к любому заданию!