Следы его вились вокруг дома. На снегу никаких признаков борьбы. Однако между следами часового (он был обут в валенки с галошами) есть и другой след. Значит, к часовому кто-то подходил. Другого мы ничего не могли определить.
- Куда возьмем курс?
- Куда? - На лице Сачкова досада. - Почему же нас не разбудили? - И решительно махнул рукой: - Пойдем в столовую. Не будем нарушать установленный порядок.
- А если и там никого?
Из проулка с западной окраины села вывернулась извозчичья коляска с бубенчиками. Давно мы не видели таких. Впереди сидели двое мужчин. Сзади, из-за домашнего скарба, выглядывали перепуганная женщина и два детских личика. Мы пошли навстречу. На вопрос "Откуда?" сидевший за кучера мужчина хлестнул кнутом по крупу гнедого и отрывисто бросил:
- От немцев. Они прорвали фронт.
Уставший, взмыленный конь чуть прибавил шагу, но не побежал. Вслед этой коляске по проселочной дороге с запада на восток проехало еще несколько конных экипажей.
- Ну как, нарушим установленный порядок? - спросил я Сачкова.
Миша, плотно сжав губы, посмотрел на удаляющиеся повозки и, взглянув на голубое небо, по которому спокойно плыли редкие завитушки белых облаков, с тоской проговорил:
- Да-а, только бы летать да летать. А мы?.. - И добавил: - Сейчас надо подзаправиться, а потом видно, будет. Начнем день с завтрака.
Не так уж мы проголодались, чтобы рваться в столовую. Но рядом с ней размещались склады аэродромного батальона, и Мы надеялись, что там должны быть люди.
Столовая находилась в большой крестьянской избе. Во дворе стояла запряженная лошадь. Подпруги у нее были ослаблены, и она невозмутимо ела сено, наваленное прямо на землю. На широкой телеге - ящики с мясной тушенкой и сгущенным молоком. Консервы были наши, и мы безо всякой опаски распахнули дверь. В столовой сидели две девушки-официантки и повар. Они удивились и, как мне показалось, даже испугались, увидев нас.
- Почему вы не улетели? - в один голос спросили они.
От девушек мы узнали, что ночью весь гарнизон был поднят по тревоге. С рассветом летчики на исправных машинах перелетели на новый аэродром, а остальные "пешком смылись". Девушки так и сказали: "смылись".
- А почему не на машинах? - спросил Сачков.
- Их не хватило, чтобы увезти склады. Много имущества еще осталось.
- А на аэродроме кто?
- Не знаем. Может, даже и немцы.
- А вы чего ждете?
- Так приказано. Здесь осталась небольшая комендатура. Ждем распоряжения.
Позавтракав, мы поспешили на аэродром. Он находился километрах в пяти от Зубово. Село лежало в речной долине. За околицей мы поднялись на возвышенность, и оба настороженно остановились. Навстречу со стороны аэродрома двигались толпы людей и конные повозки.
- Значит, действительно фронт прорван, - заключил Михаил.
Мы внимательно вглядывались в юго-западную даль и прислушивались. Горизонт дымился, и ухо улавливало еле слышимый гул битвы. На аэродроме, захлестнутом людским потоком, виднелось с десяток самолетов.
- Пойдем, - предложил я Сачкову. - Не может быть, чтобы там никого наших не осталось.
Минут через десять мы встретились с гражданскими, бредущими на Зубово. Они два с половиной года томились в фашистской неволе. Март принес им свободу. Не успели как следует отдышаться - снова угроза порабощения. Ни снег, ни грязь - ничто не могло их удержать. Как застала их опасность, так они и хлынули на восток от приближающейся фашистской армии. Многие босы, в нательных рубашках. Женщины, дети… Беженцы, гонимые войной, - страшное зрелище. Этим несчастным людям не могли мы смотреть в глаза. Мы только прибавили шаг.
Старший инженер полка Семен Черноиванов нашему появлению на аэродроме удивился не меньше, чем девушки из столовой. Но когда услышал, что нас по тревоге никто не разбудил, возмутился:
- А если бы фашистам удалось ворваться в село? Как же Василяка-то про вас забыл? Два командира эскадрильи…
- Зато мы хорошо отдохнули, - не желая сейчас разбираться в этом, мягко говоря, недоразумении, перебил я инженера. - Лучше расскажи, что тут произошло, пока мы мертвецки спали.
Мы узнали, что противник встречными ударами с внутреннего и внешнего фронтов разорвал нашу оборону. Теперь 1-я танковая армия врага выходит из окружения. Ночью отдельным струйкам войск противника удалось просочиться близко к нашему аэродрому и повредить несколько "яков". Полку и батальону обслуживания было приказано немедленно перебазироваться, оставшиеся неисправные самолеты отремонтировать, но если враг прорвется к аэродрому, сжечь. Для этой цели и был оставлен инженер полка с группой механиков.
- Но теперь как будто беда миновала, - Черноиванов кивнул на запад, - бой уже отодвинулся.
Авиационный инженер! Это человек высокой культуры Знаток техники и изобретатель, организатор всей жизни на аэродроме. Без инженера не взлетит ни один самолет. Наша надежда сейчас только на инженера, на его смекалку.
- А из этих калек, - я показал на оставшиеся на аэродроме самолеты, - нельзя ли собрать что-нибудь летучее? А то сто пятьдесят километров в такую распутицу - прогулочка не из приятных.
- К сожалению, пока помочь ничем не могу. - Темное, продубленное лицо Семена Васильевича застыло в задумчивости. В черных глазах сосредоточенность. Черная шапка, черный реглан, черные валенки… Инженер в своей неподвижности походил на какое-то черное изваяние. Немного погодя он сказал с доброй, обнадеживающей улыбкой: - Подождите. Может, что сегодня и удастся скомбинировать. Из десятка самолетов два попытаемся собрать.
Мы с Сачковым пошли на КП, надеясь выяснить обстановку на фронте. Телефон не работал.
К середине дня поток беженцев с запада на восток прекратился. Наблюдатель, стоявший у КП в кузове вездехода, выделенного инженером полка, чтобы было на чем уехать в случае прорыва противника к аэродрому, с тревогой доложил:
- На горизонте появились войска.
Я взял у наблюдателя бинокль. Действительно, юго-западнее аэродрома маячили какие-то войска. Требовалось уточнить. Я воспользовался вездеходом.
Проехав с километр, мы с шофером наткнулись на троих убитых наших солдат. В неглубоком свежем окопе двое лежали с противотанковыми ружьями, а один с ручным автоматом. В окопе много гильз от бронебойных патронов и автомата. Впереди виднелись два обгоревших танка с черными крестами, подбитый бронетранспортер и десятка два фашистских трупов.
Выйдя из машины, мы молча постояли с обнаженной головой, отдавая последнюю честь погибшим бойцам.
Смерть обычно угнетает и давит человека. Теперь, глядя на этих солдат, я не испытывал тягостного чувства. Перед нами не смерть, а бессмертие. Перед нами герои. Они погибли, но собой заслонили аэродром, нас, Родину.
Но кто же эти герои? Никаких документов мы у них не нашли. Неужели такие люди так и останутся безвестными?
Счастье
На каждом фронтовом аэродроме как-то само собой устанавливалось любимое место для отдыха и бесед. На этот раз у летчиков здесь, вблизи села Окоп, что километрах в тридцати восточное Тернополя, таким местом стали бревна, оставшиеся от строительства землянки. Ожидая возвращения самолета из учебного полета, летчики восседали на этик бревнах, слушая шуточную песенку Саши Сирадзе под собственный аккомпанемент на пандури, которую он сам же и смастерил.
Ты постой, красавица,
Рыжий, дарагой.
Ты мне очень нравишься,
Будь маим женой…
Песня оборвалась, когда двухместный истребитель коснулся посадочной полосы.
Самолет остановился недалеко от нас. Первым из него вышел, а точнее, выскочил молодой летчик. За ним неторопливо встал на землю Василяка. Вартан доложил ему:
- Младший лейтенант Шахназаров задание выполнил, Разрешите получить замечания?
- Замечаний нет. Завтра с утра со своим командиром облетаете линию фронта, познакомитесь с районом боевых действий и можете считать, что вы в строю.
Василяка спустился в землянку КП, а Шахназаров подошел к компании. С ним сегодня после завтрака командир полка познакомил летчиков. Родом из Батуми. Четыре месяца назад во Фрунзе закончил летную школу. Отлично стреляет по конусу. Мастер парашютного спорта.
После деловой характеристики Василяка тогда как-то недоверчиво посмотрел на небольшого, тонкого в талии летчика, дополнил:
- Говорят, боксер и борец отменный…
Мы приняли эти слова за шутку, потому что Вартан на вид никак не походил на силача. Но вот нос горца и черные зоркие глаза придавали смуглому лицу какую-то орлиную гордость.
- Вартан! Давай поборемся, - пошутил кто-то из сидящих на бревнах.
- Сомневаюсь, чтобы нашелся соперник. Все засмеялись. Вартан обиделся и с кавказским запалом вспылил:
- А ну, выходи! Любой выходи!
На вызов встал рослый крепыш Дима Мушкин. Оба оценивающе оглядели друг друга. Вартан подал руку:
- Приветствую смелого. И давай для начала проверим крепость рук. Так будет лучше для нас.
После дружеского пожатия Вартан попросил:
- Жми мою.
- Жму.
- Слабо. Теперь я буду.
Техник сначала поморщился, от боли. Потом охнул и присел:
- Сдаюсь, сдаюсь…
- Вот это да! - восторженно отозвался Лазарев,
- Попробуй, - посоветовали ему. - Ты самый высоченный в полку. К тому же борьба тебе знакома по средней школе.
И вот оба - Лазарев и Шахназаров - стоят по пояс раздетые. Один высокий, широкоплечий, другой намного ниже, зато весь как бы из мускулов, и вся фигура походила на конус, острием воткнутый в землю.
Теперь Вартан не казался маленьким. Все смотрели на него с восхищением и, пожалуй, с завистью: что поделаешь - каждый человек хочет быть сильным и красивым.
Борьбы фактически не было. Лазарев мгновенно был уложен на обе лопатки…
Ко мне подошел Рогачев, оставшийся за командира - того вызвали на совещание. Он тихо отозвал меня в сторону и, поставив задачу на вылет, предложил:
- А теперь сходи к капитану Плясуну и ознакомься с обстановкой на фронте, где будете прикрывать войска.
На львовское и станиславское направления враг сумел подбросить подкрепления из Венгрии, Франции и Югославии. Эти свежие силы не только остановили наше наступление в первой половине апреля, но и помогли выйти из окружения в районе Бучача танковой армии, затем даже начали теснить наши войска, и 1-й Украинский фронт перешел к обороне.
Когда я вышел из КП, летчики эскадрильи уже собрались для вылета, а все остальные по-прежнему, пригревшись на солнце, сидели на бревнах и слушали Сашу Сирадзе. Рогачев тоже с ними и, видимо увлекшись, позабыл выделить двух летчиков для полета со мной.
Я понимал, что эти минуты, согретые песней и музыкой, для авиаторов точно эликсир. Однако я уже жил небом, и было не до концерта. Более того, беззаботные песни Сирадзе начинали раздражать. Подойдя к Василию Ивановичу и не скрывая своего неудовольствия, я напомнил, что минут через десять нужно взлетать. А это представление пора бы кончить.
- Не волнуйся, - успокоил Рогачев, - все будет в ажуре. Тебе выделены Сирадзе и Шах. Они об этом уже знают.
После "концерта" Александр подошел ко мне и доложил:
- Лейтенант Сирадзе с ведомым Шахназаровым прибыли в ваше распоряжение.
Сирадзе уже сбил семь самолетов. Ему не раз пришлось побывать в разных переплетах, познать гнетущее чувство поражения и радость победы.
Ведомый Сирадзе - Вартан Шахназаров, армянин. Теперь все зовут его Шахом. За его плечами средняя и музыкальная школы, спортивная, где в совершенстве освоил искусство бокса, борьбы, самбо. Окончил Батумский аэроклуб и военную школу летчиков, а также художественную школу. Прекрасно рисует, но категорически отказался сотрудничать в полковой стенгазете: "Я прибыл на фронт воевать. И пока не собью два фашистских самолета - не возьму кисть в руки".
Шахназаров стоял чуть позади и в стороне от Сирадзе. Так он должен лететь и в строю. Я спросил:
- Уже приняли боевой порядок?
- Так точно, - отчеканил Шах. - Ведомый и на земле должен быть всегда вместе с ведущим.
Он весь дышал вдохновением, задором, решительностью и даже улыбался. В широко распахнутых глазах ни теня боязни.
- Правильно, - одобрительно отозвался я. - Ведомый от ведущего - ни на шаг.
Сирадзе и Шахназаров, выросшие в горах, обладали орлиным зрением. Оба научились смотреть на яркое солнце и видеть очень далеко. Поэтому в боевом порядке этой паре самое подходящее место выше нашей четверки.
- Полетите парой выше нас на полтора-два километра, - сказал я.
- Ясно, - ответил Александр.
- Высота полета может у вас доходить до девяти километров. Баллоны с кислородом с самолетов сняты. Выдержите ли?
- Выдержим! - заверил Шах. - Мы без кислорода уже летали на девять тысяч метров.
В летчиках своей эскадрильи я был уверен, как в себе.
- Мы вчетвером летим в ударной группе. - Я кивнул на Коваленка, Лазарева и Хохлова. - Будем бить бомбардировщиков. Сирадзе и Шахназаров прикроют нас сверху.
- Ясно, - за всех ответил Лазарев и улыбнулся: - У нас сейчас не просто группа из шести человек, а интернациональный отряд из четырех республик: России, Украины, Грузии и Армении.
Внизу - Бучач. Небо такой прозрачной синевы и чистоты, словно только что вымытое. Осматриваюсь. Однако опасности не видно, я запросил землю. Земля при помощи радиолокаторов видит дальше, чем глаза летчика.
- Будьте внимательны, - предупредили со станции наведения. - С запада идут какие-то самолеты.
Минут через пять в наушники ворвался шум, но через него пробился отчетливый голос земли:
- Идите в район Коломыи. Там бомбардировщики противника. Идите скорей!
Позывной у этого корреспондента такой же, как у нашего наземного командного пункта, а голос не тот. Это враг хочет увести нас из этого района. Однажды я уже попался на такую провокацию. Ошибки делают нас мудрее, и я без всякого запроса пароля в ответ стрельнул отборным словечком. Этот фашист знает русский, поймёт…
Тридцать минут мы уже летаем над фронтом. Беспокоюсь за Сирадзе и его напарника: у них высота около девяти тысяч. Там мало кислорода, и ребята могут потерять сознание. Вместо ответа о своем самочувствии Сирадзе предупреждает:
- На западе замаячили самолеты. Жду указаний.
Глаза снова обшаривают небо. Да, появились немецкие истребители "фоккеры". Они, видимо, наводились с земли радиолокационной станцией: уж очень точно вышли на нашу четверку. По походке видно - асы. Мы их долго ждали, волновались, поэтому встретили очень "радушно", с повышенным вниманием.
Фашисты метнулись к солнцу. И угодили в объятия Сирадзе с Шахом. "Фоккерам" это пришлось не по вкусу. Они шарахнулись вниз, снова к нам. В итоге такой "игры" противник, потеряв один самолет, бросился на восток. Пара Сирадзе за ним, но… Стоп! Почему на восток, в глубь нашей территории? Растерялись? Не похоже. Уж не хотят ли фрицы, подставляя себя под удар, увлечь нашу пару за собой, чтобы дать возможность своим бомбардировщикам отбомбиться?
- - Прекратить погоню! Назад! - передал я.
Вскоре с востока с кошачьей осторожностью появились старые знакомые - три "фоккера". Не имея количественного преимущества, они обычно после первой же неудачной атаки выходили из боя. Эти же и не помышляли. Наоборот, они вызывающе близко подошли к паре Сирадзе.
Сирадзе запросил разрешение на атаку. Я запретил. Старое солдатское правило гласит: когда неясна обстановка - не спеши вступать в бой. Нужно подождать. Но "фоккеры" - между тем угрожающе нависли над нашей четверкой. Однако, если уж их побитые "фоккеры" снова вернулись, значит, им выгоден бой. Но почему?
Ясно! В западной дали заблестела четверка "мессершмиттов". Она идет по маршруту "фоккеров" - прямо на нашу шестерку, рассчитывая застать нас дерущимися с "фоккерами" и ударить внезапно.
Замысел противника проясняется. Его истребители пришли, чтобы проложить дорогу своим бомбардировщикам. Они где-то на подходе. Их пока не видно. Значит, не ближе пятнадцати - двадцати километров. До их прихода нужно разбить фашистских истребителей.
- Кацо, кацо! - обращаюсь к Сирадзе. - Немедленно атакуй "мессеров"!
- Понятно! - Отрывистый, гортанный голос Сирадзе нельзя спутать ни с чьим.
Сирадзе с Шахом тут же устремились на "мессершмиттов". "Фоккеры", хотя и с опозданием, тоже перешли в нападение, но не на Сирадзе, как предполагал я, а на нашу четверку. Странно. Это неспроста. Надо ждать от врага какой-то каверзы.
Вчетвером мы энергично развернулись навстречу вражеской тройке. Тут с солнца свалились еще два "фоккера" и стремительно пошли на пару Сирадзе. Вот она, каверза. Проглядели ее! Сирадзе с Шахом, увлеченные атакой, вряд ли видят новую опасность. Если и заметят, смогут защититься от этой новой злосчастной пары только поворотом к ней, подставляя себя под удар "мессерам". Товарищи оказались в окружении с двух сторон, и теперь им не поможешь: далеко, да и невозможно - тройка "фоккеров" уже атакует нас. Мы сейчас можем только защищаться. Похоже, враг тактически перехитрил нас.
- Ворожейкин! Ворожейкин! - раздался голос земли. - Большая группа бомбардировщиков противника на подходе. Будьте внимательны!
Фашисты рассчитали все пунктуально точно. На нашу четверку сыплется с солнца тройка "фоккеров". Сирадзе с Шахом тоже под ударом. Их союзник - только стремительность. Сумеют ли они атаковать "мессершмиттов" раньше, чем сами будут атакованы так некстати появившейся парой "фоккеров"?
- Капо! Кацо! Вас догоняют "фоккеры"! - предостерегаю, но, как назло, в шлемофон ворвался треск.
Сначала вся наша шестерка оказалась скована боем. Главное сейчас - нашей четверке отделаться от наседающих "фоккеров". Но почему-то они начинают метаться из стороны в сторону. Видимо, поняв, что их внезапный удар не удался, Хотят снова уйти вверх. Этот прием давно знаком. Головной "фоккер" уже в прицеле. Огонь! И тот с разваленным крылом скользнул вниз, а двое других метнулись к солнцу.
Наша четверка вновь свободна. Теперь она сможет драться с "юнкерсами". Только где же они? А, вон, слева! Далековато. Может, помочь Сирадзе? Там, черня небо, уже тает в огне чей-то самолет, вокруг него клубится рой истребителей. Тороплюсь туда. На них со стороны солнца снова бросаются оставшиеся два "фоккера". Вот настырные!
- Сергей! Возьмите их с Коваленко на себя, - передаю Лазареву и мчусь с Хохловым к рою истребителей. От него откалывается пара "фоккеров" и преграждает нам путь. Как мы ни старались отцепиться от этих назойливых "фоккеров", не сумели. А тут еще набатом гудит голос Лазарева:
- Загорелся мой "як". Ухожу…
Обстановка никому из товарищей не позволяла не то чтобы чем-то помочь попавшему в беду другу, но и проследить за нам.