Появился свет! Я вижу землю, солнце. Самолет послушен рулям. Только мотор болезненно хрипит. В небе никого. Однако оно все равно кажется враждебным.
Домой! А переправа?
Земля разрешила идти на аэродром. На пути я встретил группу "лавочкиных". Она на большой высоте летела в наш район прикрытия. Эх, если бы пораньше!
6
У машины не вышла правая нога шасси. Сажусь на одно колесо. Неприятно.
Самолет, коснувшись земли, устойчиво побежал. В конце пробега начал плавно крениться и, черкнув крылом по земле, мягко развернулся и встал на левой ноге.
Ко мне бегут люди, на полной скорости мчится санитарная машина, но я не спешу вылезти из кабины. С грустью оглядываю иссеченный истребитель. В голове вихрятся горькие мысли.
За три месяца боев меня подбивают уже третий раз. Не много ли? Первый раз пострадал от бомбардировщиков. Я на них напал сверху, а нужно было снизу. Второй раз меня при посадке атаковал истребитель противника. Отделался ранением. И вот теперь. Этого могло не случиться, если бы постоянно быть настороже. Воздушный бой ревнив, и чуть засмотришься в сторону - мстит.
Мне пришлось воевать на Халхин-Голе в 1939 году, на финской войне в 1940-м, второй год воюю с фашистами. Сделана не одна сотня боевых вылетов. Казалось, можно было бы научиться предугадывать беду. И все же враг подловил меня, как новичка. Почему? Да потому, что в человеке больше мирного, добродушного, чем воинственного.
Война противна природе человека. Человек устает от постоянного ожидания опасности. Притупляется острота, настороженность. Впрочем, к чему оправдания?
Промах есть промах. В бою ничто безнаказанно не проходит. Такова действительность. Требовательность и еще раз требовательность. Тогда меньше будет крови. Об этом нужно поговорить с товарищами.
Первым прыгнул мне на крыло Миша Сачков:
- Ну как, цел?
- Цел. А ты?
- Только самолет здорово пострадал. - Быстрые глаза Миши шныряют по моей машине. - Тебя тоже "фоккер" крепко прихватил. Я только его заметил и хотел выбить, но тут откуда-то взялся второй - и как дал по мне! Аж мотор захлебнулся.
- Прозевали.
- Да-а, - сокрушался Сачков. - И надо же…
Можно только удивляться тому, что произошло. Оба видели друг у друга сзади вражеские истребители и могли бы взаимно защититься, а вот не сумели. Очевидно, и рефлексы при некоторых обстоятельствах имеют инерцию и способны опаздывать.
- А как с остальными? - спросил я.
- От Кустова уже пришла телеграмма. Плюхнулся где-то на передовой, машина разбита, а сам - ни царапины. Остальные все возвратились.
- Невредимы?
- Да, только в самолете Тимонова несколько пробоин. Но это ерунда: на час работы технику.
- Значит, бой провели неплохо.
- Безусловно, - подтвердил Сачков.
Миша смеется. Глядя на него, я тоже улыбаюсь. Смех - лучшая разрядка напряжения. Может быть, со стороны это выглядит странным, но для нас это физическая потребность.
Техники, окружив раненый самолет, осматривают пробоины. Мое внимание привлекли три отверстия от бронебойных снарядов в кабине. Сачков садится в машину, и мы с ним исследуем, как эти снаряды могли миновать меня. Они прошили кабину прямо там, где я сидел. Один из них просто должен был продырявить мне голову. Становится жутко. Я чувствую, как спазма сдавливает грудь. Чувство страха только теперь, на земле, когда опасность миновала, охватывает меня.
Сачков показал на мою правую бровь:
- Во, где снаряд прошел! Даже подпалил.
Машинально щупаю. Да, подпалил. Еще бы несколько миллиметров, стоило бы чуть податься вперед…
Миша уловил мое настроение:
- Да брось ты, все прошло.
От слов товарища на душе становится легче. Из лесу выбежал Варвар. С радостным визгом закружился передо мной.
- Что, соскучился?
Он в ответ протянул лапу.
Собрались летчики. Итог боя - девять вражеских самолетов уничтожено и три подбито. Успех объясняем правильными тактическими приемами, особенно умелым использованием виражей и летными преимуществами "яков"… Никто ни словом не обмолвился о главном - боевой спайке. Дружба для нас стала такой же потребностью, как воздух. Поэтому среди нас нет слабых. Совместная борьба делает всех сильными.
В бою у нас особенно отличился Тимонов. Командир полка крепко пожал ему руку.
- На средних высотах "як" - хозяин, здесь грех не бить фашистов, - словно оправдываясь, сказал Тимонов. - Если бы на него поставить высотный мотор, как на "лавочкиных", то он не уступал бы "фоккеру" и на шести - восьми километрах. Наш "як" стал бы "королем воздуха".
- Тогда он прогадал бы в скорости на малых и средних высотах, - заметил я. - А ведь почти все бои идут на этих высотах.
- Может быть, - согласился Тимонов. - Но почему тогда мы не взаимодействуем с "лавочкиными"? Как было бы хорошо - они на самой верхотуре, а мы ниже. Тогда "мессерам" и "фоккерам" нигде бы не было жизни.
- Сегодня вот должны были взаимодействовать, но что-то не получилось: "лавочкины" не пришли.
- Они были перенацелены в другой район, - сказал майор Василяка и, к нашему удивлению, недовольно заметил: - Вы давайте говорите о своих делах, а что да почему, и без вас разберутся. - Посоветовав поскорее заканчивать разбор, а то, мол, обед остынет, он поспешил уйти.
Обсудив бой, мы пошли в столовую. Тимонов вдруг как-то важно и торжественно проговорил:
- Сегодня у меня десятая победа.
Николаю не свойствен такой тон. Он всегда сдержан в проявлении чувств и не допускает никакого красования. А потом, мы только что поздравили его с успешным боем: он один разбил самую большую группу "юнкерсов". Я с удивлением посмотрел на Тимонова и тут сразу все понял.
Когда-то у нас был разговор о вступлении в партию. Тогда он сказал: "Рано еще. На фронте это нужно заслужить. Вот собью десять фашистских самолетов - подам заявление".
- Нужна рекомендация?
- Да.
- Давно тебе, Тимоха, пора быть в партии, - заметил парторг эскадрильи старший лейтенант Георгий Скрябин.
- Политически еще не был достаточно подкован. Теперь устав, программу назубок выучил. Любой вопрос задавай!
- Экзамен ты давно уже сдал, - заметил парторг. - Твоя политическая зрелость нам известна. Она определяется не столько начитанностью, грамотностью, сколько делами.
- Теперь у нас в полку, кажется, старые летчики все будут коммунистами?: - поинтересовался Лазарев.
- Все, - подтвердил Скрябин. - И техники тоже. Машина с обедом стояла под старой сосной. Стол и две скамейки - вот все оборудование аэродромной столовой. За столом сидели майор Василяка и незнакомый капитан. К нам сразу же подошла официантка:
- На первое - борщ со свининой и лапша, а второе - шашлык и котлеты. - Как девушка ни бодрилась, на ее лице был написан тревожный вопрос. Клава беспокоилась, что среди нас нет Кустова.
В воздух машину выпускает непосредственно техник, но готовят ее к полету множество людей. Говорят, в авиации на одного летчика приходится до тридцати - сорока разных "земных" специалистов. Само собой разумеется, успех летчика - их успех, неудача - их неудача. Все они в той или иной мере участвуют в подготовке полета.
Первый человек, Встречающий летчика в начале рабочего дня, - официантка. И часто от того, каким тоном предложит она завтрак, зависит аппетит и, может быть, настроение на весь день. К счастью, в авиации, редко встречаются официантки с наждачной душой. Командиры тыла умеют подбирать работниц в столовые.
Утром у Кустова не было аппетита, и он не стал есть гуляш. Клава спокойно убрала тарелку и принесла ему котлеты.
- Игорек, теперь-то уж вы поешьте, - попросила девушка. - Это я специально для вас оставила, на случай если не понравится гуляш.
- Клавочка, дорогая, не хочу.
- Игорь, ну как же так без завтрака? А потом, - девушка чуть смутилась, - вы меня обидите.
И вот Кустова нет. Девушка встревожена, но, видимо, в присутствии старших командиров стесняется спросить о нем. Прихожу ей на помощь:
- Нужно обед Игорю оставить на аэродроме. Он сел на вынужденную. Скоро должен приехать.
Василяка хотя и слушал наш разбор вылета, но снова начал разговор о бое. Его интересовали детали, особенно как меня и Сачкова подловили "фоккеры".
- Глупо получилось, - Сачков беспощадно ругал себя. - Совершенно напрасно могли погибнуть.
Незнакомый капитан, до сих пор молчавший, вмешался в нашу беседу:
- В справедливой войне не бывает глупых жертв и не может быть напрасно пролитой крови.
- Какая чепуха! - удивленно глядя на капитана, заявил Тимонов. - Так можно оправдать все свои ошибки, а нам нужно воевать, и воевать возможно меньшей кровью.
- Да, но вы упомянули про какие-то глупые жертвы. Что вы имели в виду?
- Вы, товарищ капитан, странно рассуждаете, - поддержал я Тимонова. - Зачем такие вопросы? Если сейчас прилетит пара "фоккеров", начнет штурмовать аэродром, а вы не спрячетесь в щель и из-за вашей "храбрости" в вас влетит пулька, разве это будет не глупая жертва?
- Так-то это так, - согласился капитан. - Но это же частный случай.
- Так перенесите этот частный случай на полк, дивизию… - подхватил Тимонов. - И вам станет ясно, какие могут быть глупые жертвы. На ошибках мы должны учиться. Так нам советует партия.
Незнакомый капитан с уважением посмотрел на Тимонова:
- Правильно.
Внимание привлекла восьмерка "яков", спокойным, красивым строем возвращающаяся с задания.
- По всему видно, боя не было, - заключил Василяка, глядя в небо.
После обеда командир полка отозвал меня в сторону:
- Помнишь, когда был сбит Тимонов, он четыре дня лечился у танкистов? - спросил Василяка. - Теперь этот капитан интересуется: так ли это? Не был ли Тимонов у немцев, да скрыл…
- Не верить Тимохе?! Да это просто уму непостижимо! - Я не мог сдержать гнева.
- Что ж поделать, Тимонов ведь никакой бумажки не привез, что находился у танкистов. Даже номер части не запомнил. Но ничего страшного нет. Капитан - парень неплохой. Он, кажется, разобрался, что тут произошло недоразумение. Но все-таки в удобный момент ты поговори с Тимохой, не помешает. Он к тебе всех ближе.
- Хорошо, - пообещал я и хотел было идти в эскадрилью, но Василяка задержал:
- Еще дело есть. - В голосе командира чувствовалась какая-то нерешительность. - Хочу посоветовать: будь осторожнее. А то обвинят тебя в восхвалении вражеской техники.
Я только тогда понял, почему Василяка так резко закончил разбор боя.
- Так это же каждый летчик должен знать назубок, - не вытерпел я. - Наш "як" на больших высотах уступает в скорости "фоккеру" и "мессершмитту". На основе этих данных мы строим свою тактику.
- Согласен. Но ты слыхал про летчика-испытателя Фролова? Мы с ним воевали на Калининском фронте в третьей воздушной армии.
Виктор Иванович Фролов, как летчик-испытатель, летал на многих иностранных самолетах, в том числе и на немецком истребителе "мессершмитте". В начале войны ушел на фронт. Воевал мастерски.
- Так вот, - продолжал Василяка, - его арестовали только за то, что он рассказал летчикам о преимуществах "мессершмитта" перед ЛаГГ-3, на которых мы тогда летали. Обвинили в преклонении перед фашистской техникой. Хорошо, что нашлись добрые люди, выручили… Уразумел?..
Я знал нашего командира. Смелый в воздухе, он был подчас излишне осторожен на земле. Со мной он говорил по-дружески, от души. И все же после разговора с ним на сердце остался горький осадок.
После трудного боя и сытного обеда летчики эскадрильи дремали на солнце около моего "яка". У Тимонова, очевидно, зябла поврежденная поясница, и он закутал ее самолетным чехлом. Осторожно, чтобы не помешать отдыху товарищей, я лег с ними.
Беспокойные мысли не давали забыться. Расспрашивать Тимонова, не был ли он у немцев, значит, сомневаться не только в лучшем друге, но и в самом себе. Нет, пусть Тимоха ничего не знает. Это лучше и для него.и для дела. Зачем из-за бредовой подозрительности расстраивать такого ясного и чистого душой человека?
7
Сила истребителя в огне и маневре, иначе говоря, в атаке. Главное же - огонь, ему подчинен маневр. Как бы хорошо летчик ни владел самолетом, если он не научился метко стрелять, он не истребитель.
Стрельба - заключительный аккорд любой атаки, ее венец. В этот момент летчик должен замереть и сосредоточиться только на прицеливании.
Сосредоточиться! Только сказать легко, а попробуй-ка сосредоточиться в воздушном бою, когда вокруг рыскают враги и могут именно этим моментом воспользоваться, чтобы уничтожить тебя. Сколько так погибло летчиков!
Никогда истребителю так не нужно самообладание, как при стрельбе. Недаром есть летчики (участники многих боев), не имеющие ни одной личной победы. На их счету есть коллективно сбитые вражеские самолеты, а вот лично - нет. Почему? Может, не выдавалось возможности самому расстрелять врага? Бывает. Но очень и очень редко.
Когда идет воздушный бой, в небе почти всегда бывает много вражеских самолетов - только бей. Но для этого нужно обязательно рискнуть. И, рискуя, сохранить трезвый ум: при атаке необходим математический расчет и уверенные, точные движения. В этот момент нельзя оглянуться и посмотреть, не наводятся ли тебе в спину пушки и пулеметы, нельзя даже вздохнуть, чтоб не дрогнула рука.
У некоторых на это не хватает самообладания. Они плохо прицеливаются и открывают огонь с большой дистанции. Их очереди, как правило, не находят цели. В лучшем случае они могут подбить самолет, а чтобы его уничтожить, нужна еще атака. Обычно такого подранка добивают другие. Так получаются групповые сбитые самолеты.
Мастера воздушного боя идут в атаку с мыслью непременно сбить вражеский самолет. Они все для этого рассчитали. И вот маневр, прицеливание! Как хочется в этот момент оглянуться! Но нельзя: враг садится на мушку. При этом требуется ювелирная точность. Наконец самолет в прицеле. Нажатие на кнопки управления оружием… И вместо разящей струи огня - молчание. Каково?
Это случилось сегодня у Тимонова - из-за ошибки механика отказало оружие. После посадки у летчика от негодования дрожали губы и зло сверкали глаза.
Тимонов на фронте более года. Четыре раза его подбивали в боях. Он устал, стал нервным, раздражительным. Все же Тимоха не вылил свой гнев на непосредственного виновника происшествия. Механик двое суток не спал: ездил на передовую за самолетом, совершившим вынужденную посадку. По возвращении ему срочно было приказано готовить самолет к вылету. Он поспешил.
- Повесить меня мало, - корил себя механик, подавленный своей оплошностью.
- Помолчи, - тихо сказал ему Тимонов. - Видать, мало у тебя силенок. Не надо бы тебя после двух бессонных ночей заставлять работать. Понадеялись, а ты подвел. Когда чувствуешь, тяжело, скажи, товарищи помогут. Учти, все устали, но работать надо как следует. Понятно?
Механик несколько секунд стоял в растерянности. Он ждал другого. Потом, словно в него влили новые силы, отчеканил:
- Все ясно, товарищ командир! Расшибусь, а такого больше не допущу!
Тимонов одобряюще улыбнулся:
- Давай жми! Только расшибаться не надо. Иногда приходится наблюдать, когда чем-нибудь расстроенный человек (чаще всего из-за пустяка) безудержно горячится, ругается, угрожает и так свирепствует, что, кажется, готов сжить со света виновника своего волнения.
"Нервы поистрепались", - можно услышать в оправдание "творца грома и молнии". На самом деле такие вспышки - просто распущенность человека, не умеющего владеть собой. Для него своя персона дороже всего. Вместо того чтобы набраться терпения и по-деловому разобрать ошибку, он руганью успокаивает себя. Некоторые даже под эту ругань, которую образно называют "распеканием", подводят теоретическую базу. Если, мол, покрепче "вправить мозги", то люди и работать будут лучше.
Такие методы воспитания только унижают человеческое достоинство, и у подчиненного подчас просто опускаются руки.
- Ну, Тимоха, ты настоящий Макаренко, - заметил Кустов. - Я на твоем месте, пожалуй, не выдержал бы, вскипел!
- Психануть - дело не хитрое, - с грустью ответил Тимонов. - Что толку-то?
- Но механика наказать все-таки надо. Так оставлять нельзя, - обратился Лазарев ко мне. - Тут Тимохиных прав мало. Необходимо вмешаться вам или командиру полка.
- По-моему, все уже решено, - поддержал я Тимонова.
- Как так решено? - удивился Лазарев. - Мы воюем, а техники сидят на земле. Им не нужно давать никакого спуска! Наказать нужно хотя бы для того, чтобы не было повадно другим. Лучше будут работать!
Конечно, можно было бы просто запретить Лазареву обсуждать решение Тимонова, одобренное мной, командиром эскадрильи. Но назрела необходимость поговорить.
Формально Лазарев прав: каждый провинившийся должен нести ответственность. Но разве всегда полезно наказание?
У нас в полку все инженеры, техники и младшие специалисты работали не только с полным напряжением, на какое способен человек, но и часто сверх сил. Лазарев не хотел этого понять.
Раньше Лазарев не отличался ни строгостью, ни требовательностью. У него с подчиненными были чрезмерно приятельские отношения. После того как его сбили, Лазарев изменился. После несчастья люди обычно делаются внимательнее к другим. А Лазарев замкнулся, стал обидчив и резок до грубости. К "земным" людям проскальзывало неуважение и отсюда: "Мы воюем, а техники сидят на земле. Им не нужно давать никакого спуска". Это мешало в работе. Об этом мы с ним уже говорили, но, видимо, до него не дошло.
- Так, значит, ты сторонник наказания? - спросил я.
- Да.
- Отдать под суд, так, что ли?
- Зачем под суд? Хватит ареста суток на пять.
Мы отошли от самолетов и сели. В дружеской беседе Лазарев смягчился, но все же продолжал отстаивать свое мнение. Пришлось ему напомнить, что он не так давно поплатился в бою из-за своей ошибки.
- Меня тогда противник наказал. Я за свою оплошность кровью расплатился.
- По-твоему, за любую ошибку все должны жестоко расплачиваться? - спросил Кустов.
- Что вы на меня напали? Не я же виноват в срыве стрельбы. - Сергей, сдаваясь, натянуто улыбнулся. - Пускай Тимоха сам решает. Я тут ни при чем.
- Я считаю, - сказал Тимонов, - для нас всех сознание собственной вины - самое действенное наказание. Механик здорово переживает. Зачем же зря трепать ему нервы? Ошибиться каждый может. Да и ты сам, Сережа, когда летали еще из Прилук, раз так увлекся погоней за "мессершмиттом", что оставил нас, хотя нам было очень жарко. Тебя же за это только пожурили. Забыл?
- Помню такое дело. Уж очень я хорошо тогда присосался к "мессу". Жалко было его упускать.
Беседуя, мы незаметно переключились на разбор воздушной стрельбы.
- Вообще говоря, ты, Тимоха, овладел стрельбой на "пять", - сказал Лазарев. - Особенно ловко ты приспособился сзади подходить к вражеским самолетам при атаке, ну прямо-таки впритык. Я так не могу. Я даже, грешник, позавидовал, когда ты раз у меня на глазах классически снял "лапотника". Короткая очередь - и он, как бочка с порохом, взорвался.
- Тут нужно приноровиться и обязательно учитывать высоту. Чем выше, тем труднее определить расстояние до самолета. Даже цвет его меняется. Если все точно рассчитать, можно любого противника сбить одной короткой очередью.