К фронту подлетала девятка "юнкерсов" под прикрытием восьмерки истребителей. Василий Иванович видел, что сейчас самое ответственное и сложное - отсечь истребителей противника от бомбардировщиков. Без этого нельзя выполнить задачу. И он, не колеблясь, взял эту задачу на себя. Все шло хорошо. Тимошенко и Сирадзе уже принудили "юнкерсов" сбросить бомбы и начали преследование врага. В это время напарник Рогачева попал под удар "фоккера". Василий Иванович спас товарища, уничтожив "фоккер" раньше, чем тот успел открыть огонь. Однако другой вражеский истребитель сумел близко подобраться к Василию Ивановичу. Сирадзе и Тимошенко, видя, какая опасность нависла над их командиром, рванулись ему на выручку - Они тут же сняли фашиста, но тот перед смертью успел-таки выпустить одну короткую очередь. "Як" Василия Ивановича перевернулся и отвесно пошел вниз.
Удар о землю. Взрыв. Огонь… Упал юго-восточнее Станислава в деревню Одое.
Сомнения кончились. Смерть встала между нами, живыми, и Василием Ивановичем. В такой момент необычная скорбь заземляет тебя. Ты как бы ощущаешь дыхание смерти, сковавшее ум и тело, и испытываешь такое гнетущее состояние, словно вместе с покойным и часть тебя уходит с белого света.
Все склонили обнаженные головы. На аэродроме установилась траурная тишина личного внутреннего прощания с товарищем. Эти секунды самые тягостные. Молчание. Тишина усиливает скорбь, нестерпимо болезненно раздирая душу. У меня заморгали глаза, и я ничего с ними не могу сделать. Сердце не всегда подвластно тебе. Но слезы? Они не потекли: мужское горе и горе войны их высушило. Друзья в нас умирают дважды. Первый раз, когда мы узнаем об их гибели. Здесь физически испытываешь горе. Второй раз - во времени. Оно сглаживает душевную боль и постепенно убаюкивает нервы. Однако мертвые навсегда остаются в памяти и живут в ней такими, какими ушли от нас.
- На ужин, - хрипло и слабым голосом проговорил командир полка.
По старинному русскому обычаю на поминках не чокаются. Но сейчас не хочется блюсти это правило. Для нас смерть перестала быть просто смертью, потому что она несет Победу, Жизнь, Бессмертие. С гибелью героя мы становимся еще более зрелыми, сильными. Недаром народ не плачет на могилах героев, о них он слагает песни и дела их увековечивают в памятниках.
- За красивую жизнь Василия Ивановича Рогачева, - произносится тост. - За его вечную память!
Много раз приходилось провожать в последний путь боевых друзей. И каждый из них по-разному остается в памяти. Но есть у всех одно общее - они светятся в нас, живых, тем вечным огнем, который, точно маяк, указывает нам дорогу жизни. Такова уж могучая сила павших в боях за Родину.
6
Саша Сирадзе не возвратился с боевого задания. У всех на виду он, сбив два самолета, разогнал "юнкерсы", а вот куда девался сам, никто не заметил.
- Как же не заметили? - возмутился командир полка.
- Он пошел в атаку на бомбардировщики. На него - три "фоккера". Одного мне удалось завалить, - пояснил ведомый Сирадзе. - Тут на меня навалилась пара. Я от них отбился и скорее к Сирадзе… Там один "юнкере" горит, остальные сбросили бомбы - и назад. А Саши не вижу. Искал, искал…
- Хватит оправдываться, - прервал командир полка летчика. - Надо было не спускать глаз с него, - и обратился ко всем: - Теперь объясните, почему так долго задержались над фронтом? Бой-то ведь, по вашим докладам, был коротким?
Оказывается, группа уже кончила патрулирование и с разрешения Земли летела на свой аэродром. Километров с двадцать отошли от передовой, как Сирадзе, являясь командиром группы, приказал: "Разворачиваемся, на фронте "юнкерсы".
- Откуда он узнал о противнике? Летчики не могли ответить на этот вопрос. Они ничего не знали.
- А кто Сирадзе приказал возвратиться? - допытывался командир полка.
Такого приказа никто не давал.
- Странно, странно, - недовольно проворчал Васи-ляка.
- Самодеятельность, - как бы про себя проворчал стажер, стоявший рядом с командиром полка. Василяка отозвался:
- Выходит - самодеятельность. Инициатива. - По тону командира нельзя было понять: осуждает он действия Сирадзе или же одобряет, и тут же спросил: - Бой над чьей территорией происходил?
- Начался над нашей, - ответил ведомый, - а потом уже над противником.
- Пишите лично все объяснения, - приказал командир полка летавшим с Сирадзе летчикам.
- Зачем? - вырвалось у всех удивленна. У Василяки гневно сверкнули глаза:
- Прекратите разговорчики. Прохлопали командира - да еще зачем? Пишите сейчас, немедленно! И со всеми подробностями боя.
Не прошло и месяца после исчезновения Маркова, как пропал Cирадзе. Недавно погиб Рогачев, и оба раза ведомые возвратились без единой царапины. Видимо, это показалось командиру подозрительным. Возможно, летчики в чем-нибудь и сплоховали, но зачем такая поспешность с выводами и оскорбительные объяснительные бумажки? Это уже похоже на следствие.
Василяка после освобождения Киева так увлекся вводом в строй молодых летчиков, что совсем перестал летать на фронт. Он разучился понимать тонкости тактических приемов борьбы в небе и часто невпопад вмешивался в проведенные воздушные бои. Сейчас же он просто выразил недоверие летчикам. Мы с Сачковым, оставшись наедине с командиром полка, попросили его отменить распоряжение о рапортах. Мы были убеждены, что летчики в этом бою дрались очень хорошо. А что касается Сирадзе - он не из таких, которые могут бесследно уйти из жизни. Фронт скоро должен сообщить о нем.
- Мне кажется, пускай пишут. - В голосе Владимира Степановича колебание. - Официальная бумага поможет молодежи крепче усвоить старую истину - сам погибай, а товарища выручай. Если бы ведомый не спускал глаз с командира, то Сирадзе не пропал бы бесследно.
На фронте, когда гибнет человек, всегда возникает это "если бы". И это "если бы" относится и к убитому пехотинцу - "если бы он не поднялся в атаку", и к танкисту - "если бы он не наскочил на мину", и к летчику - "если бы он…". У нас в полку большинство боев - без потерь. Война катится назад. И тем тяжелее становится расставаться с товарищами. Нам понятно было волнение Василяки.
Вскоре все прояснилось. Самолет Сирадзе подбили с земли. Мотор тут же заглох. Высота была малая, и машина, окутанная дымом, потеряв скорость, сразу плюхнулась на окопы. Кругом рвались снаряды, сверкал огонь и дрожала земля. Вот уж поистине Саша попал из огня да в полымя.
На поле боя Сирадзе оказался так внезапно и быстро, что он, живший все еще воздушным боем, где только что был хозяином положения, несколько секунд по инерции глядел в небо, смутно понимая случившееся. - Но действительность напомнила о себе: один снаряд разорвался рядом. На самолет хлынула волна земли и металла. "Як", как бы от испуга, подпрыгнул и затрещал. И тут до Саши дошло - по нему стреляют. Нужно немедленно выскочить из кабины и отбежать в укрытие. Подальше от машины, ставшей теперь мишенью. Но куда бежать? Где наши, где противник?
Рядом с самолетом никого. Странно. Саша взглянул направо, в сторону сверкающих белизной снежных Карпат. Невдалеке машут руками, иди, мол, к нам. Левее и впереди тоже из окопов зовут к себе. Пока он решался, куда податься, новый разрыв снаряда чуть было не перевернул его вместе с "яком". Опасность быть погребенным очередным разрывом заставила Сирадзе броситься из кабины. Но… Привязные ремни остановили. Пока он отвязывался и освобождался от парашюта, заметил, как прямо на него мчится какой-то серый танк. Мгновение - и Саша в окопе.
Вблизи разрывы прекратились. Зато вокруг танка все дыбилось от снарядов. Танк, точно заколдованный, подминая под себя кипевшую землю, быстро сближался с "яком". Все, конец, решил Сирадзе. Танк фашистский. Значит, я на территории противника. А было вот как.
…"Юнкерсы", прикрываемые "фоккерами", становились на курс для бомбометания. Удар должен был обрушиться на танковую бригаду, которой командовал Герой Советского Союза подполковник Иван Никифо-рович Бойко, вскоре награжденный второй Золотой Звездой Героя. В небе - ни одного истребителя. И бомбы вот-вот должны были посыпаться на танкистов. Но откуда ни возьмись четверка "яков"… И фашистские бомбы обрушились по фашистским же войскам. Танкисты ликуют. И вдруг тот "як", который только что громил "юнкерсы", задымил и, клюнув носом, приземлился на нейтральной зоне - между советскими танкистами и противником. Фашисты сразу же артиллерией накрыли "як".
У наших танкистов был такой порыв, что они для спасения летчика без всякой команды обрушили по врагу всю огневую мощь своего оружия и немедленно на выручку летчику послали танк, который благополучно и вывез Сирадзе.
И вот Саша с нами. Крепкие дружеские объятия, поздравления. Стихли минуты радости, и начался деловой разговор.
- Как ты узнал, что летят к фронту "юнкерсы"? - спросили мы Сирадзе.
- Нюхом почуял. - Саша смеется. - Посудите сами. Мы сорок минут висели на передовой - и ни одного немецкого, самолета. Это мне показалось подозрительным. Я подумал, что, наверное, противник своими радиолокаторами видит нас и ждет, когда мы уйдем. Вот я и решил проверить.
- Но ведь это выходило за рамки твоей задачи? Сирадзе растерялся. В его сознании не укладывалось - уничтожить врага - и вдруг не его задача.
- Разве мы могли спокойно лететь домой, когда фашисты стали бы бомбить наших танкистов? Горючее у нас было.
Василяка расплылся в доброй улыбке.
- На этот раз ты правильно сделал, что возвратился. Молодец! Но впредь в таких случаях нужно брать разрешение у наземного пункта наведения. Так требует порядок.
У Сирадзе прошла растерянность, и он спросил:
- А если бы наши переговоры. подслушивали немцы? Они могли придержать "юнкерсы", а как бы мы ушли - ударили бы по нашим войскам.
Василяка ничего не ответил. Он понимал, что боевому опыту и собственной совести часто в сложной фронтовой обстановке принадлежит решающее слово. Все действия бойцов нельзя предусмотреть уставами и наставлениями.
На аэродроме снова заиграл Сашин фандыр.
Невидимки
1
Семнадцатого апреля 1-й Украинский фронт перешел к обороне, чтобы закрепиться на достигнутых рубежах и подготовиться к новому наступлению. К этому времени противник сосредоточил главные силы восточнее Станислава в междуречье Днестра и Прута. Здесь он, собрав мощный - танковый и авиационный - кулак, пытался прорвать нашу оборону. Туда улетела группа Сачкова на прикрытие наземных войск, отражающих контрудары фашистов.
Через сорок минут должна будет взлететь наша эскадрилья. В то время как я обдумывал, как лучше выполнить боевой приказ, посыльный передал, что меня вызывает начальник штаба полка.
Я направился на КП.
Когда спустился в землянку, Федор Прокофъевич крепко пожал мне руку:
- Поздравляю с присвоением звания майора. Об этом только что получен приказ.
Я уже настроился на боевое задание - и вдруг такое сообщение! Деловой сосредоточенности уже нет. Воздушный бой не прощает ни радости, ни печали. В этом приходилось не раз убеждаться. Матвеев, видимо, что-то уловил на моем лице и удивленно поднял брови:
- Не вовремя сообщил?
- Что вы, - не желая обижать "старика", как можно спокойнее ответил я. Но "старика" не проведешь: он, извинившись, предложил перенести вылет на более поздний срок. Сейчас могла лететь другая эскадрилья.
А почему бы и нет? Нет, нет! Бывает, что ожидание изматывает хуже, чем бой. Не лететь сейчас - значит еще и сомневаться в себе. Это передастся и ведомым.
- Ни в коем случае!
Летчики уже собрались. Они молчаливы. На лицах боевая сосредоточенность, а у меня в душе ее пока еще нет.
Я ловлю себя на том, что невольно думаю: будет бой - должны провести его классно. Как же, первый вылет в новом звании!
С такими чувствами можно и перестараться. Нужно делать все обдуманно. Подчиняться только рассудку, а не чувствам: они, бывает, как туман, отгораживают действительность.
- Летим, - сказал я своим обычным голосом. И все, точно получив команду, построились. И как продуманно!
Для командира группы истребителей, летящих в бой, мало быть хорошим летчиком и иметь боевой опыт. Он еще должен быть и тонким психологом, чтобы уметь расставить летчиков в боевом порядке в соответствии с их характерами. Воздушный бой ведется не только техникой, выучкой, но и характерами людей. Зачем смелого до дерзости, но ставшего вдумчивым и осторожным Лазарева назначать к себе в ударную группу? Здесь он меньше принесет пользы, чем на высоте, в группе охраны, где может проявить всю свою выучку и надежно прикрыть нашу четверку от всяких неожиданностей.
Летчики, зная друг друга, освободили меня от этой задачи, заняв места в строю в соответствии со своими возможностями. Первая пара - Сергей Лазарев и Михаил Руденко, вторая - Алексей Коваленко и Назиб Султанов (Коваленко вот уже несколько дней летает командиром пары), пятым стоит Иван Хохлов - мой ведомый.
Беру в руки планшет, висящий у меня сбоку, и показываю на карте район прикрытия. Понимая, что перед боевым стартом каждое лишнее слово как лишний груз в походе, стараюсь быть предельно кратким. Гляжу на Лазарева:
- Пойдешь выше нас.
Плечи Сергея раздвинулись. Высокая мощная фигура напружинилась. По тонкой молодой коже обожженного лица пробежал румянец:
- Ясно.
- Ты с Султановым со мной в ударной группе.
- Ясно, - приглушенно пробасил Коваленко. Четыре месяца, летая ведомым у Лазарева, он умело впитывал его боевой опыт.
Две фразы - и приказ отдан. Последний вопросительный взгляд на летчиков.
Молчание. По особой сосредоточенности на лицах и плотно сжатым губам понимаю: вопросов нет. Есть у всех полная уверенность, что задача будет выполнена. Советские летчики морально побеждают врага еще на земле, до встречи с ним в небе. Там только экзамен, а перед экзаменом человек всегда возбужден.
Понимая душевное состояние своих товарищей, тихо, но твердо говорю:
- По самолетам!
Привычка. Какое это великое дело! Она сама автоматически устанавливает порядок, облегчая работу наших мышц и мозга. Мудрецом был тот, кто впервые изрек: привычка - вторая натура. Я и не заметил, как одел парашют, сел в кабину, привязался и, прежде чем подать команду к запуску, взглянул налево. Там, У крыла, в ожидании этого момента стоял механик самолета Мушкин. До этого я все делал сам, без его помощи. Так привык.
Подошел бы он ко мне и помог, хотя бы привязаться в кабине, и наверняка сбил бы с ритма. А некоторые летчики привыкли, чтобы им во всем помогали механики - и надеть парашют, и сесть в самолет… Без этого они чувствуют себя как без рук. Привычка. - К запуску! - командую я. У Мушкина для этого все приготовлено.
- Есть к запуску! - ответил он, как всегда, и, видимо желая меня своеобразно поздравить, дополнил : - Товарищ майор.
Откуда так быстро узнал? И этого мгновенного отвлечения было достаточно, чтобы я сбился с привычного ритма движений и перепутал порядок запуска. Мотор не сработал. Недобрая примета. Чтобы успокоиться и отогнать лишние мысли, нарочито медленно снова создаю ручным насосом нужное давление бензина и громко кричу:
- От винта!
Мушкин на всякий случай снова окинул взглядом самолет и, убедившись, что запуск мотора никому не угрожает, дает разрешение:
- Есть от винта!
Винт от сжатого воздуха, сделав оборот-два, рванулся. Мотор набрал силу. Его сила стала и моей силой.
Мы в воздухе. Земное все осталось на земле. И может быть, поэтому летчик после взлета, освободившись от всех земных привычек и сует, всегда чувствует какую-то приятную физическую легкость.
2
По-весеннему бодро светит солнце. Чисто небо, чист воздух. Замечательная видимость. Пролетаем над разрушенным Тарнополем. Город был превращен противником в крепость и оборонялся до последнего солдата. Только вчера, 17 апреля, после более чем трехнедельных боев, наши войска ликвидировали остатки окруженного немецкого гарнизона.
Юго-восточнее города - зеленеющая поляна с белой буквой "Т". Аэродром. Нам приказано завтра сесть на него.
Еще далеко до Днестра, а видимость ухудшилась. Земля под нами плыла в белесой дымке. Впереди, в районе боев, куда мы идем, дымка высоко поднялась, и издали кажется, будто это снежные Карпаты сместились на север. Испарения широко разлившихся рек Днестра и Прута, соединившись с дыханием фронта, и дали такие нагромождения. Как же в этой дымке мы будем прикрывать войска?
Навстречу нам, возвращаясь домой, пролетела эскадрилья Сачкова.
- Как, Миша, там погода? - спрашиваю его.
- Отвратительная. Дымка до трех тысяч.
Наши переговоры перехватил командир полка Василяка. Он сегодня впервые прибыл с радиостанцией наведения на передовую. Запросив меня, как его слышу, тут же передал, чтобы мы нажали на все педали: бомбардировщики на подходе.
"На подходе?" Значит, он уже видит их. До района прикрытия нам осталось километров тридцать. Минут пять лёта. Опоздаем. Но почему Василяка не задержал эскадрилью Сачкова? Радиолокаторы. Не привыкли мы к ним, поэтому и забываем. А они могут видеть самолет до 100 и более километров. Наверное, командир только что принял данные локаторов и поэтому настраивает нас на бой.
Моторы уже работают на полную мощность. В голове роятся мысли: какие бомбардировщики и сколько их, какова высота полета, курс, боевой порядок? Много ли истребителей прикрытия?.. Запросить по радио Василяку? Опасно: противник подслушает и примет контрмеры. Внезапность атаки будет утрачена. Однако уже сейчас можно уверенно предположить: враг летит с юга, со стороны Карпат, или же с запада. Нам, чтобы занять выгодную позицию для атаки, нужно сейчас же быть за линией фронта параллельно которой мы летим, и постараться оказаться сзади противника.
Наша высота 7500 метров. С этой высоты мы быстро оказались за линией фронта у Станислава. Впереди две стаи бомбардировщиков Ю-87 по тридцать в каждой. В сторону Карпат, километрах в десяти, грузно плывут еще две группы. Их замыкает четверка "мессершмиттов". Вражеские истребители держатся кучно. Так не летают опытные летчики. Очевидно, молодые. Впереди головных "юнкерсов" - две пары "фоккеров". Эти идут разомкнуто, прокладывая путь "своей армаде. Видно, тертые калачи. Подальше в лучах солнца купаются еще несколько пар истребителей противника.
- Вижу более сотни "лапотников" с истребителями, - информирую я Василяку. - Занимаю позицию для атаки.
- Действуй, - одобряет он.
Обстановка ясна. Враг хочет двумя волнами нанести массированный удар по нашей обороне. Истребителей порядочно. Они легко могут сковать нас боем и не дать добраться до бомбардировщиков. Главная опасность - истребители противника, охраняющие "юнкерсы" с головы колонны. Пока они не обнаружили нас - немедленно действовать. Наше преимущество - внезапность и быстрота. Но этого преимущества хватит только для разгрома одной труппы. А как быть с остальными? Силой тут не возьмешь: враг сомнет нас своей численностью.
Головная группа "юнкерсов" уже на боевом курсе, и вот-вот самолеты начнут переворачиваться и бомбить с пикирования. Атаковать! Но старая формула боя - наша четверка ударяет по флагманской группе, а пара Лазарева прикрывает нас от истребителей противника - в таких условиях не надежна.