Кстати, появление этих песен весьма любопытно с точки зрения понимания того, как могут возникать и закрепляться в массовом сознании подобные пространственные образы. История появления "Беловежской Пущи" и "Белого аиста" (обе - 1975 год) в этом отношении вполне традиционна. Их написанию предшествовала поездка Пахмутовой и Добронравова по Белоруссии, и песни родились под впечатлением от всего, что они там увидели и прочувствовали. А вот "Девушка из Полесья" (1978 г.) имеет совершенно иное, литературно-кинематографическое происхождение. Эта песня восходит к знаменитой повести А. И. Куприна "Олеся" (1898 г.) и двум снятым по ней кинолентам: французской "Колдунье" ("La Sorciere", 1956 г., что называется, по мотивам) в главной роли с М. В. Поляковой-Байдаровой, более известной как Марина Влади, и отечественной экранизации повести - фильму "Олеся" (1971 г.) с Л. А. Чурсиной. И сама повесть, и обе её экранизации были очень популярны в нашей стране и вдохновили Поперечного и Иванова на создание песни.
Любопытно и то, что образ купринской Олеси претерпел этническую и пространственную эволюцию. Авторами песни она была переселена в белорусское Полесье ("Живёт в белорусском Полесье кудесница леса - Олеся") и стала лирическим олицетворением именно Белоруссии. Между тем свою повесть Александр Куприн написал после поездки на Волынь, и действие в ней происходит в глухом уголке
Волынской губернии, на границе с Полесьем, то есть в той части полесского региона, что ныне находится в пределах Украины. Да и этнический контекст в повести явно украинский. Но самое интересное, что эта волынско-полесская Олеся, ставшая впоследствии олицетворением Белоруссии - Алесей, на самом деле звалась Алёной и с очень большой долей вероятности была… русской (великоросской), чему у Куприна есть немало свидетельств. И по своей внутренней и внешней красоте и чувству достоинства разительно (по мнению главного героя повести) отличалась от туземных "дивчат" .
Вот так образ литературный (возможно, навеянный какими-то местными преданиями) может стать основой для пространственного образа целой земли (а теперь даже страны). А характер литературы, как рассчитанной на массового потребителя, только облегчает формирование подобных образов. Естественно, понятие массовости в каждую эпоху относительное. Ясно, что в XIX веке в России художественная литература могла рассчитывать прежде всего на образованные слои. Но уже с середины века, не говоря о второй его половине, литература становилась всё более демократической по своей аудитории, проникая в народ - сначала в городские слои, а затем и в крестьянство. Конечно, в деревне в основном читали духовную литературу, повествования из библейской истории, лубок, книги на историческую тематику (о войнах и полководцах). Но имелись в крестьянских избах и сочинения Пушкина, Льва Толстого, Гоголя, Короленко, Гаршина, Крылова, Некрасова, а у тех крестьян, кто занимался отходничеством и бывал в городах, встречались даже собрания сочинений . И к тому же надо помнить, что одной из форм распространения книжности в русской деревне были коллективные чтения вслух, заметно увеличивавшие охват сельской аудитории книжной культурой. Соответственно, книжные образы начинали влиять на мироощущение и этих групп.
Впрочем, писавших про Украину и осмысливавших её было великое множество, что как раз и объясняется тем особым местом, которое эта земля занимала в российском государстве, русском сознании, да и судьбах самих писателей. В качестве примера можно привести творчество И. А. Бунина, оставившего свой и очень личностный образ этой земли . Но были среди них и те, чей вклад в формирование русским обществом образа Украины был особенно заметен. И первый среди них - Николай Васильевич Гоголь (1809–1852 гг.).
Почему именно он? Причин тому несколько. Во-первых, Гоголь - великая историческая личность, мыслитель (ещё до конца не оценённый) и писатель, причём один из самых выдающихся в русской литературе. И таковым он стал считаться ещё при жизни. А это означало не только влияние на художественные вкусы читающей публики. В русской культуре вообще и в XIX веке в особенности литература была важнейшей сферой не только искусства, но и общественной мысли и даже формой общественно-политического движения. И Гоголь в русской жизни 18301840-х годов был знаковой фигурой, влияя на умонастроения современников.
Во-вторых, Гоголь много писал о Малороссии, и его видение и понимание этой земли оказывало несомненное влияние как на русскую публику того времени (поначалу, конечно, на образованные слои), так и на последующие, всё более широкие поколения читателей, формируя их восприятие Малороссии-Украины.
Наконец, Гоголь был малороссом. Одним из аспектов многогранной личности Николая Васильевича является то, что он предстаёт как своеобразное зеркало национальных ориентаций, идентичностей, ментальных процессов, культурно-политических пристрастий, имевшихся в то время в России в целом и в Малороссии в частности.
Было бы неверно утверждать, что выработка пространственных стереотипов и образа Малороссии велась лишь одними великороссами и затем в готовом виде транслировалась на места, закрепляясь в сознании и самих малороссиян. Конечно, этот процесс был преимущественным, как и любой взгляд "из центра" на "регион-периферию" (центра и политического, и культурно-национального). Но малороссы были отнюдь не пассивными статистами и тоже участвовали в выработке русским обществом образа Малороссии, и притом весьма активно, поскольку сами являлись носителями русской культуры.
Особенности культурной и политической жизни России, а также биография самого писателя позволяют сказать, что созданный Гоголем и "предложенный" им российскому обществу образ Украины был одновременно и взглядом "изнутри" - с точки зрения уроженца тех мест и малороссиянина, и "извне" - с позиций представителя российского образованного слоя и человека русской культуры. Действительно, ведь в Нежинской Гимназии высших наук, которую окончил Гоголь, при всей имевшей там место этнической и культурной специфике (и учащихся, и окружения, и культурных увлечений той поры), определяющей была русская культурная среда, ориентация на высокие образцы и эталоны русской культуры. Не случайно большинство выпускников гимназии, а среди них было немало одарённых и талантливых людей, включилось в русский литературный процесс (и первый среди них - сам Гоголь), а не стало создавать отдельную малороссийскую литературу . Среди них были те, кто экспериментировал в этом направлении, но при всём том их опыты оставались в рамках двойной культурной идентичности и не вступали в противоречие с русской культурой. А что касается Гоголя, то свои "украинские" произведения он писал не в Малороссии, а в Петербурге, который даже стал неким антиобразом (географическим, красочным, эмоциональным), на противопоставлении которому вырастал гоголевский образ Украины.
Русская литература (так же как и русский язык, культура и сама государственность) была поистине общерусским делом, и вклад в неё писателей и поэтов-малороссов, число которых насчитывалось десятками, был велик. Помимо Гоголя, это Н. И. Гнедич, В. В. Капнист, А. А. Перовский, В. Т. Нарежный, О. М. Сомов, Е. П. Гребёнка, Г. П. Данилевский, В. Г. Короленко, карпатороссы Н. В. Кукольник и Н. И. Билевич (учитель молодого Ф. М. Достоевского, оказавший на него значительное литературное и нравственное влияние) . Это даже Т. Г. Шевченко, которого принято считать не русским, а украинским литератором, хотя сам он вовсе не думал отрекаться от русской литературы, вёл на русском языке дневник и переписку и, по собственным словам, написал около двадцати русских повестей (из них до нас дошло только девять ). Причём сочинял по-русски Шевченко и в свой самый плодотворный период, ещё до того, как ввязался в политику и угодил в ссылку .
А было и много других, порой не менее талантливых, но подзабытых или же оказавшихся в тени своих коллег- современников. Кроме того, среди людей, имевших малороссийские корни, можно назвать А. К. Толстого, А. П. Чехова, К. Г. Паустовского, М. А. Волошина, А. А. Ахматову. Но именно с Гоголем больше всего ассоциируется общерусский характер русской литературы и культуры, и именно ему суждено было стать самым известным писателем- малороссом.
Пожалуй, наиболее яркий пример того, насколько тесно в русском культурном процессе были переплетены великорусская и малорусская составляющие (в том числе и на личном уровне) - настолько, что отделить одну от другой невозможно, не разрушив этого единства, - являют собой писатели и близкие родственники Алексей Толстой и Алексей Перовский.
Алексей Алексеевич Перовский (1787–1836) был внебрачным сыном графа А. К. Разумовского и приходился внуком последнему малороссийскому гетману, генерал- фельдмаршалу К. Г. Разумовскому. Кстати, его брат Л. А. Перовский возглавлял Департамент уделов Министерства Императорского двора, где с марта 1830 по февраль 1831 годов служил молодой Гоголь. Сам А. Перовский совмещал чиновную деятельность (в том числе был он и попечителем Харьковского учебного округа) с литературной. Современному читателю он больше знаком по своей сказочной повести "Чёрная курица, или Подземные жители", хотя в своё время был известным писателем (печатался под псевдонимом Антоний Погорельский), примыкавшим к пушкинскому кругу. В своих литературных занятиях Перовский опирался на малороссийский материал.
Алексей Константинович Толстой (1817–1875) приходился ему родным племянником (сыном сестры) и, таким образом, правнуком гетмана. Собственно, сказку о "Чёрной курице" Перовский сочинил как раз для маленького Алёши. Детство Алексей Толстой провёл в Малороссии (в имении дяди) и на всю жизнь очень её полюбил. Но своё литературное творчество он посвятил русской истории (исторический роман "Князь Серебряный", 1863 г.; трилогия "Смерть Иоанна Грозного", "Царь Фёдор Иоаннович" и "Царь Борис" - 1866–1870 гг.), осмысливая драматический рубеж XVI–XVII веков, а в стихотворениях и балладах воспевая древнерусский период и Русь богатырскую. И поэтому безоговорочно признаётся русским писателем. Тем более, что и сам считал себя русским .
Но здесь возникает пусть на первый взгляд и нелепый, но, учитывая нынешние реалии, не столь уж праздный вопрос: а можно ли дядю и племянника развести по национальным "квартирам" и литературам? Можно ли одного из них "оставить" русским исключительно потому, что он писал не про гетманов и "чернобровых хохлушек", а про Ивана Грозного и Илью Муромца, а другого назвать "украинским" лишь потому, что в работе он использовал малороссийский материал? Очевидно, что нет. И тот, и другой, кровно и культурно впитав в себя обе этнические природы, олицетворяли русскую литературу и культуру во всей их тематической и географической полноте, творя и понимая их именно как такое единство.
Кстати, Алексей Толстой (в этническом плане наполовину великоросс, наполовину малоросс) в своём знаменитом стихотворении "Колокольчики мои, цветики степные" (1840-е гг.) очень ясно выразил своё понимание единства Великой и Малой Руси, вместе составляющих Россию. Среди прочего там описывается торжественный въезд в Москву малороссийского посольства, которое под колокольный звон встречают народ и Государь:
"Хлеб да соль! И в добрый час! -
Говорит державный, -
Долго, дети, ждал я вас
В город православный!"
И они ему в ответ:
"Наша кровь едина,
И в тебе мы с давних лет
Чаем господина!"
И это давно чаемое единение настолько же радостно и дорого и тем, и другим, насколько оно пришлось "не по сердцу" их всевозможным недругам .
Стоит подчеркнуть, что русская литература и культура как феномены общерусские были общими и родными не только для великорусов, но и для малорусов. Такое их восприятие долгое время было свойственно даже представителям зародившегося в середине XIX века украинофильского движения, в том числе тем из них, кто, как тот же Шевченко, критически относился к России как государству. Показательны в этом контексте слова виднейшего деятеля этого движения второй половины XIX века М. П. Драгоманова, назвавшего героиню пушкинской "Полтавы" Марию (исторический прототип которой Матрёна - дочь казнённого Мазепой В. Л. Кочубея) одним "из первых живых русских лиц в нашей литературе" (выделено мной. - А. М.) . И главное тут даже не то, что Марию-Матрёну он считает лицом русским, хотя это тоже любопытно, а его отношение к русской литературе как к нашей .
Даже ставя своей целью создание собственной - украинской - культуры и нации как не-русских по своему мироощущению, эти люди оставались носителями двойной идентичности и не порывали с русской культурой. Лишь ближе к концу XIX века среди части малорусского этноса (адептов этой самостийно-украинской идеи), численно, правда, не самой большой, возникло отношение к русской культуре как к "чужой" для украинской нации и даже "враждебной" ей, что стало одним из важнейших признаков перерождения украинофильства в украинство. Такое отношение к русской культуре и русскости вообще является визитной карточкой украинского национализма .
Но, как уже было сказано, это случилось позднее, и было присуще лишь части малорусского этноса. В целом же, создаваемые русской литературой образы и стереотипы, в том числе пространственные, были во многом общим делом великороссов и малороссов и творились ими совместно. Более того. Общерусский характер русской культуры как раз и складывался в результате такой совместной выработки образов, стереотипов, взглядов.
Вопрос о том, какой географический (а может, культурный или политический) объект описывал Гоголь, вовсе не праздный. Выше уже говорилось об "образе Украины" и об "образе Малороссии". Никакого противоречия тут нет. Во времена Гоголя в ходу были оба эти названия. Лишь к концу XIX века стараниями сторонников украинского движения они (как и их производные - этнонимы малороссы и украинцы) были превращены в синонимы совершенно разного национального выбора, в символы противоположных национальных идентичностей: малорусско-общерусской и украинской. А тогда официальным названием края (прежде всего Левобережья Днепра), принятым и в столице, и в самом малороссийском обществе, были названия "Малороссия", "Малая Россия".
Эти названия, известные ещё с XIV века и поначалу применявшиеся по отношению к Галицко-Волынской земле, носили церковно-политический характер: так константинопольские церковные и светские власти обозначали Южную Русь (и созданную там митрополию), отличая её от Руси Северо-Восточной, а потом и Московской. Со временем эти названия прочно закрепились в церковной, книжной и политической практике уже самой Южной Руси, и произошло это ещё в тот период, когда эти земли были частью польской Речи Посполитой. Так, "Россией Малой" называет южнорусские земли автор "Лексикона славенорусского", книжник П. Берында в своём предисловии к одному киевскому изданию (1619 г.). А львовские типографы указывали, что изданная ими книга ("Октоих", 1630 г.) вышла "в граде Леондополи Малыя России" .
С конца XVI века в широкое употребление среди местного населения также входят и такие греческие по форме самообозначения, как "Россия" и "российский". Скажем, в изданной в 1591 году львовским православным братством "Грамматике" говорилось, что предназначается она в наставление "многоименитому Российскому роду". Основательница киевского Богоявленского братства Анна Гулевичевна Лозкина в своей записи о том (1615 г.) указывала, что оно учреждается "правоверным и благочестивым христианом народу Российскаго, в поветех воеводств Киевскаго, Волынскаго и Брацлавскаго будучим".
Начиная с митрополита Киевского и Галицкого Михаила (Рагозы) западнорусские первоиерархи - как православные (митрополиты Иов Борецкий, Исаия Копинский, Пётр Могила), так и униатские (митрополит Ипатий Потей) - добавляли в своём титуле "всея России" (тогда как до этого писалось "всея Руси" или "Русии"). "Милостию Божиею архиепископ Киевский и Галицкий и всея России" - так подписывал официальные документы глава возрождённой (после униатского разгрома) православной иерархии Иов Борецкий, впоследствии ставший митрополитом (например, "Окружную грамоту" 1629 г., адресованную "всем посполито Российскаго рода, так в короне Польской, яко и у великом князстве Литовском" проживающим) .