В таком месте, как Афины, да и в остальной Греции, брак, по крайней мере если верить Платону, считался исполнением обязательства перед богами; гражданин должен был оставить после себя детей, которые поклонялись бы тем же богам. Также считалось моральным обязательством способствовать процветанию государства, поставляя для него новое поколение граждан. Вообще-то мы не располагаем подтвержденной информацией о законах, которые бы вменяли брак в обязанность гражданина, как это было в Спарте; Солон, говорят, отказался ввести такие законы со словами, что это не согласуется с его взглядами на отношения полов и что женщина не должна быть мертвым грузом в жизни мужчины. Если Платон поднимает брак на уровень требований закона и хочет, чтобы холостой мужчина расплачивался за безбрачие денежным штрафом и потерей гражданских прав, он принимает, как он это часто делает в "Законах", сторону спартанцев, у которых не только неженатый, но и поздно женившийся должен нести наказание, равно как и те, кто заключил худой брак, в результате которого на свет появились неполноценные дети, или такой брак, который оказался бездетным, – эти должны наказываться особенно сурово. Закон, в соответствии с которым законодатель Ликург вводит наказание для холостяков, предусматривал следующее: "Их не пускали на гимнопедии; зимою, по приказу властей, они должны были нагими обойти вокруг площади, распевая песню, сочиненную им в укор (в песне говорится, что они терпят справедливое возмездие за неповиновение законам), и, наконец, они были лишены тех почестей и уважения, какие молодежь оказывала старшим".
Когда некий юноша не встал при появлении знаменитого, но холостого спартанского полководца Деркиллида и непочтительно произнес "ты не произвел на свет никого, кто позже уступил бы место мне", то его поведение получило всеобщее одобрение. Подобные наказания и унижения, кажется, не возымели особого действия в Спарте; количество неженатых мужчин в Греции было достаточно велико по разным причинам: многие не желали вступать в брак, то ли стремясь к спокойной жизни, не обремененной заботами о жене и детях, то ли по причине естественного неприятия женщин. В этом смысле характерен разговор Периплектомена с Палестрионом в "Хвастливом воине" Плавта:
П е р и п л е к т о м е н
Милостью богов, принять чем гостя, у меня все есть,
Ешь и пей со мною вместе, душу весели свою,
Дом свободен, я свободен и хочу свободно жить.
Волею богов богат я, можно б и жену себе
Из хорошего взять роду и с приданым, только вот
Нет охоты в дом пустить свой бабищу сварливую.П л е в с и к л
Почему не хочешь? Дело милое – детей иметь.П е р и п л е к т о м е н
А свободным самому быть – это и того милей.П а л е с т р и о н
Ты – мудрец, и о другом и о себе подумаешь.П е р и п л е к т о м е н
Хорошо жену ввести бы добрую, коль где-нибудь
Отыскать ее возможно. А к чему такую брать,
Что не скажет: "Друг, купи мне шерсти, плащ сотку тебе.
Мягкий, теплый, для зимы же – тунику хорошую,
Чтоб зимой тебе не мерзнуть!" Никогда не слыхивать
От жены такого слова! Нет! Но прежде чем петух
Закричит, она с постели поднялась уж, скажет так:
"Муж! Для матери подарок подавай мне в Новый год,
Да давай на угощенье, да давай в Минервин день
Для гадалки-обиралки, жрицы и пророчицы".
И беда, коли не дашь им: поведет бровями так!
Без подарка не отпустишь также гофрировщицу;
Ничего не получивши, сердится гладильщица,
Жалоба от повивальной бабки: мало дали ей!
"Как! Кормилице не хочешь вовсе дать, что возится
С рабскими ребятами?" Вот эти и подобные
Многочисленные траты женские мешают мне
Взять себе жену, чтоб петь мне эту песенку.П а л е с т р и о н
Милость божия с тобою! Ведь свободу стоит раз
Потерять, не так-то просто возвратить назад ее!
Если очень многие рассуждали примерно так, то, с другой стороны, известное количество молодых девушек в Греции представляло собой определенную группу, которая, благодаря вечной борьбе отдельных полисов между собой, уносившей жизни многих и порою лучших мужчин, оставалась не у дел. Можно себе представить, что женщины, никогда не познавшие брака, старые девы, не были редкостью в Греции, и если наши авторы не входят в детали относительно этого несчастного типа женщин, то только лишь потому, что в греческой литературе женщина вообще играет подчиненную роль, а тем более старая дева. Однако уже у Аристофана мы находим жалобу Лисистраты: "А у женщины бедной пора недолга, и, когда не возьмут ее к сроку, / Уж потом не польстится никто на нее, и старуха сидит и гадает".
Участь старой девы в некотором роде сходна с участью бездетного холостяка; в обоих случаях природа здесь не находит продолжения. Отсюда вполне естественно, что в Греции прибегали к помощи института усыновления довольно часто, кроме того, в те времена была еще дополнительная причина усыновить ребенка, а именно желание оставить после себя кого-то, кто приносил бы жертвы и дары на родительские могилы.
Плутарх рассказывает, что по законам Ликурга в Спарте тщедушных и безобразных детей относили к обрыву на Таигете, считая, что их жизнь не нужна ни им самим, ни государству. Даже в Афинах это было делом не таким уж неслыханным, особенно это касалось девочек. Этих детей оставляли в больших глиняных сосудах, обычно так, чтобы беспомощные малютки могли быть обнаружены и подобраны бездетными людьми или теми, кто очень любил детей. Нередки были и случаи продажи детей тем женщинам, которые не могли иметь детей, но не хотели терять мужей. Новая комедия, в которой сюжет о подмене детей присутствует постоянно, может служить подтверждением того, что такие случаи были довольно распространены. В качестве опознавательного знака таким детям обычно оставляли украшение или кольцо, чтобы позднее при соответствующих обстоятельствах они могли быть узнаны. Подобное узнавание сплошь и рядом происходит в комедиях.
Прежде чем перейти к описанию обряда бракосочетания в Греции, напомним читателю речь Исхмаха у Ксенофонта, обращенную к его молодой жене, в которой он с завидным простодушием объясняет ей ее обязанности. Суть этого наставления в том, что жена должна быть строга и трезвомысляща; она должна уметь изготовить одежду, быть знакома с тем, как правильно подготовить шерсть для прядения, а также отдавать слугам четкие распоряжения. Деньги и собственность, которые нажил муж, она должна беречь и тратить разумно. Главной ее обязанностью будет рожать и воспитывать детей; как пчелиная матка, должна она отдавать распоряжения рабам по их возможностям – мужчинам и женщинам, но и обязана следить за здоровьем и благосостоянием челяди. Она должна научить домашнюю челядь правильно выполнять их обязанности, руководя ими мудро и справедливо. Небольшой трактат Плутарха "Советы молодоженам" посвящен его недавно женившемуся другу и содержит удивительные наставления, которыми можно воспользоваться и в наши дни.
2. Свадебные обряды
Теперь давайте последуем за молодыми в брачные покои в день обручения. Греки раньше умели, да и теперь не разучились, заботиться о своей выгоде. Поэзия долгого обручения была им чужда; положение семьи и размер приданого были гораздо важнее личных качеств невесты. Однако было бы неверным полагать, что главным было богатое приданое; напротив, гораздо более важным считалось, чтобы семьи, насколько возможно, были относительно равны по положению. Поэтому отец девушки с небольшим приданым далеко не всегда был счастлив, если богатый жених пылал страстью к его бедной дочери, как, например, в комедии Плавта "Клад":
Э в к л и о н
Вот что мне на ум приходит. Человек богатый ты
И влиятельный, равно как я – из бедняков бедняк.
Дочь вот за тебя я выдам (мне приходит в голову):
Ты – что бык, а я – что ослик. Нас ли запрягать вдвоем?
Груза не снести мне вровень, ослик в грязь упал, лежит:
Бык не обернется, точно ослика на свете нет.
Ты мне станешь недругом, и класс мой засмеет меня,
Стойла нет ни там, ни здесь мне, если так разлад пойдет.
Изорвут ослы зубами, принажмет рогами бык.
От ослов к быкам уйти мне – очень это риск большой.
Маловероятно, что молодые люди часто видели друг друга до брака, и это следует из того факта, что Платон во избежание взаимного обмана говорит о необходимости более свободного общения между договаривающимися сторонами. В противном случае этого не стоило бы специально оговаривать. Поэтому нетрудно представить, что порою муж скоро начинал воспринимать жену как тяжкие оковы, а молодая жена слишком быстро разочаровывалась в муже, как, например, сказано у Софокла: "Теперь я – ничто и покинута; часто наблюдала, что такова уж женская доля – мы становимся никому не нужными. Когда мы молоды, живя в отеческом доме, тогда мы счастливы и, не зная другой жизни, остаемся счастливыми. Но когда мы подрастаем и больше узнаем, нас отрывают от отчего дома и продают некоторых – чужестранцам, иных – варварам, других – в чужие дома. И все такие разные, после первой ночи мы утихомириваемся и думаем, что так и надо".
Говорят о законе природы, по которому женщина старится раньше мужчины, поэтому невеста должна быть гораздо моложе жениха. Как говорит Еврипид: "В корне неверно соединять брачными узами молодых людей одного возраста; ведь крепость мужчины длится дольше, а красота женщины столь быстро увядает".
Поэтому, если отец не сумел вовремя подыскать дочери мужа, он обращался к женщинам, которые занимались поисками подходящего кандидата и которые назывались promnestriae или promnestrides. Упоминания о таких женщинах мы находим у Плавта и Ксенофонта. Главной их задачей было прилюдно расхваливать замечательные качества девушки.
Из замечаний Плавта следует, что это ремесло имело не самую добрую репутацию и порою оборачивалось сводничеством. В "Колдуньях", прекрасной второй идиллии Феокрита, девушка, воспылавшая любовью, посылает такую женщину привести к ней в дом прекрасного Дельфиса, в которого она влюблена и который, остыв к ней, сделал ее несчастной. "Чести жены мне не дав и девической чести лишивши", – говорит она о возлюбленном.
Если же с посторонней помощью или без оной подходящий молодой человек находился, могла состояться свадьба. Под этим актом гражданского права мы должны понимать лишь публичную договоренность обеих сторон, согласных вступить в брак, – эта церемония подтверждала законность брачного союза. Как правило, в это же время оговаривался и размер приданого. В этих случаях иногда бывало так, что добросердечные люди предоставляли приданое дочерям или сестрам тех, кто не имел средств, или же дочери неимущих, но достойных граждан получали приданое от государства; например, мы знаем, что обе дочери Аристида получили по 3000 драхм каждая. Вряд ли стоит говорить, что приданое помимо денег содержало также белье, одежду, посуду, домашнюю утварь и мебель; сюда же входили и рабы. Закон Солона гласит: "Брак не должен быть каким-то доходным предприятием или куплей-продажей; сожительство мужа с женой должно иметь целью рождение детей, радость, любовь" (Плутарх. Солон, 20). Этот закон, как и множество других, видимо, существовал, что называется, на бумаге, хотя Платон выдвигает такое же требование. Кроме того, этот закон мог появиться как реакция на истинное положение вещей, поскольку, как верно заметил Плутарх в "Аматории", гораздо лучше носить оковы, чем быть рабом, включенным в приданое жены, а дальше он предостерегал от женитьбы на слишком богатой невесте.
Когда с формальностями было покончено, собирался праздник на территории свекра, о чем можно прочитать в превосходном отрывке Пиндара (Олимпийские песни, vii, 1): "Как чашу, кипящую виноградной росою, / Из щедрых рук приемлет отец / И, пригубив, /Молодому зятю передает из дома в дом / Чистое золото лучшего своего добра / Во славу пира и во славу сватовства/ На зависть друзьям, / Ревнующим о ложе согласия, – / Так и я / Текучий мой нектар, даренье Муз, /Сладостный плод сердца моего / Шлю к возлиянью / Мужам-победителям, / Венчанным в Олимпии, венчанным у Пифона".
Впрочем, такое семейное торжество в Греции не было общепринятым.
У нескольких авторов мы читаем, что зима – наилучшее время года для вступления в брак, хотя при этом не дается никакого объяснения; и в самом деле, первый месяц года носит название Гамелион от слова гамос (свадьба); также существовало поверье, что для свадебного обряда не годится время при слабой луне.
Перед надлежащим свадебным обрядом соблюдались определенные ритуалы, среди которых, естественно, жертвоприношение богам, охраняющим брачный союз, в особенности Гере и Зевсу; печень никогда не приносили в жертву, поскольку брак должен быть свободен от "желчи и гнева". Перед вступлением в брак также обращались к Афине, Артемиде и другим божествам; как правило, в самый день свадьбы предлагали дары Афродите, а в маленьком городке Феспах в Беотии существовал красивый обряд, когда молодожены вместе шли в храм Эрота, чтобы получить благословение на брак перед величественной статуей Эроса работы Праксителя. Во многих местах невеста приносила на алтарь прядь волос или пояс, а то и оба эти предмета, причем подношение волос было знаком прощания с юностью, а пояса – отказа от девственности.
Жертвоприношению предшествовало или следовало за ним купание невесты, воду для которого приносил соседский юноша из ключа или реки, причем не из каких попало: в Афинах это был ключ Каллирои, а в Фивах – река Исмен. В так называемом десятом письме Эсхина мы читаем: "В области Троады существует обычай: невесты идут к Скамандру и омываются в нем, по обычаю приговаривая: "Забери, Скамандр, мою девственность". Зная о таком наивном обряде, некий юноша, притворившись богом реки Скамандр, в буквальном смысле исполнил просьбу девушки, лишив ее невинности. Через четыре дня, когда молодые шествовали в свадебной процессии к храму Афродиты, она увидела в толпе этого молодого человека и в чрезвычайном волнении закричала: "Вот бог реки Скамандр, которому я отдала свою девственность!" Чтобы ее успокоить, ей сказали, что такой же случай произошел и на реке Мэандр в Магнесии". Этот факт интересен для истории культуры, поскольку позволяет предположить, что обычай купания невесты в реке накануне свадьбы у всех на глазах существовал во многих местах.
Мы помним, что в примитивных обществах невесту выкрадывали с помощью обряда, который сохранялся еще и в Спарте. Умыкание невесты проводилось на глазах у всех, поскольку ее отец и мать извещались об этом заранее. Плутарх дает нам полный рассказ: "Невест брали уводом, но не слишком юных, а цветущих и созревших. Похищенную принимала так называемая подружка, коротко стригла ей волосы и, нарядив в мужской плащ и обув на ноги сандалии, укладывала одну на подстилке из листьев в темной комнате. Жених, не пьяный, не размякший, но трезвый и как всегда пообедавший за общим столом, входил, распускал ей пояс и, взявши на руки, переносил на ложе. Пробыв с ней недолгое время, он скромно удалялся, чтобы, по обыкновению, лечь спать с прочими юношами. И впредь он поступал не иначе, проводя день и отдыхая среди сверстников, а к молодой жене наведываясь тайно, с опаскою, как бы кто-нибудь в доме его не увидел. Со своей стороны женщина прилагала усилия к тому, чтобы они могли сходиться, улучив минуту, никем не замеченные. Так тянулось довольно долго: у иных уже дети рождались, а муж все еще не видел жены при дневном свете. Такая связь была не только упражнением в воздержанности и здравомыслии – тело благодаря ей всегда испытывало готовность к соитию, страсть оставалась новой и свежей, не пресыщенной и не ослабленной беспрепятственными встречами; молодые люди всякий раз оставляли друг в друге какую-то искру вожделения".
Если обычай, описанный Плутархом, должно рассматривать как специфический дорийский, то свадебное застолье было распространено по всей Греции. Оно, как правило, происходило в доме отца невесты. Хотя женщины не приглашались на мужские застолья, однако они допускались к свадебным пиршествам, разумеется, за отдельными столами. Расходы на праздничное угощение и развлечения были, конечно, различными, в соответствии с временем и местом. Сладости из кунжута, которые, если верить Менандру, способствовали плодовитости, были обычным угощением. Символическое значение имело также и то, что во время пиршества красивый обнаженный мальчик, украшенный листьями боярышника и дуба, обносил гостей блюдами со сладостями, предлагая их каждому и при этом распевая: "Я убежал от зла и нашел нечто лучшее".
После застолья, на котором, естественно, произносились здравицы и пожелания здоровья, невесту увозили в повозке, запряженной быками, мулами или лошадьми, в дом жениха. Она восседала между женихом и парохом – его лучшим другом или ближайшим родственником. Обычай запрягать в свадебный кортеж быков объясняется в мифе, который передает Павсаний (ix, 3): "Говорят, что Гера, рассердившись за что-то на Зевса, удалилась в Эвбею. Так как Зевс никак не мог убедить ее вернуться, он, говорят, обратился за помощью к Киферону, бывшему тогда царем в Платеях; считалось, что Киферон никому не уступает в мудрости. И вот он велел Зевсу сделать деревянное изображение и, закрыв его одеждой и покрывалом, везти на паре быков и говорить, будто он везет себе в жены Платею, дочь Асопа. Зевс поступил по совету Киферона. Как только Гера услыхала об этом, она немедленно явилась сюда. Когда же она приблизилась к повозке и сорвала со статуи одежду, она обрадовалась этому обману, найдя деревянный обрубок вместо живой невесты, и помирилась с Зевсом".
После прибытия невесты в дом жениха ось повозки иногда сжигали (например, в Беотии). Это было знаком того, что невеста никогда не покинет дом мужа.
В том случае, когда женился вдовец, он не участвовал в свадебной процессии, но дома ожидал невесту, которую ему привозил друг, теперь называясь не парохом, а нимфагогом. Свадебные факелы были необходимым элементом в свадебной процессии; их зажигали матери невесты и жениха и несли те, кто пешком сопровождал процессию. Все участники процессии были празднично украшены, о чем мы могли бы только догадываться, учитывая стремление греков к красоте, если бы это не описал Гомер. Одежды новобрачных были, как правило, разноцветными, а жених был не в черном, как в наше время, но в белом одеянии из тончайшей шерсти, как и все сопровождавшие шествие. Невесту и жениха украшали венками и разноцветными лентами (taenieae); невеста была умащена благовониями, а с ее головы ниспадала фата.