Согласно Майстеру Экхарту, для раскрытия эйдетической формы материи необходимо избавиться (материю необходимо избавить) от всех внешних наслоений. Артист может только очень и очень деликатно способствовать подобному процессу. Статуе, фонтану, неофиту самим надо преодолеть тягость матери земли и подняться в подвижную среду воды, воздуха и огня или, иначе говоря, в область сомнамбулизма, фантазмов, миражей и галлюцинаций.
Но кто он, кто видит и слышит миражи и галлюцинации, когда земная плоть отступает? Куда направляется существо, которое идентифицирует данности восприятия как свои? На поиски субтильного тела собственной души, в зыбкую реальность Океаноса. Подобное существо вполне материально в материальности сновидений и фантазмов. "Необходимо огню спуститься в форме воды, чтобы очистить материю…" - примечание президента д’Эспанье, знаменитого алхимика. Космическая стихия воды активней земли, там нет смерти как неподвижности и стагнации.
Это связано с мифом о hyle или materia prima. Геракл преследовал нимфу Гиле, которая прыгнула в фонтан и приняла форму автономной воды. Геракл отделил ее от земной воды в виде цветка. Потому Раймонд Луллий и написал: florem nare per liquidum aethere - цветок рождается из текучего эфира.
В акватической среде разумное вычисление бесполезно, здесь ведет только интуиция Красоты. Восприятие распадается и дробится, образы, прикосновения, звуки, запахи блуждают порознь, собираясь в нечто организованное и вновь рассыпаясь. Как распознать в субстанции anima mundi субтильное тело собственной души? Прекрасное притягивает, но этого мало. Надо, чтобы "я" обрело там плоть и кровь. Артюр Рембо: Being Beauteous.
"Снег. Прекрасная Она. В свистящей и гулкой музыке смерти ее дивное тело вздрагивает словно спектр, малиновые и черные раны вспыхивают в гордой плоти. Вокруг Видения рождаются и танцуют живые колориты. Сцена, помост. Хриплый свист, рваная музыка преследуют нашу мать Красоту. Далеко за нами. Она отступает, она вздымается. О! наши кости в новой плоти любви."
Если человек не верит в серьезность неоплатонической "фантазии" и считает одинокий поиск очень сомнительным, очень опасным, он уходит в "иное", хорошо или плохо устраиваясь среди людей, и отрекается от метахтонического пути "я". Итак, "фантазия" - климат напряженной сублимации внутреннего Эроса и активной эстезии. В отличие от фантазии, воображение пассивно, рецептивно, реактивно, репродуктивно. Нам не дано определить границу субъективного восприятия и "объективной" реальности. Но вполне вероятно следующее: чем пассивней восприятие, тем жесточе вещи и события вампиризуют нас.
Воображение: материя чрезвычайно хищная, пористая, впитывающая всё - сны, случайные разговоры, теории, мнения и, подобно некоторым видам тропической паутины, пожирающая своего "изготовителя".
Воображение: адская смесь дурных предчувствий, боязливых надежд, псевдо-интуиций, сладострастных силуэтов, идей фикс, компенсаций, ожиданий, ужасов, искаженных копий знакомых либо прохожих - это пронизано социально акцентированными гипотезами касательно жизни и смерти, религии, морали, эстетики.
Если воображение превалирует, личность растворяется совершенно. Человек проявляется лишь при концентрации воображения вокруг профессии, семьи, игры, любви. Эта концентрация обусловлена "интересом". Когда интерес пропадает, концентрация ослабевает, человек рассеивается в хаосе воображения. Интерес - разновидность тягости, притягательности хтонической бездны, интерес возбуждается провокативом, а всякий провокатив - женская прелесть, деньги, власть, наркотики - действует тем эффективней, чем слабей целое, индивидуальность.
Земля во всех модификациях - от стерильных пустынь до роскошной вегетации тропиков, основа и мать всех царств природы. Ей принадлежит львиная доля менделеевской таблицы, где вода и воздух занимают сущую чепуху, огонь вообще на присутствует. Однако представить землю без трех остальных стихий нельзя. При этом данные стихии не порождены землей и ее производными не являются. Легитимно предположить: в режиме воды иные три стихии пребывают иначе, нежели в режиме земли. Сие справедливо касательно воздуха и огня.
Земля. Если мы в перспективе новой астрономии полетим, скажем, в другую галактику, ничего качественно не изменится - разве только химический анализ другой планеты обогатит менделеевскую таблицу.
Эмоциональная, умственная, телесная деятельность, пусть даже максимально динамичная, базируется на земной атрибутике: всегда необходима основа, ось, опора, стабильность, начало и конец. Но главный атрибут земной жизни - тягость, притяжение. Когда во сне наше "я" распадается в сомнамбулических перифериях, земное притяжение пробуждает нас и собирает привычной композицией. Слава богу, вздыхаем мы после кошмара, черт бы подрал эту ежедневную бодягу, говорим мы, вырванные из блаженного сновидения.
Земная жизнь, изуродованная механицизмом, с каждым годом обретает дополнительные качества невыносимости. В климате дефицита, скудости, лишенности (privatio) - ибо какую пищу телу и душе дает беспрерывная ре-продукция и ре-трансляция? - воображение превратилось чуть не в единственный источник компенсации. Стимулируя воображение разнообразными доппингами, люди всё чаще отправляются в рискованное "каботажное плаванье", однако притяжение берега, прилив снова втягивают на землю "пловцов". Спровоцированные сновидения, наркотические либо алкогольные галлюцинозы вызывают нервные недомогания и социальные преследования, но, по словам Шарля Бодлера, "куда угодно, только подальше от этого мира".
Однако свобода суть поиск квинтэссенции, Изиды или Афродиты. Это следует понимать как угодно - символически или буквально.
Артюр Рембо: L’etoile a pleure rose…
"Сердце твоих ушей розовеет от звездной слезы… Бесконечность змеисто белеет от твоей шеи до омфалоса… Море багряно пенится близ твоих румяных сосков… И Человек истекает черной кровью у твоего царственного бедра".
Деликатное приближение к божественной неопределенности Афродиты Анадиомены - матери "моря философов".
Титус Буркхарт хорошо изложил земные параметры алхимии, дал представление о процессе, ступенях и колоритах великого магистерия. Остается маленькое "но": тайный и сугубо индивидуальный огонь - без него работа бесполезна, успех немыслим. Если бы алхимия, подобно химии, опиралась на "объективные законы", коллективы НИИ давно бы решили проблему питьевого золота в частности и камня философов вообще. "Пудра проекции" не действует в чьих угодно руках, необходимо присутствие ее автора. Только в романах, скажем, у Густава Майринка в "Ангеле западного окна", пудра проекции, похищенная из гробницы святого Дунстана, эффективна в любой ситуации. Разумеется, это не единственное, но очень важное условие.
Если алхимия в начале восемнадцатого века медленно и неотвратимо перешла в научную химию, то какой смысл рассуждать об алхимии сейчас? Сам факт подобного перехода отлично иллюстрирует прогрессивную диссолюцию традиционной мудрости. О чем говорить, если даже Юлиус Эвола, даже Титус Буркхарт склонны смешивать алхимию с хатха и тантра йогой. Более того: великолепнейший эрудит (может быть и больше) Клод д’Иже упрекнул самого Рене Генона в том, что "он в сущности считает всю оперативную алхимию занятием суффлеров и сжигателей угля".
Вспомним строку Джона Донна: "Солнце и земля исчезли. Элемент огня исчез и никто не знает, где его искать". Однако герметика вечна и ее временное затмение, обусловленное духом новой эпохи, ни о чем не говорит. Так поэт Жерар де Нерваль сказал в одном сонете: "Они вернутся - Боги, о которых ты тоскуешь".
Двадцатый век по преимуществу время интерпретаторов и археологов, время, если можно так выразиться, генеральной ревизии мусорной свалки истории. Алхимия, равным образом, не избежала тщательного досмотра. Сотни книг вышли на тему сию, фолианты и гравюры, которые когда-то были предметом кропотливых поисков, ныне, благодаря технике репродукции и компьютерам, доступны всем и каждому. Результат разумеется нулевой, поскольку информация и хмурость взаимоисключаемы. И все же есть бальзам в Галааде. Современная эзотерика насчитывает с десяток первоклассных мудрецов, алхимия… тут дело обстоит хуже. Кроме Александра фон Бернуса, Эжена Канселье и Клода д’Иже назвать следует только одного человека.
Фулканелли.
Ситуация этого мастера загадочна и парадоксальна. Благодаря окаянным масс-медиа, вдохновленными Эженом Канселье (что, понятно, его не красит) имя "таинственного и великого Адепта" засверкало ядовитыми рекламными пятнами. Канселье почел необходимым воспевать Фулканелли как Дарзи воспевал Рики-Тики-Тави в сказке Киплинга. Как сказал Франклин москитам "коснейте в злодействах, кровопийцы", как сказал Ницше ученым античникам "растаскивайте, свиньи, капусту из огорода".
Почему так резко?
Потому что мастер алхимии не звезда шоу-бизнеса.
Попробуем взглянуть на феномен Фулканелли вне Эжена Канселье.
Его книги ("Тайна соборов", "Обители философов") дают достаточно материала для оценки уровня и квалификации. Авторитетный тон, понятный, очень образный язык, изобилие совершенно великолепных примеров, зачастую весьма редких, выдают замечательного эссеиста. (Этот жанр прославили французы после Монтеня). Здесь надобно сделать существенное замечание. Книги Фулканелли никоим образом не напоминают "книги адептов", таких как Джордж Рипли, Ириней Филалет, Сендивогиус, Сетон, Томас Воган, которые отличаются запутанной сложностью, темным аллегоризмом, геральдической эмблематикой. Достаточно пролистать работу французского алхимика XVII века Гобино де Монтлюизана "Примечательное объяснение иероглифических фигур главного портала собора Нотр-Дам", чтобы заметить совершенно другой подход Фулканелли. Основная миссия современного мастера: просветить призванных, обнадежить страждущих, протянуть руку мученикам механизированной буржуазной сутолоки - задача сугубо христианская. Алхимик Клод Фролло, герой романа Виктора Гюго "Собор парижской Богоматери", указывая на одну из первых печатных книг, сказал: "это убьет то". Под словом "то" он имел в виду собор, его барельефы и фигуры. Фулканелли вслед за Монтлюизаном взялся данное мнение опровергнуть, в отличие от Монтлюизана написал увлекательную "Тайну соборов". Спасибо ему, он познакомил читателя с прекрасными художественными частностями, о которых не знал даже Гюго. Но убедила бы его книга Клода Фролло? Вряд ли.
Небольшое отступление в долгую историю одного заблуждения.
Уже Лафонтен в семнадцатом веке трактовал басни Эзопа иносказательно. Для него "попрыгун-кузнечик" и "трудолюбивый муравей" - аллегории людей легкомысленных или прилежных, хотя античные толкователи полагали, что речь идет о нравах насекомых. В эпоху барокко в жизнь ворвались тучи секретов и тайн, ибо жизнь без таковых стала казаться неинтересной, и туманы иносказательности нависли над Европой. Просто констатировать "наступила зима" скучно. В мираклях зиму (по-французски "hiver") представлял человек с большой зеленой буквой "I" в руке - ("I-vert", зеленое "И"). Фулканелли приводит много примеров остроумных аллегорий. Лучше употреблять более широкий термин "аллегореза" - так называется вообще толкование скрытого смысла фраз и фигур; слова "символ" следует избегать, поскольку относится оно к весьма трудной цепи эйдетической вертикали и его часто путают с обыкновенным знаком. И все же следует подчеркнуть: магия и алхимия суть акроаматика - так называли греки систему жестов и умолчаний, принятую в пифагорейских школах. Отсюда вывод: от мудрости посвященных к знанию даже очень образованных людей никакая тропинка не ведет. Поэт Каллимах выразил сие категорически;
Ветер внезапно прошел в листве Аполлонова древа.
Святилище вздрогнуло вдруг - нечестивцы, бегите отсель.
Но это языческая мудрость. Как известно, греческие боги не особо жалуют людей, им чуждо христианское агапэ. Фулканелли, глубоко верующий христианин, понятно, думает иначе. Он думает, в подражание Христу, людям указать путь, хотя трудный, но спасительный, дать им в руки компас и карту, Мастера заполнили книги свои аллегориями, символами, анаграммами, палиндромами, подобно поэтам-маньеристам, а также инвенторам ars combinatoria и signatologia. Для расшифровки этих ребусов Фулканелли предлагает, вслед за Фабром д’ Оливе и Грассе д’Орсе, метод "фонетической кабалы". Что же получается? Замена одного шифра другим. Во втором томе "Обителей философов" он "переводит" фрагменты трудного текста немецкого алхимика Наксагора на "понятный французкий". У Наксагора:
"В Каупер-Цель, на горе Готт, в пяти милях от Шонека, имеется великолепная медная россыпь".
У Фулканелли:
"Эта светлая кристаллическая соль превращается в стекловидную медь. Это "наша медь" или "латунь" или "зеленый лев" по милости Божьей".
Фулканелли полагает, что читателю прекрасно известен смысл "нашей меди", "нашей латуни" и "зеленого льва". Но даже очень и очень квалифицированному читателю знакома только сфера данных понятий. Наша медь - интериорная Афродита Киприда, наша латунь - Латона, мать Аполлона и Артемиды, "зеленый лев" … среди сотни значений последнего предпочтительно здесь юное зеленое солнце созвездия Овен. И надо еще долго размышлять над соответствиями химических веществ. Спору нет, Фулканелли слегка прояснил сибиллов текст Наксагора, но где мы найдем второго Фулканелли для дальнейшей интерпретации? И какой прок в расшифровке загадочного "озера мертвого света"? Имеется в виду "сад Гесперид", просвещает нас мастер. Однако в каталоге алхимических книг Фергюсона по крайней мере три называются "Сад Гесперид", ибо донельзя загадочен этот самый сад.
Комментатор собора Нотр-Дам знал, разумеется, роман Виктора Гюго и, вероятно, держал в памяти кошмарную историю Клода Фролло. Архидьякон был не только начитан, но силен и отважен. Он отлично понимал, что даже достоверное проникновение в метод и структуру великого магистерия не сулит ни малейшего успеха без наличия тайного индивидуального огня. Алхимик либо рождается с таковым, либо находит его. Клод Фролло знал, что пламя черного сульфура (Квазимодо) приведет его к питающему женскому огню или "молоку девы" (Эсмеральда), а затем к Фебу - солнцу и золоту. Но так как Виктор Гюго писал роман с неизбежным моральным подтекстом, а не трактат по алхимии, он осудил своего героя, умолчав о его триумфе, о его очищении смертью, о начале "опуса в белом".
Вернемся к Фулканелли, к свидетельству Эжена Канселье. Степень мастера обретает алхимик по завершении "опуса в белом", то есть на четком пути к магическому золоту, степень адепта при нахождении или творении "золота философов". Канселье сообщил, что с помощью "пудры проекции", полученной от Фулканелли, он произвел трансмутацию ртути в золото. Хороший индикатор. Но мы вправе спросить, какое золото? Если обычное химическое, то это чепуха. Мы уже упоминали: без присутствия адепта и эманации его тайного огня нельзя получить ни магического золота, ни золота философов, которое в просторечии называется философским камнем.
Во фрагменте "биографии жителя Сенегала" Титус Буркхарт дал представление о методе получения природного магического золота, хотя этот самый "житель" значительно упростил процесс. Очень обстоятельно, правда, весьма зашифровано, "опус в белом" описан Сендивогиусом и Томасом Воганом. Слиток магического золота легко растворяется в вине. Франсуа Рабле в пятой книге "Пантагрюэля" дал прекрасную характеристику "питьевого золота" в рассказе про "божественную бутылку" храма Диониса.
Книги Фулканелли превыше всяких похвал и без суперлативов Канселье. С большим вероятием можно назвать его мастером или магистром оперативной алхимии. Но ни один мастер, подобно Рюбецалю из немецкой сказки, никогда и никому не скажет своего подлинного имени и звания.
Титус Буркхарт полагает доказательством живучести "королевского искусства" веками сохраненные очередность и принципы магистерия. Это логичный довод. Но, по нашему мнению, без присутствия тайного, сугубо индивидуального огня работа бесполезна.
О магической геогарфии
В темном углу гавани Коринфа неторопливо гнил и разрушался заброшенный корабль "Арго". Каждый вечер Язон приходил посидеть возле него, вспоминая героическое плаванье за "золотым руном". Ныне, оставленный богами, лишенный царства, покинутый ужасной Медеей, без детей, без друзей он угрюмо созерцал свою душу, где торжествовала та же гниль и разрушение. В конце концов он взобрался на форштевень и повесился. Но форштевень не выдержал тяжести, подломился и придавил его насмерть. Так бесславно погиб один из великих греческих героев.
Это трагический и загадочный миф. Мы знаем только имена героев-участников, перипетии плаванья, возвращение из Колхиды в Грецию, деятельность колдуньи Медеи и прочее в таком роде. Но мы не знаем "то ради чего". Что такое "золотое руно"? Шкура необыкновенного барана, высшая ценность, философский камень? Или магический раритет наподобие "кубка святого Грааля", что вечно ищут и не находят никогда, который дает обладателю невероятные возможности? Даже в статуте ордена Золотого Руна, учрежденного герцогом Филиппом Бургундским в середине пятнадцатого столетия, ничего не сказано о сути дела, кроме того, что это "тайна превыше всех тайн".
Даже плаванье в Колхиду, несмотря на многочисленные опасности, вызывает недоумение. Слишком близкое расстояние, хорошо известная страна не объясняют ни тщательности постройки корабля, ни включения в экипаж самых знаменитых героев Эллады. Может быть, имеется в виду какая-нибудь другая "Колхида"? В стихотворении "Мираж в Сицилии" Джакомо Любрано, итальянского поэта семнадцатого века, сказано:
"Заблудившись в неведомых океанах, закрученный невиданным смерчем,
"Арго" взял за весла новые звезды."
Эти строки Любрано дают намек на магическую географию, отличную от географии исторической. Последняя занимается догадками касательно когда-то существовавших материков, исчезнувших под влиянием тех или иных катаклизмов - Му, Лемурии, Гондваны, Атлантиды, Гипербореи и т. д. Магическая география основана на принципиально ином мировоззрении. Море и небо - однородные стихии, звезды - живые плавучие острова, неподвластные ни координации, ни каким-либо измерениям. Одно дело - бытие и совсем другое - стремление человека упорядочить бытие.