В отношении первого особенно важен пушкинский текст: "Радищев укоряет Ломоносова в лести и тут же извиняет его. Ломоносов наполнил торжественные свои оды высокопарною хвалою; он без обиняков называет благодетеля своего графа Шувалова своим благодетелем; он в какой то придворной Идиллии воспевает графа К. Разумовского под именем Полидора: он стихами поздравляет графа Орлова с возвращением его из Финляндии; он пишет: "Его сиятельство граф М. Л. Воронцов, по своей высокой ко мне милости, изволил взять от меня пробы мозаических составов для показания ея величеству". - Ныне всё это вывелось из обыкновения. Дело в том, что расстояние от одного сословия до другого в то время еще существовало. Ломоносов рожденный в низком сословии, не думал возвысить себя наглостию и запанибратством с людьми высшего состояния (хотя, впрочем, по чину, он мог быть им и равный). Но зато умел он за себя постоять и не дорожил ни покровительством своих меценатов, ни своим благосостоянием, когда дело шло о его чести или о торжестве его любимых идей. Послушайте, как пишет он этому самому Шувалову, Предстателю Мус, высокому своему патрону , который вздумал было над ним пошутить: "Я, ваше высокопревосходительство, не только у вельмож, но ниже у Господа моего Бога дураком быть не хочу". – В другой <раз>, заспоря с тем же вельможею, Ломоносов так его рассердил, что Шувалов закричал: "Я отставлю тебя от Академии" – "Нет, возразил гордо Ломоносов, разве Академию от меня отставят". Вот каков был этот униженный сочинитель похвальных од и придворных идиллий!" (Пушкин, 11, 254 [написано: 1834]); ср.: "Ломоносов имел своих меценатов и дорожил ими, потому что видел в них прежде всего защиту и поддержку своих планов; отношения его к ним основаны были на взаимном уважении и даже привязанности; относительно их он держал себя с величайшим достоинством и независимостью и никогда не доходил до унижения и ласкательства" (Лавровский 1865, 13); ср. еще: "Не Ломоносов искал у знатных господ могущества, а знатные господа искали у него могущества и научались у него мудрости. Сознание собственного достоинства было краеугольным камнем, на котором созидалась слава Ломоносова. Он умел постоять за себя и не дорожил никакими связями, когда дело шло о торжестве его любимых идей. <…> Писатели современные Ломоносову Тредиаковский и Сумароков позорили звание писателя, низвели его на степень ремесла. Над ними позволяли глумиться все" (Филонов 1865, 44); впрочем, время от времени обращалось внимание на сложность и противоречивость этой темы, возвращая ее, до некоторой степени, к радищевской интерпретации, напр.: "При изучении материалов о Ломоносове наибольшую неудовлетворенность вызывает то, что никто из наших крупных писателей не нарисовал его облика как человека. Есть, конечно, на свете много даже крупных ученых, круг интересов которых ограничен стенами их лабораторий. Обычно человеческий образ таких ученых малоинтересен. Но когда деятельность крупного ученого и большого самобытного человека, каким был Ломоносов, захватывает развитие культуры всей страны и при этом в один из интереснейших моментов ее истории, его живой образ представляет большой общечеловеческий интерес. / Чем крупнее человек, тем больше противоречий в нем самом и тем больше противоречий в тех задачах, которые ставит перед ним жизнь. Диапазон этих противоречий и является мерой гениальности человека. Противоречия как в самой натуре Ломоносова, так и противоречия, в которых протекала его жизнь, были исключительно велики. / Трудно найти большее противоречие, чем в судьбе "архангельского мужика", живущего и работающего среди придворной верхушки чиновного и дворянского сословия. Ломоносов был прогрессивным общественным деятелем, он видел необходимость народного образования и науки, боролся с суевериями и предрассудками, но для осуществления своей деятельности ему приходилось опираться на вельмож при дворе. Несмотря на свое мужицкое происхождение, он понимал необходимость лести и восхваления державных властителей и по-своему справлялся с этой задачей" (Капица 1965, 156).
Некоторые вариации второго (ряд других примеров см. выше): "Ломоносов был неутомим и голова его беспрестанно работала над чем-нибудь: он размышлял, писал, изобретал" (Ломоносов 1885, 5); "Обаяние личности Ломоносова столь сильно, живая струя мысли и чувства, которая брызжет из каждой его строки и фразы, так освежительна, притягательная сила его вдохновенной и бескорыстной, хотя мятежной и тревожной, любви к России так пленительна, его славная упрямка в исполнении своих задач, его неколебимая вера в великое призвание русского народа так заразительна, что лишь неохотно и с сожалением отводишь свой глаз от величавого образа, который не темнеет, но все растет и светлеет на расстоянии многих уже десятилетий, несмотря на "грызение древности", забывчивость потомства, его предрассудки, а иногда и несправедливости. <…> Его образ непрестанно носился предо мной, полный блеска, величия, силы, благородства и самоотвержения для блага и славы его и нашего кумира – России" (Будилович 1871, II); "С именем Ломоносова прежде всего неразрывно связывается представление необычайной многосторонности и несокрушимой крепкой воли в труде, или благородной, по его собственному выражению, упрямки в преследовании раз намеченной цели" (Князев 1915, 4) .
Науки и время
Ученые занятия Ломоносова – едва ли не основной компонент его культурного образа, связанный с темами петровского государственного проекта, замысла Провидения и особой миссии, испытаний, патриотизма и народности и, в сущности, на них базирующийся.
Но компонент это особый: его обсуждение требует уже некоторой, хотя бы минимальной, осведомленности в проблематике различных наук, и интерпретация его зависит от читательского уровня этой осведомленности, а также от авторской установки на более или менее глубокое восприятие и от выбора соответствующего жанра. Между тем среди писавших о научных заслугах Ломоносова вряд ли находились те, кто мог вполне компетентно осмыслить все сферы его деятельности: отсюда обилие суждений общего характера, оценочных реплик ритуально-юбилейного характера, часто не подкрепленные ничем, кроме более или менее смутно сознаваемой потребности продемонстрировать свою включенность в длящийся процесс осмысления истории науки. В результате возникла следующая ситуация: большой массив высказываний о научных проектах Ломоносова тяготеет не только (и часто даже не столько) к форме аналитического исследования, более или менее специального, сколько к риторической прозе, если не к изящной словесности или журнальной публицистике; насколько можно судить, в этом прихотливом смешении стилей формировалась одна из форм адаптации научного знания к гуманитарному пространству культуры.
Основные мотивы, формирующие тему Ломоносова-ученого, – первенство, уникальная широта познаний, оригинальность мышления, гениальность, преодоление времени.
Он создатель научной традиции и самого языка русской науки: "Наука для Ломоносова всегда была на первом плане. В ней он видел зерно прогресса, ее-то он хотел проводить в жизнь, для чего и излагал ее общедоступно, между прочим, в одах. По многим отраслям знаний в России до Ломоносова почти ничего не было сделано, так что он является не продолжателем, а созидателем наук. Кроме того, создавая науку, он должен был создавать самые формы для нее, так как и они не были еще установлены. До Ломоносова литературный язык представлял собою пеструю смесь из выражений русских, польских и южно-русских" (Ломоносовский сборник 1911, 26). Ср.: "М. В. Ломоносову принадлежит роль создателя языка русской науки" (Ломоносовский сборник, 2011, 30). Ср. еще: "Ломоносов – основоположник российской науки, самая значительная фигура в ее истории <…>" (Он создал 2011, 5). В этом последнем источнике находим весьма симптоматические суждения и об отдельных науках, созданных Ломоносовым: "Ломоносов – первый профессор химии в России. <…> С именем Ломоносова связан начальный этап космофизических исследований. <…> Ломоносов первым в истории российской науки попытался описать механизмы распространения нервного импульса с точки зрения физики. <…> Ломоносов одним из первых поставил вопрос о природе физиологических процессов. <…> Ломоносова справедливо считают первым российским почвоведом. <…>"; его работы стали "первыми русскими пособиями по геологии и горному делу. <…> От Ломоносова идет традиция русского научно-философского реализма. <…> Ломоносов стоял у истоков многих филологических дисциплин – лингвистики, сравнительного языкознания, литературоведения, стиховедения и др. <…> Ломоносова можно по праву считать родоначальником российской демографии, <…> Ломоносова можно с полным основание считать родоначальником университетского юридического образования в России. <…> Создавая русскую научную терминологию, Ломоносов явился основателем научного языка и русской педагогики, введя в употребление ее основные понятия и термины" (Он создал 2011, 18, 27, 35, 37, 38, 39, 43, 47, 59, 60, 62). Разумеется, список не полон; см. еще, напр.: "В лице великого М. В. Ломоносова, соединявшего в себе наиболее редкие дарования: "пальмы Архимеда с лаврами Пиндара, перо Тацита с цветами Цицерона"), мы имеем также первого крупного русского астронома" (Куликовский 1986, 90) и мн. др. Ломоносов – все познавший энциклопедист, автор бесчисленных успешных исследований: "Он упражнялся во всех философических и словесных науках <…>" (Новиков 1772, 128); ср.: "Гений Ломоносова обнимал весь круг наук отвлеченных и положительных. Это был философ, математик, физик, химик. металлург и поэт, – но главное, это был – отец Русского слова" (Аскоченский 1846, 66); "Со стороны их внутреннего содержания, нас прежде всего поражает изумительная деятельность духа Ломоносова. Его опыты и наблюдения бесчисленны, его пытливый ум не знает отдыха. О том же свидетельствуют и протоколы Академии, в которых беспрестанно упоминается об изобретенных им новых машинах и снарядах, о заказах, делаемых по его требованиям то механику, то столяру, то оптику. Все вопросы естествоведения, волнующие современный ему мир, проходят чрез его сознание, решаются им самостоятельно, оригинально и нередко с замечательным успехом" (Грот 1865, 27); "Он не только делал замечательные исследования в области физики, химии, физической географии и минералогии; он положил также основание грамматики русского языка, которую он понимал как часть общей грамматики всех языков, рассматриваемых в их естественном развитии. Он также занимался исследованием различных форм русского стихосложения и, наконец, он создал новый литературный язык, о котором он мог сказать, что "сильное красноречие Цицероново, великолепная Виргилиева важность, Овидиево приятное витийство – не теряют своего достоинства на российском языке. Тончайшие философские воображения и рассуждения, многоразличные естественные свойства и перемены, бывающие в сем видимом строении Мира, и в человеческих обращениях, имеют у нас пристойные и вещь выражающие речи. Справедливость этого утверждения он доказал своими стихотворениями, научными сочинениями, своими "речами", в которых он соединял готовность Гексли защищать науку против слепой веры с поэтическим восприятием природы, проявленным Гумбольдтом" (Кропоткин 1907, 29-30). Ср. суждения советских авторов: "Энциклопедические труды Ломоносова <…> охватывают все основные вопросы физики, химии и геологии и представляют собой цельную научную картину мира" (Кузнецов 1950, 29); "Необычайная многогранность гения Ломоносова – такова характерная черта его как основателя естествознания в России. Он не был просто учёным, работающим в какой-либо одной области науки, он охватил в своём творчестве все разделы знаний того времени, связал их в единой системе, в едином мировоззрении. Он как бы подытожил, обобщил всё, что было накоплено во всех областях науки до его времени и одновременно наметил новые пути для развития науки" (Спасский 1950, 9); "Великий русский поэт и ученый-энциклопедист Михаил Васильевич Ломоносов составил целую эпоху в создании и развитии различных отраслей отечественной науки, искусства и литературы. Перечень этих наук и искусств, который нельзя считать исчерпывающим, включает в себя физику, химию, физическую химию, геологию, минералогию, геофизику, географию, океанографию, гравиметрию, астрономию, металлургию, историю, языкознание, педагогику, политическую экономию, статистику, поэзию, драматургию, художественную" (Куликовский 1986, 7); "Ломоносов был человеком универсальных знаний, подлинным ученым-энциклопедистом. Трудно назвать область науки, техники и культуры, в которую он не внес бы свой весомый вклад" (Павлова, Федоров 1988, 5). По всей вероятности, эти и многочисленные подобные высказывания о Ломоносове восходят к статье А. С. Пушкина "О предисловии г-на Лемонте к переводу басен Крылова": "Соединяя необыкновенную силу воли с необыкновенною силою познания, Ломоносов объял все отрасли просвещения. Жажда науки была сильнейшею страстию сей души, исполненной страстей. Историк, Ритор, Механик, Химик, Минералог <так!>, Художник и Стихотворец, он все испытал и все проник… Первый углубляется в Историю Отечества, утверждает правила общественного языка его, дает законы и образцы классического красноречия, с несчастным Рихманом предугадывает открытия Франклина, учреждает фабрику, сам сооружает махины, дарит художества мозаическими произведениями и наконец открывает нам истинные источники нашего поэтического языка" (Пушкин 1825, 43; ср.: Пушкин, 11, 32). Ср. иную постановку вопроса об энциклопедизме Ломоносова у А. Л. Шлецера: "Его тщеславие выродилось <..> в дикую гордость, вследствие которой он сделался несносным всем людям <…>. Именно это высокое мнение о себе соблазнило его предаться изучению самых разнородных предметов. Останься он при своих двух или трех специальностях, он, вероятно, сделался бы в них великим; но, раздробивши свои силы, он даже в своих специальных предметах остался посредственным, хотя во всех считал себя превеликим…" (Любимов 1865, 404; то же: Куник, 1, 512).
Необозримость научных интересов Ломоносова сочетается с готовностью учиться у великих предшественников (ср.: "Невтонов ученик" [Вяземский, 3, 159]) и с сильно выраженной самостоятельностью мышления: "Многосторонность мышления и познаний является характерною, отличительною чертою гения, когда она бывает отмечена творчеством, которое выражается в открытии новых истин или обобщающих законов, новых методов или путей познания, новых форм. Такою именно творческою силою определяется и гениальность Ломоносова: чего бы ни касались многочисленные и разнообразные труды его, все они отмечены либо новизною и самобытною свежестью мысли, либо новизною и оригинальностью постановки вопроса, которая, как известно, в науке бывает нередко важнее ответа, либо указанием новых методов и приемов изучения предмета" (Князев 1915, 17-18). Ср.: "При этом Ломоносов обнаружил исключительную самостоятельность мысли. Он не хотел быть простым подражателем или последователем какого-либо зарубежного, хотя бы и "славного философа". Ломоносов гневно протестовал против возможного зачисления его в качестве последователя того или иного признанного авторитета" (Спасский 1950, 9).