Владимир Викторович Большаков - журналист-международник. Много лет работал специальным корреспондентом газеты "Правда" в разных странах. Особенно близкой и любимой из стран, где он побывал, была Франция.
"Кофе и круассан. Русское утро в Париже" представляет собой его взгляд на историю и современность Франции: что происходит на улицах городов, почему возникают такие люди, как Тулузский стрелок, где можно найти во Франции русский след. С этой книгой читатель сможет пройти и по шумным улочкам Парижа, и по его закоулкам, и зайти на винные тропы Франции…
Содержание:
Вместо предисловия 1
Часть первая - Кто вы, месье Дюпон? 1
Часть вторая - Париж, мой Париж 22
Часть третья - Там Русью пахнет 44
Владимир Викторович Большаков
Кофе и круассан. Русское утро в Париже
Вместо предисловия
Между Францией и Россией бывало всякое. Были войны с "Великой армией" Наполеона Бонопарта (с 1812 по 1815 г.), под знаменами которой выступала вместе с Францией практически вся Европа; Крымская кампания (1853–1856), где Франция в коалиции с Англией и Сардинским королевством вторглась в южные пределы России; интервенция Антанты в 1918–1921 гг. В ходе второй мировой войны мы были союзниками со свободной Францией де Голля, и символом этого союза стали эскадрилья "Нормандия-Неман", а также боевые операции отрядов советских военнопленных, влившихся в движение Сопротивления в оккупированной Франции. Но по другую сторону линии фронта действовала против нас в те же самые годы и дивизия СС "Карл Великий", укомплектованная на 100 процентов гражданами Франции. Немногие из ее солдат и офицеров, уцелевших после битв под Сталинградом и в Померании, после войны отсидели вместе с пленными гитлеровцами положенные им сроки в ГУЛАГе.
В летописи наших отношений печальные страницы франко-русского противостояния занимают, к счастью, во временном отношении совсем немного места. От тех лихих времен остались в русском языке слова "шерамыжник" (от слов "Cher ami!", т. е. "Дорогой друг!") и "шваль" (от слова "Cheval" т. е. "лошадь") с которыми обращались к русским крестьянам за подаянием и гужевым транспортом изголодавшиеся и измученные солдаты отступавшей армии Бонопарта. Французам наши казаки, занявшие в 1814 г. Монмартр, оставили словечко "Быстро!", что французские половые быстро поняли, как "Давай, пошевеливайся!" и впоследствии преобразовали его в свой вариант названия ресторанов "фаст-фуд" под именем "bistro". Общего между нами куда больше, чем различий. И куда солиднее летоисчисление нашей дружбы и союзничества, отношений, полных взаимной восторженности и взаимопонимания.
Все, однако, начинается, говоря словами Уолта Уитмена, с "корней травы". С желания понять друг друга и умения этого добиться. Ни то, ни другое невозможно без информации о том, кто же мы такие?
Францию и французов понять не так-то просто. И если русские иной раз похваляются тем, что для того, чтобы нас понять, надо пуд соли съесть, то французы то же самое скажут и про себя, только добавят одно слово: "пуд морской соли". Когда я писал эту книгу, я меньше всего думал о том, чтобы представить на суд читателей некий банк данных о том, что из себя представляют французы. "Типичного" или "среднего" француза, которого для удобства обобщения именуют обычно "Месье Дюпон" (аналог нашему Иванов - Петров - Сидоров), в общем-то не существует. Но те типичные черты, что ему свойственны, надо учитывать, если хочешь понять Францию и французов и быть самому ими понятым.
Поначалу я совсем не хотел касаться политики в этой книге, но все же решил рассказать о двух президентах Франции: Франсуа Миттеране и Жаке Шираке. Как ни парадоксально, в них при ближайшем рассмотрении находишь больше типичных черт месье Дюпона, чем в обычном рядовом французе. Если месье Дюпон почитает насмешку самым большим для себя оскорблением, то президенты Франции, к какой бы партии они ни принадлежали, выше всего ставят величие Франции, ее честь и достоинство и никому не позволят на это посягать. Увы, в истории наших отношений были такие периоды, когда в Москве этого не понимали. И не случайно генерал Де Голль еще в 1942 году говорил о "трагическом непонимании, мешавшем союзу между нашими странами".
"Все, однако, начинается, говоря словами Уолта Уитмена с "корней травы" С желания понять друг друга и умения этого добиться. Ни то, ни другое невозможно без информации о том, кто же мы такие?
Францию и французов понять не так-то просто. И, если русские иной раз похваляются тем, что для того, чтобы нас понять, надо пуд соли съесть, то французы то же самое скажут и про себя только добавят одно слово - "пуд морской соли"".
(Владимир Викторович Большаков)
10 декабря 1944 года в ходе официального визита Де Голля в СССР был подписан франко-советский Договор о дружбе и взаимопомощи. Генерал сказал тогда, поставив под ним свою подпись: "Для Франции и России быть объединенными - значит быть сильными, быть разъединенными - значит находиться в опасности".
Тем самым будущий президент Пятой республики суммировал весь исторический опыт наших отношений. Де Голль не раз говорил об "особом характере" франко-русских отношений, о роли Франции как моста между США и Россией и России как моста между Европой и Азией. При этом он всегда подчеркивал именно слова "Россия" и "русский", т. к. слова "СССР" и "советский" генерал не воспринимал на дух. Это, соответственно, в руководстве СССР истолковывали как личное оскорбление. В результате ровно через 10 лет после подписания нашего Договора о дружбе он был расторгнут Советским Союзом в одностороннем порядке под предлогом подписания Францией Парижских соглашений, по которым ФРГ получила доступ в НАТО. Но еще за два года до этого вышел 11 том Большой советской энциклопедии, в котором Де Голлю был вынесен приговор Агитпропа.
О нем БСЭ сообщала следующее: "Де Голль - французский реакционный деятель, руководитель фашистской (!) партии "Объединение французского народа", монархист и клерикал". Советскому читателю внушали, что оказывается его организация "Свободная Франция", с которой СССР и заключал соглашение о союзничестве в войне против фашизма, была создана по заданию Черчилля, что уже само по себе в те годы было в СССР криминалом. Далее, в том же духе "классовой ненависти", который отравил наши отношения на долгие годы "холодной войны". Франция попала в разряд наших "империалистических врагов", а хорошими французами считались только те, кто принадлежал к Французской коммунистической партии и Обществу дружбы "Франция - СССР", находившемуся под контролем тех же коммунистов. На долгие годы между двумя странами образовалась новая пропасть непонимания. К счастью, де Голль сумел подняться выше всего этого бреда и сделал первый шаг навстречу Москве вскоре после своего избрания президентом. И я бы не вспоминал об этой печальной истории, если бы она не свидетельствовала о том, что непонимание между руководителями наших страна оборачивается и непониманием между нашими народами.
Больше всего мне хочется, чтобы эта книга помогла моим соотечественникам понять французов. Нам есть чему у них поучиться, как и им у нас. Но дело тут не в некоем практическом смысле, а в абсолютно необходимом для новой России духовном воссоединении с той цивилизацией, которая дала нам так много и взяла от нас не меньше. Но, взяв, особенно в послереволюционные годы, сумела и сохранить то, что революционная Россия отринула, то, что мы сейчас собираем по крупицам. В этой книге я посвятил тому немало страниц и целую главу "Здесь Русью пахнет". При работе над ней и другими главами книги я частично использовал свою книгу "Русские березы под Парижем" (М.: Издательство "Молодая гвардия", 1989), которая была удостоена премии Воровского Союза журналистов СССР, а также ряд моих статей и очерков, публиковавшихся в периодической печати Советского Союза и России в конце XX - начале XXI века.
Часть первая
Кто вы, месье Дюпон?
Расхожее российское представление о французе являет собой некую литературно-кинематографическую окрошку. При слове "француз" в нашем воображении всплывает уникальное создание: человек, очень похожий на д'Артаньяна, причем в исполнении Аллена Делона, но не в мундире, а в костюме от Пьера Кардена, добивающийся взаимности от Анжелики в варианте Брижит Бардо, которая напевает блюзы Патриции Касс… И так далее…
Почему их не любят
Как правило, русские плохо знают Францию и судят о ней по стереотипам еще XVIII века. При этом о Франции и французах у нас представление розовое, несмотря на довольно мрачные отзывы о представителях этой нации практически всех русских классиков, которые когда-либо здесь живали, от Фонвизина до Бунина. Достаточно вспомнить фразочку Фонвизина из его "Писем из Франции": "Если француз проведет день, не обманув кого-либо хотя бы на один франк, он будет чувствовать себя глубоко несчастным".
В конце XVIII века, примерно в то же время, что и Фонвизин, граф Оксфордский, сэр Гораций Уолпол писал: "Французов я не люблю не из вульгарной антипатии между народами, живущими по соседству, а из-за их высокомерия и привычки демонстрировать свое ничем не оправданное превосходство". В конце XX века одна английская газета написала, что во Франции прекрасно отдыхать и что Франция была бы еще прекраснее, если бы… "там не было французов". По оценкам августа 1997 года, французы "агрессивные вульгарные, грязные, плохо организованные и ленивые" (лондонская "Миррор"). В июльском опросе 1997 года, опубликованном газетой "Фигаро" под заголовком "Что думают о французах иностранцы", немцы утверждали, что французы "не дисциплинированы и агрессивны". Американцы, напротив, заявили, что французы "робки и холодны". Англичане в ходе того же опроса возмущались французскими "невежеством, неорганизованностью и склонностью к болтовне". Можно подобрать соответствующую коллекцию аналогичных высказываний о французах в переводе практически со всех европейских языков. Высказывания же некоторых американцев на ту же тему и вовсе порою непереводимы. Справедливы ли все эти инвективы? В чем-то, да. По большей части, нет. И, может быть, отчасти объяснение современной неприязни, скажем, англичан к французам (во многом обусловленное общей историей) следует искать, скорее, во многовековой привычке. А может быть, ответ заключается как раз в вопросе британского "Экспресса": "Почему мы, англичане, много лучше себя чувствуем, когда ненавидим французов?"
Если не постараться понять француза и побудительные мотивы его занудства и гоношистости, то с непривычки можно, конечно, крепко надорвать нервы. И все же, на мой взгляд, Фонвизин, погорячился, приняв французскую расчетливость и прагматизм за общенациональное желание объегорить кого-нибудь. А сэр Гораций воспринял искреннее стремление француза подать иностранцу самый полезный совет, как лучше всего повести себя в той или иной ситуации во Франции, за высокомерие. В какой-то степени французское занудство заложено в самом французском языке, где все слова без исключения имеют ударение на последнем слоге. И к тому же интонация в этом языке такова, что невинная фраза, например, "Осторожнее подавайте назад. Сзади - машина" воспринимается, как вызов, нечто вроде: "Ты что, идиот, не видишь, что у тебя сзади машина!?"
Француза трудно полюбить с первого взгляда, даже если это Аллен Делон. Сразу представителя этой нации будет трудно даже воспринять без раздражения: манера всех поучать, наставлять и всем вправлять мозги столь же сильно въелась в кровь потомков племени галлов, как общероссийское предрасположение к посылке всех знакомых и незнакомых, а также всего остального человечества по самому дальнему адресу. Каждому свое. И у французов, как и у любой другой нации, в этом их "своем" есть и впрямь замечательные черты, а есть, увы, и малоприятные.
Знатоки Франции, характеризуя француза, непременно пустятся в пространные рассуждения относительно различий между уроженцами здешних 95 департаментов и 22 регионов. Действительно, гасконец по темпераменту ближе к испанцу, а эльзасец - к немцу, житель Прованса, юга Франции, говорит на своем диалекте, настолько отличном от парижского, что "вычислить" южанина не составляет никакого труда, а бретонец настолько же медлителен и основателен, насколько "ртутен" житель Савойи. И все же за свое почти двухтысячелетнее существование французская нация прошла переплавку в ходе объединения нынешних французских земель великими королями, от Хлодвига до Людовика XIV. Она закалилась в таком мощном костре, как Великая Французская революция, в наполеоновских и в двух мировых войнах. И окончательно в великом котле для переплавки национальных и прочих различий, созданном промышленной революцией, был отлит тот современный француз, о котором можно говорить уже не только как о среднестатистической, этнической и демографической категории, но и как о явлении социальном, социологическом и психологическом. Процесс европейской и глобальной интеграции, подобно жернову, растирает в пыль все и всяческие национальные отличия. И все же французы, как никто, держатся, не теряя своей самобытности, цепляются за нее с неистовой гордостью, граничащей с отчаянием, действительно, чем-то напоминая при этом д'Артяньяна, который не столько от чрезмерной уверенности в себе, сколько из гонора, вызвал на дуэль сразу трех лучших рубак мушкетеров, едва появившись в Париже.
Над французами потешаются, когда они пытаются отвоевать в сплошь англоязычном Интернете хотя бы часть информационного пространства для французского языка, вводят законы, запрещающие его уродовать так, как изуродовали наш язык "новые русские" кальками с английского типа "баксы", "дилер", "киллер", "имиджмейкер", "рейтинг и т. д. Французов не останавливают шумные кампании протеста в США, когда они устанавливают квоту на обязательный показ французских фильмов по телевидению и заставляют передавать по радио и телевидению столько французских песен, стихов, пьес и радиопостановок, сколько необходимо для того, чтобы французская культура выдержала чудовищную конкуренцию голливудских и прочих американских фабрик массовой культуры. Они не торопятся демонтировать государственный сектор, потому что знают: это надежный резерв Франции в любом кризисе и мощный двигатель ее развития. Пусть в Белом доме президент за президентом говорят, что это идеологически попахивает социализмом. Ну и что? Не все в социализме плохо. А в капитализме не все хорошо. Главное, чтоб было хорошо Франции и французам.
Здесь детей интернационализму не учат. Учат терпимости к другим народам и расам. Но учат и гордиться Францией, ее историей и ее современностью. И патриотизм оказывается экономически выгодным. Французы привыкли "покупать все французское". Это повсеместно принятый лозунг и одновременно повсеместный подход французского потребителя к рынку. Пусть будет даже немного подороже, зато это французское, а раз французское, значит, качественное, без обмана. И франкоязычие в Интернете оказывается не так уж и безнадежно с экономической точки зрения. Есть рынок для такой интернетовской продукции во франкоязычных странах, куда идут французские компьютеры, программное обеспечение и видеоигры.
В современной Европе, а уж тем более в Америке мало кому понравится настоятельный патриотизм француза, который будет упорно доказывать приезжему, что Франция - это не просто колыбель современной западной цивилизации и мировой заодно, но и самый надежный двигатель прогресса. И у него будут на то все основания. После того, как американская армия высадилась во французской Нормандии 6 июня 1944 года, открыв таким образом второй фронт, многим американцам впервые пришлось вплотную столкнуться с Францией и французами. Поначалу и Штаб-квартира НАТО размещалась под Парижем, пока де Голль не потребовал перенести ее хотя бы в Брюссель. И вот, для того чтобы облегчить интеграцию своих солдат во французское общество, командование США подготовило для них небольшую книжечку "Наши друзья французы". В ней было собрано 112 типичных не столько даже вопросов на тему "А почему французы такие?", сколько расхожих, предвзятых представлений о них. Составители книги, надо отдать им должное, нашли на все это объективные ответы, пусть даже не всегда при этом лестные для французов. Перечитывая эту книжечку, я поймал себя на мысли, что и многие мои соотечественники и современники так же предвзято воспринимают французов и Францию, как американские солдаты времен Второй мировой войны, и задают практически те же самые вопросы.
Вот стереотип № 28 из этой книжечки: "Французы отвергают новые идеи. Они вообще не изобретательны". И вот ответ: "Назовем несколько изобретений и открытий, пришедших из Франции:
Алюминий
Система Брайля, давшая возможность слепым читать
Винтовка с затвором
Целлофан
Бензиновый мотор
Электропечь для выплавки стали
Электрические батареи
Монгольфьер
Гироскоп
Гальванизация железа
Ламинированное стекло
Металлические гильзы
Пастеризация
Фосфорные спички
Фотография
Вискоза
Вискоза-целлюлоза
Воздушный винт (пропеллер)
Вязальная машина
Бездымный порох
Паровой автомобиль
Манометр
Стетоскоп
Телеэкран на тысячу строк и т. д.
С 1901 по 1939 гг. 203 человека были награждены Нобелевской премией за выдающиеся достижения в медицине, физике, химии, литературе и в деле служения миру. Из них 25 человек были американцами, а 28 - французами. Француженка Мария Кюри была единственным дважды лауреатом Нобелевской премии".
Под номером 34 шел такой вопрос: "Что эти проклятые пожиратели лягушек дали миру?" Ответ на него был дан очень подробный:
"Вспомним, что фундаментальные принципы свободы, прав человека и демократии были самым обстоятельным образом разработаны французскими писателями и мыслителями эпохи Просвещения. Но помимо этого эти "пожиратели лягушек" внесли основной вклад в историю и литературу, в науку и искусство, в философию и политологию, что дает этой нации право на самую почетную пальмовую ветвь в истории человечества. Во многих областях они держат первенство".