В соборе тихо, хотя через него проходят десятки тысяч туристов и парижан. Нотр-Дам действует, как и положено храму. В нем верующие и священники творят молитву и мысленно говорят с Богом. А для этого нужна тишина. Ее нарушают лишь удары колокола, который в наше время раскачивает уже не уцепившийся за металлический язык служка, а механический звонарь. Когда идет служба, здесь звучит мощный орган, который приезжают послушать любители музыки даже из-за границы. Нигде не услышишь "Реквием" Моцарта в таком звучании, как под сводами Нотр-Дам де Пари.
Собор повидал за 800 с лишним лет своей жизни многое. Здесь короновался Наполеон Бонопарт в 1804 году. Здесь отпевали самых знаменитых и знатных людей Франции. Но главное все же не в этом. Когда входишь в Нотр-Дам и вслушиваешься в трепет пламени свечей, горящих днем и ночью перед мраморной статуей Святой Девы Марии, понимаешь, почему храм очищает душу. Здесь можно напрямую обратиться к Богу и его земной Матери без посредников. Достаточно прочитать молитву про себя и вслушаться в ее эхо.
Перед Собором есть небольшой круг. Если ты впервые в Париже и хочешь сюда вернуться вновь, надо на этом круге с минуту постоять. Такова примета. Это центр Парижа. Отсюда идет отсчет расстояния до него по всем дорогам Франции, от точки, где Париж начинался 2000 лет назад.
Когда я еду в Сите, то всегда ставлю машину в паркинге под площадью перед Нотр-Дам. Вход туда совместили со входом в Археологический музей, где можно увидеть остатки самых первых зданий и древней крепости, охранявшей Сите. Крепость эта выдержала не одну осаду: варяги поднимались вверх по Сене на своих ладьях к Парижу вплоть до X века. До сих пор напоминает об этом мемориальная табличка при входе в музей: доблестный герцог Гед когда-то именно здесь и погиб, защищая Париж во время очередного набега…
Из паркинга я выхожу прямо к памятнику Карлу Великому, основателю Священной Римской империи, послужившей, как считают специалисты, прообразом Евросоюза. Чем-то этот император на бронзовом коне всегда напоминал мне нашего Илью Муромца…
Букинисты, каштаны и греческий сандвич
Вдоль острова Сите то и дело плывут посмотреть на Собор речные трамвайчики с туристами. На набережной Сены с раннего утра букинисты открывают свои лавочки в виде навесных железных ящиков, которые устанавливаются на парапете, и любители печатного антиквариата самозабвенно роются в этих сокровищницах. Там можно найти все что угодно - от игривых открыток XIX века до афиш концертов Эдит Пиаф времен оккупации Парижа, от прижизненных изданий классиков начала XX века до советских плакатов 30-х годов. Рабочий день у них не нормированный. Когда хотят, тогда и открывают. А в августе многие лавочки букинистов закрываются.
Как только наступает осень, на набережных Сены, как и в центре, чаще всего рядом с такими большими универмагами, как "Самаритен", появляются продавцы каштанов. Съедобные каштаны (в отличие от "конских") напоминают чем-то по вкусу сладкий картофель… Их поджаривают на переносных жаровнях и предлагают прохожим в небольших фунтиках на пробу. Одна из таких жаровен встречает меня у входа в Латинский квартал. И если я не очень голоден, то фунтика с каштанами вполне хватает, чтобы заморить червячка.
Если свернуть направо и перейти на другую сторону набережной, можно войти в Латинский квартал через самую старую и самую маленькую улицу, которая называется Le Chat qui peche ("Кошка ловит рыбку"). Она такая узкая, что в ней с трудом разойдутся два человека. Когда выходишь из нее, сразу же попадаешь на улицу пошире, сплошь забитую маленькими бистро и ресторанчиками. Здесь у меня есть любимая лавочка, которую держит курд Мустафа. С утра до вечера он обжаривает на своем электрическом вертеле тонко нарезанные куски баранины. От этого гигантского шашлыка настругиваются поджарочки. Их укладывают на небольшой лаваш, добавляют жареной картошки, лука, салат и помидоры и поливают все это белым острым соусом или кетчупом. По сути, это шаурма - типично восточное блюдо. Но в Париже его называют "греческий сэндвич". Почему, никто объяснить не может. Врачи говорят, что регулярное употребление этого блюда в пищу ведет к ожирению и нарушению обмена веществ. Но устоять перед этим искусом в исполнении Мустафы невозможно. Объедение! Главное, удержаться после этого от приглашения в расположенные поблизости ресторанчики и кафе, которые держат греки. Они предлагают уже меню более солидные: прямо в витринах жарятся на вертеле поросята и тигровые креветки, на подносах со льдом лежат устрицы, крабы и лобстеры. Как это все выносят бедные студенты Сорбонны, которые живут здесь же на верхних этажах в своих общежитиях?!
Все дороги ведут к Монмартру
Когда я в первый раз приехал со своей женой в Париж в 1982 году, мы несколько раз поднимались на Монмартр пешком. Тогда нам это не казалось утомительным путешествием: первое знакомство с Парижем подарило нам крылья.
Уже по пути из аэропорта Шарль де Голль в Париж можно увидеть на высоком холме белоснежный храм с вытянутыми куполами. Это базилика Сакре-Кер ("Священное сердце"), построенная в начале нашего века на вершине холма Монмартр. Он, правда, пониже Эйфелевой башни (высота холма всего 130 метров), но и отсюда видна прекрасная панорама Парижа.
Монмартр обладает каким-то странным притяжением. Сюда тянет, как магнитом. Место - святое. Ведь Монмартр в переводе "холм мучеников". По преданию, варвары казнили здесь парижского епископа Дионисия. А он, держа в руках свою отрубленную голову, прошел шесть с лишним километров до нынешнего парижского предместья Сен-Дени, где потом было построено аббатство его имени и усыпальница, в которой похоронены все французские короли (за исключением Людовика Святого).
В Сакре-Кер регулярно проходят мессы, и с учетом наплыва туристов священники исповедуют здесь верующих на всех европейских языках. Даже те, кто в церкви гость редкий, обязательно пройдут вокруг алтаря этого храма со сводов которого их провожает взглядом Спаситель. Коренные парижане по разному объясняют, почему их предки собирали деньги на этот храм, кстати, единственный в Париже, построенный на средства прихожан. Одни говорят, что он поставлен в память о погибших в войне с немцами 1870 года. Другие утверждают, что Сакре Кер напоминает о погибших коммунарах: ведь именно здесь, на Монмартре, стояла в 1870-м последняя баррикада Парижской коммуны, уничтоженная артиллерией Тьера. Оставшихся в живых здесь же и расстреляли. Сейчас об этом вряд ли кто вспоминает.
Туристов тянет сюда слава того Монмартара, который стал символом парижской богемы, артистов, художников и поэтов, по традиции селившихся в квартале Монмартр. И потому, что здесь была привычная для них атмосфера, и потому, что стоило это тогда недорого. Не то, что теперь.
Монмартр - это не только сам холм, но и целый район с таким названием, куда входят прилегающие к холму улицы и площади: Пигаль, Бланш, Клиши. Там, как и на заре века, лишь вечереет, кипит ночная жизнь, крутится красный ветряк знаменитого мюзик-холла "Мулен Руж", мелькают зазывные огни эротических шоу и секс-лавок. Этих шоу и лавок на заре века не было. Но зато были бродячие театры и цирки, артистов которых так любили рисовать парижские живописцы. Полистайте альбомы классиков - и вы в этом убедитесь. Монмартр навечно связан с творчеством художников-символистов Дега, Тулуз-Лотрека, Ван-Гога, Сера, Мане и с голубым периодом тогда еще юного кубиста Пикассо.
На одной из улочек холма у последнего сохранившегося в Париже виноградника приютилось увитое плющом и лозой кабаре "Лапэн Ажиль". Над входом в него вместо вывески - веселый заяц с бутылкой в руке. Рассказывают, что первый хозяин этого кабачка попросил местного художника Андре Жиля нарисовать ему что-нибудь веселенькое на фасаде для привлечения посетителей. Жиль нарисовал Зайца, по-французски - "lapin" и подписался "А Жиль", но точку между инициалом и фамилией не поставил. Так и получилось "Lapin Agile", что значит по-французски "Загулявший заяц".
С этим кабаре у Пикассо связаны две картины. Одна так и называется "В Lapin Agile", а вторая - "Свадьба Пьеретты". Последняя ушла в 1989 г. с торгов на аукционе "Сотсбис" за 45 миллионов долларов. Ну кто на заре XX века из посетителей монмартрского кабачка мог подумать, что измазанный красками лупоглазый парнишка создает у них на глазах такое сокровище? В кабаре, как и во времена Пьеретты, стоят простые столы и скамейки. Хозяин угощает посетителей вишневой настойкой. И вдруг кто-то часам к девяти вечера затянет за столом старую французскую песню. А другие посетители ему подпоют. И тут уже трудно разобрать, где артист поет, а где вокалист-любитель. Так начинается ежедневное представление в "Lapin Agile".
На вершине холма на площади Тертр, около которой жили в разные годы Огюст Ренуар, Эмиль Бернар, последние символисты - Морис Утрилло и Рауль Дюфи, днем и ночью трудятся художники. Ночью, правда, работают в основном приезжие, прежде всего моменталисты, среди которых - японцы, сербы, поляки, русские. А днем тут можно встретить и очень недурных французских художников и даже купить у них не так дорого оригинальный рисунок акварелью или маслом, свеженький, потому что создают его по традиции на глазах у всей честной публики.
Холм гудит с утра и до утра. Еще с начала прошлого века. Невозможно представить, сколько здесь выпивают вина и пива, кофе и чая. Туристы посостоятельнее, конечно, идут в рестораны и кафе, чтобы послушать музыку, а то и потанцевать. Но молодежь предпочитает все это делать на открытом воздухе. Парни и девушки со всего мира собираются сотнями, а в иные дни и тысячами на ступенях лестницы, которая ведет от фуникулера к подножию Сакре-Кер. Там до рассвета сидят, обнявшись, влюбленные. Там поют свои песни будущие звезды эстрады и уже признанные бродячие барды. Там хорошо дожидаться первых лучей солнца, пока оно не высветило повсюду разбросанные пивные банки и тысячи обсосанных до фильтра "бычков". Там, перефразируя стихотворение Пушкина "Кавказ", можно сказать: "Париж подо мною…" С той лишь разницей, что в монмартрской вышине одному остаться попросту невозможно.
По русским адресам
Я никогда не чувствовал себя одиноким в Париже. У меня было много друзей. И французов, и русских. И еще я всегда ощущал почти физически ту невидимую ниточку истории, которая связывает Францию с Россией. Я немало нашел доказательств ее существования, бродя по Парижу.
На площади Трокадеро напротив смотровой площадки, откуда лучше всего смотрится Эйфелева башня, есть кафе "Малакофф". Если я иду от центра Парижа домой, я здесь всегда останавливаюсь передохнуть. Знакомый официант приносит мне чашку кофе и тающий во рту круассан с маслом. "Малакофф" - это Малахов курган в Севастополе. И названо так кафе в память о его штурме французами в Крымской войне в прошлом веке. Из кафе видно кладбище Пасси, над которым высится русская православная часовенка. Это могила прекрасной русской художницы Марии Башкирцевой. Она рано умерла, оставив по себе несколько картин, вошедших во все художественные энциклопедии. Говорят, что в нее был влюблен Мопассан. И не только он…
Рядом еще в конце XIX века была деревенька Пасси, которая теперь влилась в престижный XVI аррондисман Парижа. А в начале века там жили оказавшиеся в эмиграции русские писатели и поэты - Цветаева, Бунин, Мережковский, Гиппиус, Шмелев, Зайцев, Иванов. Они говорили: "У нас, на Пасях…"
У моста Александра III
Тысячи нитей связывают Францию и Россию. Это ерунда, что мы принадлежим скорее Азии, чем Европе. Россия и начиналась-то как европейское государство. Сибирью, по словам Ломоносова, она "прирастала". Мой друг Франсуа Корнильо, историк и поэт, переведший на французский трудно переводимого и далеко не всем доступного Тютчева, принес мне как-то альманах "Слово", который издает его Центр русских евразийских и сибирских исследований. В "Слове" была опубликована, по сути, целая его книга "Огонь скифов и князь славян". Франсуа сказал мне: "Знаешь, это очень важно сейчас напомнить о связях славян и прежде всего Древней Руси со скифами, древнейшей европейской цивилизацией. А то ведь сейчас всюду вслед за упоминанием слова русские следует слово "азиаты"… Как это у Блока: "Мы - скифы…" В том же альманахе я обнаружил исследование известного французского слависта Жана Брийара "Карамзин и Франция". Главным образом, оно посвящено влиянию французской культуры и языка на творчество нашего великого соотечественника, прежде всего на языковую структуру его произведений. А это уже связи самого глубинного порядка…
Кафе "Малакофф" в центре Парижа названо в честь Малахова кургана в Севастополе, в память о его штурме французами в Крымской войне
Что знают сейчас обо всем этом мои соотечественники? В Париже их с каждым годом все больше - до 250 тысяч человек за один сезон только в Париже. Русская речь здесь не просто звучит, она звучит очень громко. Даже в ресторанах высокой кухни появились меню на русском языке.
От Трокадеро иду к Площади Альмы (название ее связано с Крымской войной, о чем позже), в центре которой над туннелем, где погибла принцесса Диана в последний день августа 1997, года стоит копия факела Статуи Свободы в Нью-Йорке. Туристы здесь с раннего утра. Факел превратился в мемориал Диане. Он облеплен написанными от руки "дацзыбао" ее поклонников. С утра им удается безнаказанно (полиция за это гоняет) спуститься в тоннель под мостом и коснуться рукой его 13-й опоры, о которую ударился ее автомобиль. Кто-то нарисовал на этом столбе красное сердечко.
Если идти дальше по набережной Сены к Площади Согласия, не минуешь мост Александра III - самый красивый в Париже. С моста виден купол храма Дома Инвалидов, под которым похоронен Наполеон в саркофаге из карельского мрамора. Его изготовили в России и везли сюда почти три месяца. Какой поворот истории! Россия простила Бонопарта посмертно таким образом за его русский поход, погубивший и его, и его "великие армии", и его империю. Чудом сберегли Францию…
Саркофаг Наполеона провезли через Триумфальную арку. Ее строили к его возвращению из русского похода, но проехал он под ней только уже мертвый, когда его прах везли в Париж с острова Святой Елены. До сих пор на арке имена покоренных им русских городов: Смоленск, Полоцк… К 200-летию Французской революции в Париже позолотили купол Дома Инвалидов, статую Гения Свободы на бронзовой колонне в центре Площади Бастилии и совсем уже не революционный мемориал - крылатых коней и скипетры в руках каменных богинь, установленных на мосту, который носит имя российского императора. Если смотреть на Дом Инвалидов от Гран Пале, то по левую сторону моста увидишь надпись, свидетельствующую о том, что первый камень в основание моста заложили российский самодержец Николай II и вдовствующая императрица Мария Федоровна в 1896 году. Уже в 1900 году об этом говорит надпись по правую сторону моста: президент Франции Эмиль Лубе торжественно открыл мост Александра III, по праву считающийся самым красивым из всех мостов, перекинутых через Сену. Почему же русскому царю по сей день оказывается такой почет в республиканской Франции?
С его именем связана новая глава в истории франко-русских отношений, сменившая тяжелую неприязнь и недоверие времен Наполеона III, которого в ходе франко-прусской войны 1870–1871 годов Бисмарк разгромил наголову. Сам император попал в плен, а Франция потеряла в результате Эльзас и Лотарингию. Железный канцлер не скрывал, что ему вообще не нравится французская государственность. И кто знает, как сложилась бы история Франции, если бы монархию не сменила окончательно республика.
В те годы разыгрывалось множество карт, которые впоследствии привели к Первой мировой войне. Во Франции благоразумно поставили на карту русскую. Впервые была осознана очевидная геополитическая реальность: без России Франция будет поглощена Германией. В России тоже уяснили, что ориентация на Францию развязывает русским руки в их отношениях как с Германией, так и с Англией. И вот в период 1891–1893 гг. заключается серия франко-русских договоров, в том числе соглашение о военном сотрудничестве. Россия пошла на союз с республиканской Францией и потому, что надо было вытаскивать хромавшую вовсю нашу экономику. Царю нужны были деньги для развития сети железных дорог и подготовки к обороне страны, на которую зарились и Германия, и Япония. Вот почему в июле 1891 года Александр III с непокрытой головой выслушивает "Марсельезу" при встрече французской военной эскадры в Кронштадте. Памятная метка об этом событии оставлена на карте Парижа: с 1895 года в столице Франции существует рю Кронштадт. Поборникам дружбы с Россией этого показалось мало, и в том же году они создают "Общество за наименование одной из улиц Парижа Франко-Русской". Просуществовало оно до 1911 года, когда, добившись своего, самораспустилось после торжественного открытия авеню Франко - Рюсс неподалеку от Эйфелевой башни. В отличие от обычно прямых, как стрела, парижских улиц, эта напоминает по своему рисунку сапог, что в чем-то, если учесть частые зигзаги в наших отношениях, символично. В основном тут жилые дома буржуазного, как говорят во Франции, типа. Народ на Франко-Рюсс живет состоятельный. Не исключено, что есть тут и потомки основателей того общества, первого Общества франко-русской дружбы во Франции, которому авеню обязана своим названием.
То время было отмечено небывалым расцветом общения между русскими и французами. Именно тогда в Париже побывал Лев Толстой, о чем напоминает сейчас мемориальная табличка на рю Риволи, где жил также и Тургенев. Дом Тургенева, кстати, сохраняется до сих пор под Парижем, а в столице Франции на бульваре Сюше есть Сквер Толстого, где установлен поясной бюст нашего великого писателя, участника Севастопольской битвы. В Париже в те годы побывали Чехов, Куприн, Бунин. После революции во Францию приехали и остались здесь Мережковский и Гиппиус, Марина Цветаева и Бальмонт, Ремизов, Сомов, Зайцев, Рахманинов, Иван Шмелев - цвет русской интеллигенции, не принявшей большевиков, но никогда не порывавшей духовной связи с Россией. Навряд ли Франция стала бы для них второй родиной, не будь своевременно возведен "мост" Александра III.