И бысть месяца августа, приидоша от Орды таковыя вѣсти къ христолюбивому князю, оже въздвигается на крестьяны измалтеский род. Олгу же, уже отпадшему сана своего от бога, иже злый съвѣтъ сътвори. с погаными, и послав къ князю Дмитрею вѣсть лестную, что: "Мамай идеть съ BciiM своим царством в мою землю Рязаньскую на менѣ и на тебе. А и то ти буди свѣдомо - и литовьский идеть на тебё Ягайло съ всею силою своею". Дмитрий же князь, се слыша, въ невеселую ту годину, что идут на него вся царствиа, творящей безаконие, а глаголюще: "Еще наша рука высока есть!". Иде къ зборней церкви матере божииБогоро-дици* и, прольа слезы, и рече: "О, господи, ты - всемощный и всесил-ный, крупный въ бранех, въистинну еси царь славы, сътворивый небо и землю, помилуй ны пресвятыа ти матере молитвами, не остави насъ, егда унываем. Ты бо еси богъ нашь, и мы людие твои, пошли руку твою свыше и помилуй ны, и посрами враги наша и оружьа их притупи. Силенъ еси, господи, кто противится тебе? Помяни, господи, милость свою, иже от века имаши на роду крестьяньском.* О, многоименитаа дѣво, госпоже, царице небесным чиномъ, госпоже присно всея вселеныя и всего живота, чловѣчьскаго кормителнице, въздвигни, госпоже, руцѣ свои пречистаа, има же носила еси бога воплощенна, не презри крестьянъ сих и избави нас от сыроядець сихъ и помилуй мя!".
Въставъ от молитвы, изиде изь церкви и посла по брата своего Володимера и по всих князей руских и по воеводы великиа. И рече брату своему Володимерю и къ всем княземь рускимь и воеводам: "Поидемь противу сего оканнаго и безбожнаго, нечестиваго и темнаго сыроядца Мамаа за* правую веру крестьяньскую, за святыа церкви и за вся младенца, и старьци и за вся крестьяны сущаа и не сущаа; възьмемъ съ собою скипетръ царя небеснаго, непобедимую победу, и въсприимем Аврамлю доблесть". И нарекъ бога и рече: "Господи, в помощь мою вонми! Боже, на. помощь мою подтщися! И да постыдятся и посрамляются,* и познают, яко* имя тебе - господь, яко ты еси единъ вышний по всей земли".
И, съвокупився съ всеми князми рускими и съ всею силою, и пойдем противу их вборзе с Москвы, и хотя боронити своа отчины, и прииде на Коломну* и събравъ вой своих 100000 и 50000, опрочно рати княжей и воевод местных. И от начала миру не бывала такова сила руских князей и воеводъ местных, яко же при сем князи. Б-баше всеа силы и всих ратей числом с полтораста тысящь или съ двѣсте. Еще же к тому присиѣша в той чинъ рагозны издалеча велиции князи Олгердовичи* поклонитися} и послужити: князь Ондрѣй Полочкой и съ пдесковици, брат его князь, Дмитрий Бряньский съ всеми своими мужи.
В то время Мамай ста за Доном, възбуявся и гордяся и гнѣваяся, съ всѣмь своим царством, и стоа 3 недели. Паки прииде князю Дмитрию другая весть. Поведааше ему Мамаа за Доном събравшеся, в поле стояще, ждуще к собе на помощь Ягайла с литвою, да егда сберутся вкупе, и хотять победу сътворити съединого.
И нача Мамай слати къ князю Дмитрию выхода просити, како было при Чанибе цари,* а не по своему докончанию. Христолюбивый же князь, не хотя кровопролитья, и хоте ему выход дати по крестьяньской силе и по своему докончанию, како с ним докончалъ. Он же не въсхоте, но высоко-мысляаше, ожидаше своего нечестиваго съвета литовьскаго. Олег же, отступникъ нашь, приединивыйся ко зловерному и поганому Мамаю и нечестивому Ягайлу, нача выход ему давати и силу свою слати к нему на князя Дмитриа.
Князь же Дмитрий уведавъ лесть лукаваго Олга, кровопивца крестьяньскаго, новаго Иуду предателя, на своего владыку бесится, Дмитрий же князь въздохнувъ из глубины сердца своего, и рече: "Господи, съветы неправедных разори, а зачинающих рати погуби. Не азъ почалъ кровь проливати крестьяньскую, но онъ, Святополкъ* новый. И въздай же ему, господи, седмь седмерицею, яко въ тьме ходить и забы благодать твою. Поострю, яко молнию, мечь мой, и приимет судъ рука моа: въздамъ месть врагом, и ненавидящим мя въздам, и упою стрелу мою от крове их, да не ркут невернии: "Где есть богъ их?.* Отврати, господи, лице свое от них, и покажи имъ, господи, вся злаа, на последокъ, яко род развращенъ есть и несть вери в них твоеа, господи, и пролий на них гневъ твой, господи, на языки, не знающаа тебе, господи, и имени твоего святаго не зваша. Кто богъ велий, яко богъ нашь? Ты еси богъ, творяй чюдеса, - единъ!".*
И скончавъ молитву, иде къ Пречистей и къ епископу Герасиму,* и рече ему: "Благослови мя, отче, поити противу оканнаго сего сыроядца Мамаа, и нечестиваго Ягайла и отступника нашего Олга, отступившего от света въ тму". Святитель же Герасимь благослови князя и вся воя его поити противу нечестивых агарянъ.
И поиде с Коломны с великою силою противу безбожных татаръ, месяца августа 20, а уповая на милосердие божие и на пречистую его матерь богородицю, на приснодевицю Марию, призываа на помощь честный крестъ. И, прошед свою отчину и великое свое княжение, ста у Оке на усть Лопастны,* переимаа вести от поганых. Ту бо наехалъ Володимерь, брат его, и великий его воевода Тимофей Васильевичь* и вси вой остаточный, что были оставлении на Москве. И начаша возитися за Оку, за неделю до Семеня дни,* въ день неделный. Переехавше за реку, вни-доша в землю Рязаньскую. А самъ князь в понеделникъ перебреде своим двором, а на Москве остави воевод своих у великой княгине у Евдокеи* и у сыновъ своих, у Василья и у Юрьа и у Ивана* - Феодора Ондреевича.*
Слышавше въ граде на Москве, и въ Переяславли, и на Костроме, и въ Володимере, и въ всех градех великаго князя и всех князей руских, что пошол за Оку князь великий, и бысть въ граде Москве туга велика и по всем граду его приделом плачь горекъ и глас и ридание, и слышано бысть сиречь высокыих Рахиль же есть рыдание крепко:* плачющися чад своихъ и великим рыданиемь, въздыханиемь, не хотя утЗялитися, зане пошли с великимъ княземь за всю землю Рускую на остраа копьа. Да кто уже не плачется женъ онѣх рыданиа и горкаго их плача, зряще убо их? Каяждо к собе глаголаше: "Увы мне, убогаа наша чада! Уне бы намъ. было, аще бы ся есте не родили, за сиа злострастныя и горкиа печали вашего убийства не подняли быхом. Почто быхом повинна пагубе вашей?".
Великый же князь прииде к реце к Дону за два дни до Рожества святыа богородица.* И тогда приспела грамота от преподобнаго игумена Сергиа* - и от святаго старца благословение. В, ней же написано благословение таково, веля ему битися с тотары: "Чтобы еси, господине, таки, пошел, а поможет ти богъ и святаа богородица". Князь же рече: "Сии йа колесницах, а сии на конех, мы же во имя господа бога нашего призовем:* победы дай ми, господи, на супостаты и пособи ми, оружьем крест-нымъ низложи враги наша, на тя бо уповающи, побеждаемъ, моля-щеся прилежно къ пречистей ти матере". И сиа изрекше, нача полци ставити, и устрояше и во одежду их местную, яко великии ратници, и воеводы ополчиша свои полкы. Приидоша к Дону и сташа ту, и много думавше, овии глаголааше: "Поиде, княже, за Донъ", а друзии pima: "Не ходи ти, бо понеже умножишася врази наши - не токмо тотарове, но и литва, и рязанци".
Мамай же, слышавъ приход княжь къ Дону и сеченыа свои видевъ, и възьярився зраком и смутися умомъ и распалися лютою яростию, аки аспида некаа, гневом дышуще. И рече Мамай: "Двигнитеся силы моа темныа и власти и князи. И поидемь и станем у Дону противу князя Дмитриа доколе приспееть к нам съветник нашь Ягайло съ своею силою".
Князю же слышавшу хвалу Мамаеву, и рече: "Господи, не повелелъ еси в чюждь приделъ ступати, аз же, господи, не приступих. Сии же, господи, преступааше, аки змиа къ гнезду; оканный Мамай, нечестивый сыроядець на крестьянство дрьзнулъ еси, кровь мою хотя прольяти, и всю землю осквернити, и святыя божиа церкви разорити". И рече: "Что есть великое сверьпьство Мамаево? Аки некаа ехидна прискающе пришедше от некиа пустыни, пожрети ны хощет. Не предай же мене, господи, сироядцю сему Мамаю. Покажи ми славу своего божества, владыко. Где ти ангелстии лици? И где ти херувимьское предстояние? Где серафимьское шестокрилное служение? Тебе трепещет вся тварь, тебе покланяются небесныя силы, ты солнце и луну сътвори, и землю украси всеми лепотами,* яви ми, боже, славу свою, и ныне, господи, преложи печаль мою на радость и помилуй мя, яко же помиловал еси слугу своего Моисеа, в горести душа възпивша к тебе, и столпу огненому повелелъ еси ити пред ним, и морьскиа глубины на сушу преложи,* яко владыка сый господь страшное възмущение на тишину преложилъ’ еси". И си вся изрекше, брату своему и всемъ княземъ и воеводамъ великим и рече: "Приспе, братие, время брани нашеа; и прииде праздникъ царици Марии, матере божии богородици, и всѣх небесных чиновъ госпожи и всеа вселѣныа и честнаго еа Рожества. Аще оживем - госпо-деви есмы, аще ли умрем за миръ сий - господеви есмы".
И повелѣ мосты мостити на Дону и бродовъ пытати тоа нощи, в канун пречистыа матере божиа богородица. Заутра в суботу порану, месяца сентября 8 день в самый нраздникъ - Огоспожинъ день,* въсхо-дяшю солнцю, бысть тма велика по всей земли: мьглане бо было бѣаше того от утра до третьяго часа.* И повели тмѣ уступити, а пришествие свѣту дарова. Князь же исполчи свои полки великии, и вся его князи рускиа свои полци устроивше, и велиции его воеводы облачишася во одѣжди мѣстныа. И ключа смертныа растерзахуся, трусъ бе страшенъ, и ужасъ събранным чадом издалеча, от востокъ и западъ. Поидоша за Донъ, в далняа части земля и, преидоша Дон въскорѣ, люто и свѣрепо и напрасно, яко основанию земному подвизатися от множества силъ.
Князю же перешедшу за Донъ в полѣ чдсто, в Мамаеву землю, на усть Непрядвы,* господь богъ единъ въжааше его, Hi 6ѣ с ними богъ чюждь. О, крѣпкиа и твердыа дерзости мужество! О, како не убояся, ни усумняся толика множества народа ратных? Ибо въсташа на нь три земли, три рати: первое - тотарьскаа, второе - литовьскаа, третьее - рязаньскаа. Но обаче всѣх сих не убояся, никако же не устрашися, но, еже к богу вѣрою въоружився, и креста честнаго силою укрѣпився, и молитвами пресвятыа богородица оградився, и богу помолися, глагола: "Помози ми, господи боже мой, и спаси милости твоеа ради, виждь враги моа, яко умножишася на мя. Господи, что ся умножишася стужающии мнѣ? Мнози въсташа на мя, мнози'борющися съ мною, мнози, гонящей мя, стужающии ми, вси языци обидоша мя. Именемъ господнимъ противляхся им".*
И бысть въ шестую годину дни, начаша появливатися погании измал-тянѣ* в полѣ, бе бо полѣ чисто и велико зѣло. И ту исполчишася тотарьстии полци противу крестьянъ. И ту сретошася полци. И, велиа силы узревше, поидоша, и земля тутняше, горы и холми трясахуся от множества вой бесчисленых, извлекоша оружие обоюду остри в руках их. И орли събирахуся, яко же есть писано: "Гдѣ трупи, ту и орли".* Пришедшемъ роком, преже бо начаша ся съѣждати сторожевыи полки и рускии с тотарьскими. Самь же великий князь наѣха наперед въ сторожевых пол-цѣх на поганаго царя Теляка,* нареченаго плотнаго дьявола, Мамаа; таче потомъ, не долго ѣпопустя, отъѣха князь въ великий полкъ. И се поиде великаа рать Мамаева и вся сила тотарьскаа, а отселѣ великий князь Дмитрий Иванович съ всими князи рускими, изрядивъ полки, поиде противу поганых половець и съ всѣми ратми своими. И възрѣвъ на небо умилнима очима, въздохнувъ изь глубины сердца, рече слово псаломское: "Братье, богъ намъ - прибѣжшце и сила".*
И абие сступишася обои силы велицѣи их на долгъ час вместо, и покрыша полки полѣ, яко на десяти верстъ, от множества вой. И бысть сеча зла и велика и брань крепка, трусъ великъ З’ѣло, яко же от начала миру сѣча не была такова великим княземь руским, яко же сему великому князю всеа Руси. Бьющим же с я им от 6-го часа до 9, прольяша кровь, аки дождева туча, обоих - руских сынов и паганых; множество бесщисле-ное падоша трупья мертвых обоих: и много руси побьени быша от татаръ, и отъ руси тотари, паде трупъ на трупе, и паде тѣло тотарьское на гѣлеси крестьяньском. Инди видѣти бѣаше русинъ за тотарином ганяшеся, а тотаринъ сии настигаше. Смятоша бо ся и размѣѣсиша, коиждо бо своего супротивника искааше побѣдити.
И рече к собѣ Мамай: "Власи наши растерзаются, очи наши не могут огненыхъ слѣз истачати, языци наши связаются, и гортан ми присыхает, и сердце раставает, чресла ми растерзаются, колени ми изнемогают, а руцй очшгбнивают".
Что нам рещи или глаголати, видяще пагубную смерть? Инии бо ме-чемь пресѣкаеми бывааху, инии же на копья взимаеми. Да гѣм же рыданиемь исполнишася москвици мнози небывалци, то видёвше, устраши-шася, и живота отчаявшеся, и на бчѣги обратившеся, и побѣгоша, а не помянута, яко мученици глаголаху друг къ другу: "Братие, потерпим мало: зима яра, но рай сладокъ, и страстен меч, но сладко венчание".* А ины сыны агаряны* на бѣгъ възвратишася от крича велика, зряще злаго убийства.
И по сих же, въ 9 час дни, призри господь милостивыма очима на вси князи рустии и на крчѣпкыа воеводы и на вся крестьяны и дрьзнувше за крестьяньство и не устрашившеся, яко велиции ратници. Видиша бо вѣр-нии, яко въ 9 часъ бьющеся ангели помагають крестьяном и святых му-ченикъ полкъ, воина Георгиа и славнаго Дмитриа* и великих князей тезоименитых Бориса и Глеба,* в них же бе воевода свѣршеннаго полка небесных вой архистратиг Михаил.* Двои воеводы видЗипа полци, тре-солнечный полкъ и пламенныа их стрелы, яже идут на них. Безбожнии же тотарове от страха божиа и от оружьа крестьяньскаго падаху. И възнесе богъ нашего князя на победу иноплеменникъ.
А Мамай съ страхом въстрепетавъ и велми въстонавъ, и рече: "Великъ богъ крестьяньский и велика сила его: братьа измаиловичи, безаконнии агаряне, побежите неготовыми дорогами". А самъ, вдавъ плещи свои, и побѣже скоро паки къ Орде.* И, то слышавше, вси его темныа власти и князи побегоша. И то видѣвше, и прочьи иноплеменници, гоними гневом божиимъ, и страхом божиимъ одрьжими суще, от мала и до велика на бѣгъ устремишася. Видѣвгле крестьяне, яко тотарове с Мамаем побегоша, и погнаша за ними, бьюще и сйкуще поганых безъ милости. Богъ бо невидимою силою устраши полки тотарьскии, и побеждени обратиша плещи свои на язвы. И в погони той овии же тотарове от крестьянъ язвени и оружиемь падоша, а друзии в реце истопоша. И гониша их до реце до Мѣчи,* и тамо бежащих бесщисленое множество погибоша. Княжии же полци гнаша содомьлянъ,* бьюще, до стана их, и полониша богаства много и вся имѣниа их содомьскаа.
Тогда же на том побоищи убьени быша на сьступе: князь Феодоръ Романович Белозерьский, сынъ его Иванъ,* князь Феодоръ Торусский* и брат его Мьстиславъ,* князь Дмитрий Монастыревъ,* Семен Михайлович,* Минула, сынъ Васильевъ* тысячного, Михайло Ивановъ, сынъ* Анкифович,* Иванъ Александрович,* Андрей СеркизовъД Тимофей Васильевичь Акатьевичь,* нарѣчаеми Волуй, Михайло Бренков,* Левъ" Мозыревъ,* Семенъ Меликов,* Дмитрей Мининич,* Александръ Пересвѣт,* бывый преже боляринъ бряньский, и инии мнози, их же имена не суть писана въ книгах сих. Сииѣже писана быша князи токмо, и воеводы, и нарочитых и старейших боляръ имена, а прочьих боляръ и слугъ оставих имена и не писах ихъ множества ради именъ, яко число превосходитьѣ ми: мнози бо на той брани побьени быша.
Самому же князю великому бѣаше видѣти всь доспѣхъ его битъ и язвен, но на гѣлеси его не бЗипе язвы ни коея же, а бился с тотары в лице, ставъ напреди, на первом суиме. О сем убо мнози князи и воеводы многажды глаголаше ему: "Княже, господине! Не ставися напреди битися, но назади, или криле, или нѣгде въ опришнемь месте". Он же отвещевааше им: "Да како азъ възглаголю: "Братьаа моа, да потягнем вси съ единого*, а самъ лице свое почну крыти и хоронитися назади? Не могу в том быти, но хощу яко же словом, такожде и делом напреди всех и пред всими главу сврю положити за свою братью и за вся крестьяны, даѣи прочьи, то видевше, приимут съ усердием дрьзновение". Да яко же рече, и тако сътвори: бьяшеся с тотары тогда, ставъ напреди всёх. А елико одесную и ошююю его, дружину его биша, самого же въкругъ оступиша около, аки вода многа обаполы, и многа ударенна ударишася по главе его и по плещема его и по утробе его, но от всех сих богъ заступил его въ день брани щитом истинным и оружеем благоволениа осенилъ есть над главою его, десницею своею защитил его, и рукою крепкою и мышцею высокою* богъ избавилъ есть, укрепивый его, и тако промежи ратными многыми цФл съхраненъ бысть. "Не на лукъ бо мой уповаю, и оружие мое не спасеть мене, яко же рече Давыдъ пророкъ, - вышняго положилъ еси прибежище твое; не приидет к тебе зло и раны не приближится к те леей твоему, яко ангелом своимъ заповесть о тебе съхранит тя въ всех путех твоих, и не убоишися от стрелы, летящиа въ день".*
Се же бысть грех ради наших: въоружаются на ны иноплеменници, да быхом ся отступили от своих неправдъ, от братоненавидениа, и от сребро-любиа, и в неправду судящих, и от насильа. Нъ милосердъ бо есть богъ чловеколюбець: не до конца прогневается на ны, ни въ веки враждуеть.* А отселе, от страны литовскиа, Ягайло, князь литовьский, прииде съ всею силою литовьскою Мамаю пособляти, тотаром поганым на помощь, а крестьяном на пакость, но и от тех богъ избавил: не поспеша бо на срок за малымъ - за едино днище или меныпи. Но точью слышавъ Ягайло Олгердович и вся сила его, яко князю великому с Мамаемь бой был, и князь великии одоле, а Мамай побежденъ побеже, и без всякого пожданиа литва сь Ягайлом побегоша назад съ многою скоро-стию, ни ким же гоними. Не видеша бо тогда князя великаго, ни рати его, ни оружьа его, токмо имени его Литва бояхуся и трепетаху. Ане яко при нонешних временех - литва над нами издеваются и поругаются… Но мы сию беседу оставлеше иѣна® предлежащее възвратимься.