И всйде на избранный свой конь и, вземъ копие свое и палицу железную, и подвижеся ис полку, и въсхогѣ преже всѣх самъ битися с погаными от великиа горести душа своеа, за свою великую обиду и за святыа церкви и вѣру христианьскую. Мнози же русские богатыри, удръжавше его, възбраниша ему, глаголюще: "Не подобаеть тебѣ, великому князю, наперед самому в плъку битися, тебѣ подобаеть особь стояти и нас смо-трити, а нам подобаеть битися и мужество свое и храбрость пред тобою явити: егда тя господь упасеть милостию своею, и ты разумеешь, кого чим даровати. Мы же готови есмя в сий день главы своя положыти за тебе, государя, и за святыа церкви и за православъное христианство. Te6i же подобает, великому князю, рабом своим, елико кто заслужить своею главою, память сътворити, якоже Леонтий царь Феодору Тирону,* въ книгы съборныа написати нас, памяти ради русскым сыном, иже по нас будуть. Аще тебе единаго изгубим, тъ от кого имамы чаяти, кто по нас память сътворить? Аще вси спасемъся, а тебе единого останем, тъ кий намъ успѣх? И будем аки стадо овчее, не имуще пастыря, влачими по пустыни, и пришедше дивии влъци распудять й, и разбѣжатся овци кои куды. Тебѣ, государю, подобаеть себе спасти да и нас".
Князь же великий прослезися и рече: "Братиа моа милаа, русскые сынове, доброй вашей рѣчи азъ не могу отвЗлцати, нъ токмо похваляю васъ, вы бо есте въистинну блазии раби божии. Паче же вѣсте мучение Христова страстотръпца Арефы.* Внегда мученъ бысть, и повелё царь вести й на позорище и мечемъ иссЗици, а доблии же его друзи, единъ пред единымъ скорить, койждо ихъ свою главу усЗжателю под мечь клонять за Арефу, въеводу своего, вѣдяще убо почесть победы своеа. Арефа же въе-вода рече въином своимъ: "Весте убо, братиа моя, у земнаго царя не азъ ли преже васъ почтенъ бых, земныа чьсти и дары взимах? И ныне же преди ити подобаеть ми и къ небесному царю, и главе моей преже усѣченѣ быти, паче же веньчане. И приступль мечникъ и усѣкну главу его, послѣжде и въином его усѣкну главы. Тако же и азъ, братие. Кто болши мене в русскых сыновых почтенъ бе и благаа беспрестани приимах от господа? А ныне злаа приидоша на мя, ужели не могу тръпети: мене бо ради еди-наго сиа вся въздвигошася. Не могу видети вас, побежаемых, и прочее к тому не могу тръпети, и хощу с вами ту же общую чашу испити и тою же смертию умрети за святую веру христианскую! Аще ли умру - с вами, аще ли спасуся - с вами!".
Уже бо, братие, в то время плъкы ведуть: передовой плъкъ ведеть князь Дмитрей Всеволодичь, да братъ его - князь Владимеръ Всеволо-дичь, а с правую руку плъкъ ведеть Микула Васильевичь с коломничи, а лѣвую же руку плъкъ ведеть Тимофей Волуевичь с костромичи. Мнози же плъкы поганых бредуть оба пол: от великиа силы несть бо имъ места, где разступитися. Безбожный же царь Мамай, выехав на высоко место с трема князи, зряй человечьскаго кровопролитна.
Уже бо близ себе сходящеся силныа плъкы, выеде злый печенегъ из великого плъку татарьскаго, пред всеми мужеством являася, подо-бенъ бо бысть древнему Голиаду:* пяти саженъ высота его, а трех саженъ ширина его. Видевъ же его Александръ Пересветъ, старецъ, иже бе в плъку Владимера Вселодовича и, двигънувся ис плъку, и рече: "Сей человекъ ищеть подобна себе, азъ хощу с нимъ видетися!". Бе же на главе его шелом архангельскаго образа,* въоруженъ скимою повелением игумена Сергиа. И рече: "Отци и братиа, простите мя грешнаго! Брате Андрей Ослебя, моли бога за мя. Чаду моему Иакову - миръ и благословение". Напусти на печенега и рече: "Игуменъ Сергий, помогай ми молитвою!". Печенегъ же устремися противу ему, христиане же вси въсклик-нуша: "Боже, помози рабу своему!". И ударишася крепко копии, едва место не проломися под ними, и спадше оба с коней на землю и сконча-шеся.
Наставшу же третьему часу дни, видевъ же то, князь великий и рече: "Се уже гости наши прыближилися и ведуть промеж собою поведеную, преднии уже испиша и весели быша и уснуша, уже бо время подобно, и час прииде храбрость свою комуждо показати". И удари всякъ въинъ по своему коню и кликнуша единогласно: "С нами богъ!" - и пакы: "Боже христианскый, помози нам!", погании же половци свои богы начаша призыв ати.
И съступишася грозно обе силы великиа, крепко бьющеся, напрасно сами себе стираху, не токъмо оружиемъ, нъ и от великиа тесноты под коньскыми ногами издыхаху, яко немощно бе вместитися на том поле Куликове: бе место то тесно межу Доном и Мечею. На том бо поле сил-нии плъци съступишася, из нихъ же выступали кровавыа зари, а в них трепеталися силнии млъниа ото блистаниа мечнаго. И бысть трускъ и звукъ великъ от копейнаго ломлениа и от мечнаго сечения, яко не мощно бе сего гръкого часа зрѣти никако же и сего грознаго побоища. Въ единъ бо час, въ мегновении ока, о колико тысущъ погыбе душь человечьскых, създания божиа! Воля господня съвръшается: часъ же третий, и четвертый, и пятый, и шестый крепко бьющеся неослабно христиане с погаными половци.
Наставшу же седмому часу дни, божиимъ попущениемъ наших ради грѣховъ начаша погании одолѣвати. Уже бо от сановитых мужей мнози побиени суть, богатыри же русскыа и воеводы, и удалыа люди, аки древа дубравнаа, клонятся на землю под коньскыа копыта: мнози же сынове русскые сътрошася. Самого же великого князя уязвиша велми и с коня его збиша, онъ же нужею склонився с побоища, яко не мощно бе ему к тому битися, и укрыся в дебри, божиею силою съхраненъ бысть. Многажды стязи великого князя подсѣкоша, нъ не истребишася божиею ми-лостию, нъипаче укрупнится.
Се же слышахом от вѣрнаго самовидца, иже бе от плъку Владимера Андреевича, поведаа великому князю, глаголя: "Въ шестую годину сего дни видѣх над вами небо развръсто, из него же изыде облакъ, яко багря-наа заря над плъком великого князя, дръжашеся низко. Тъй же облакъ исплъненъ рукъ человечьскых, яже рукы дръжаще по велику плъку ово проповѣдникы, ово пророческы. Въ седмый же часъ дни облакъ тъй много венцевъ дръжаше и опустишася над плъком, на головы христианьскыя".
Погании же начаша одолѣвати, христианьскыя же плъци оскудѣша - уже мало христианъ, а все погании. ВидУвъ же то князь Владимеръ Андреевичь падение русскых сыновъ не мога тръпѣти и рече Дмитрею Волынцу: "Что убо плъза стояние наше? Который успех нам будеть? Кому нам пособити? Уже наши князи и бояре, вси русскые сынове напрасно погыбають от поганых, аки трава клонится!". И рече Дмитрей: "Беда, княже, велика, не уже пришла година наша: начинаай без времени, вред себе приемлеть; класы бо пшеничныа подавляеми, а трьние ростуще и буяюще над благородными. И мало убо потръпим до времени подобна, вън же час имаем въздарие отдати противником. Ныне токъмо повели всякому въину богу молитися прилежно и призывати святых на помощъ, и от сего часа имать быти благодать божиа и помощъ христиа-ном". Князь же Владимеръ Андреевичь, въздевъ руце на небо, и просле-зися горко и рече: "Боже отецъ наших, сътворивый небо и землю, дай же помощъ роду христианскому! Не дай же, господи, порадоватися врагом нашим о нас, мало показни, а много помилуй, бездна бо еси и милости". Сынове же русскыа в полку его гръко плачуще, видяще друзи свои поби-ваеми от поганых, непрестанно покушающеся, яко званнии на бракъ сладкаго вина пити. Волынецъ же възбраняше им, глаголя: "Пождите мало, буавии сынове русскые, будеть ваше время коли утешитися, есть вы с кем възвеселитися!".
Приспе же осмый час дню, духу южну потянувшу съзади нам, възопи же Вълынецъ гласом великым: "Княже Владимеръ, наше время приспе, и часъ подобный прииде! - и рече: Братьа моа, друзи, дръзайте: сила бо святого духа помогаеть нам!".
Единомыслении же друзи высѣдоша из дубравы зелены, аки соколи искушеныа урвалися от златых колодицъ, ударилися на великиа стада жировины, на ту великую силу татарскую; а стязи их направлены крупным въеводою Дмитреем Волынцем: бяху бо, аки Давидови отроци, иже сердца имуща аки лвовы, аки лютии влъци на овчии стада приидоша и начата поганых татаръ сѣщи немилостивно.
Погании же половци увидѣша свою ногыбель, кликнуша еллинскым гласом, глаголюще: "Увы нам, русь пакы умудрися: уншии с нами бра-шася, а доблии вси съблюдошася!". И обратишася погании, и даша плещи, и побегоша. Сынове же русские, силою святого духа и помощию святых мученикъ Бориса и Глѣба, гоняще, сѣѣчаху их, аки лѣѣс клоняху, аки трава от косы постилается у русскых сыновъ под конскые копыта. Погании же бѣжаще кричаху, глаголюще: "Увы нам, честный нашь царю Мамаю! Възнесе бо ся высоко - и до ада сшелъ еси!". Мнозии же уязвении наши и тѣ помагаху, сѣкуще поганых без милости: единъ русинъ сто поганых гонить.
Безбожный же царь Мамай, видѣвъ свою погыбель, нача призывати богы своа: Перуна и Салавата, и Раклиа и Гурса,* и великого своего пособника Махмета.* И не бысть ему помощи от них, сила бо святого духа, аки огнь, пожигаеть их.
Мамай же, видѣвъ новыа люди, яко лютии звѣрие ристаху и изры-ваху, аки овчее стадо, и рече своим: "Побѣгнем, ничто же бо добра имам чаати, нъ поне свои главы унесем!". И абие побѣже поганый Мамай с че-тырми мужы в лукоморие, скрегча зубы своими, плачущи гръко, глаголя: "Уже нам, братие, в земли своей не бывати, а катунъ своих не трепати, а дѣтей своих не видати, трепати нам сыраа земля, целовати нам зеленаа мурова, а съ дружиною своею уже нам не видатися, ни съ князи ни съ алпауты!".
Мнози же гонишася по них и не одолѣша их, понеже кони их утоми-шася, у Мамая же цѣлы суть кони его, и убѣже.
Сия же суть милостию всемогущаго бога и пречистыа матери божиа и молениемъ и помощию святых страстотръпецъ Бориса и Глѣба, ихъ же видѣ Фома Кацибѣевь разбойникъ, егда на сторожы стоя, яко же преже писано есть. Етери же суще женяху, внегда всѣх доступиша и възвра-щахуся, койждо под свое знамя.
Князь же Владимеръ Андрѣевичь ста на костях под черным знаменем. Грозно, братие, зрѣти тогда, а жалостно видати и гръко посмотрити че-ловечьскаго кровопролитиа - аки морскаа вода, а трупу человечьа - аки сЗшныа громады: борзъ конь не можеть скочити, а в крови по колени бродяху, а рѣки по три дни кровию течаху.
Князь же Владимеръ Андреевич не обрате брата своего, великого князя, в плъку, нъ толко литовские князи Олгордовичи, и повелѣѣ трубити в собранные трубы. Пожда час и не обрате великого князя, нача плакати и кричати, и по плъком йздити начатъ сам и не обрате и глаголаша всѣм: "Братьа моа, русскыа сынове, кто видѣ или кто слыша пастыря нашего и началника?". И рече: "Аще пастырь ггораженъ - и овцы разыдутся Кому сиа честь будеть, кто победе сей явися?".
И рекоша литовскые князи: "Мы его мнимъ, яко жывъ есть, уязвенъ> велми; егда въ мертвом трупу лежыт?". Инъ же въинъ рече: "Азъ видѣх его на седмом часу крепко бьющася с погаными палицею своею". Инъ жеѣ рече: "Азъ видех его ноздре того; четыри татарины належахуть ему, онъ же крепко бияшеся с ними". Некто князь, имянем Стефанъ Новосилской,* тъй рече: "Азъ видех его пред самим твоим приходом, пѣша и идуща с побоища, уязвена велми. Того ради не могох азъ ему помощи - гоним есмь трема татарины, нъ милостию божиею едва от них спасохся, а много зла от них приимах и крепко пострадах".
Князь же Володимеръ рече: "Братиа и друзи, русскыа сынове, аще кто жыва брата моего обрящет, тъй поистшпгѣ пръвый будеть у наю!". И разсьшашася вси по велику, силну и грозну побоищу, ищучи победе* победителя. Ови же наехаша убитаго Михаила Андреевича Бренка: лежыть в приволоце и в шеломе, что ему далъ князь великий; инии же наехаша убитаго князя Феодора Семеновича Белозерьскаго, чающе его великим княземъ, занеже приличенъ бе ему.
Два же етера въина уклонишася на десную страну в дуброву, единъ* имянемъ Феодоръ Сабуръ,* а другий Григорей Холопшцевъ,* оба родом костромичи. Мало вьгѣхавъ с побоища и наехаша великого князя бита и язвена вельми и трудна, отдыхающи ему под сению ссечена древа березова. И видеша его и, спадше с коней, поклонишася ему. Сабуръ же скоро възвратися поведати князю Владимеру, и рече: "Князь великий Дмитрей Ивановичь здравъ бысть и царствуеть в векы!".
Вси же князи и въеводы, слышавше, и скоро сунушася и падше на ногу его, глаголюще: "Радуйся, князю нашь, древний Ярославъ, новый Александру* победитель врагом: сиа же победы честь тобе довлеетъ"-Князь же великий едва рече: "Что есть, поведайте ми". Рече же князь Владимеръ: "Милостью божиею и пречистыа его матери, пособием и молитвами сродникъ наших святых мученикъ Бориса и Глеба и молением русскаго святителя Петра и пособника нашего и въоружителя игумена* Сергиа, - и тех всех святых молитвами врази наши побежени суть, мы же спасохомся".
Князь же великий, слышавъ то и въставъ, рече: "Сий день сътвори господь, възрадуемся и възвеселимся, людие!".* И пакы рече: "Сий день господень веселитеся, людие! Велий еси, господи, и чюдна дела твоа суть: вечеръ въдворится плач, а заутра - радость!".* И пакы рече: "Хвалю тя, господи боже мой, и почитаю имя твое святое, яко не предалъ еси нас врагом нашим, и не далъ еси им похвалитися, иже сии на мя умыслиша злаа: нъ суди им, господи, по правде их, азъ же, господи, уповаю на тя!".
И приведоша ему конь и, всед на конь и вьгѣхавъ на велико, силно< и грозно побоище, и видевъ въйска своего бито велми много, а поганых татаръ четверицею сугубь того боле бито и, обратився к Волынцу, рече: "Въистину, Дмитрей, не ложна есть примета твоа, подобает ти всегда въеводою быти".
И нача з братом своимъ и съ оставшими князи и въеводами Уздити по бошцу, сердцем боля кричаше, а слезами мыася, и рече: "Братиа, русскыа сынове, князи и бояре, и въеводы, и дѣти боярьскые! Суди вам господь богъ тою смертию умерети. Положыли есте главы своа за святыа церкви и за православное христианство". И шуѣхавъ мало, наехаше мѣсто, на немъ же лежать побьенп вкупУ князи бѣлозерскые: толма крепко бишася, яко единъ за единаго умре. Ту же близъ лежить убит Михайло Васильевич; над ними же ставъ князь великий, над любезными въеводами, и нача плаката и глаголати: "Братьа моа князи, сынове русскые, аще имате дръзновение у бога, помолптеся о нас, в4 м бо, яко послушаеть вас богъ, да вкупУ с вами у господа бога будем!".
И пакы приёде на иное мѣсто и наѣхавь своего напрьстника Михайла Андреевича Бренка, и близ его лежыть твръдый стражь Семенъ Меликъ, близъ же имъ Тимофѣй Волуевич убиенъ. Над ними же ставъ, князь великий прослезися и рече: "Брате мой възлюбленный, моего ради образа убиенъ еси. Кий бо рабъ тако можеть господину служыти, яко меня ради самъ на смерть смыслено грядяше? Въистинну древнему Авису подобенъ,* иже 6ѣ от плъку Дарьева Перскаго, иже и сей тако сътвори". Лежащу же ту Мелику, рече над ним: "Крепкий мой стражу, твръдо пасомый есмя твоею стражею". Приѣде же на иное мѣсто, видЗ* Пересвѣта черньца, а пред ним лежыт поганый печенѣгъ, злый татаринъ, аки гора, и ту близъ лежыть нарочитый богатырь Григорей Капустинъ. Обратився князь великий и рече: "Видите, братие, починалника своего’, яко сий Александръ Пересвѣт, пособникъ нашь, благословенъ игуменом Сергием и победи велика, силна, зла татарина, от него же было пити многым людем смертнаа чаша".
И отъехавъ на иное мѣсто, и повелУ трубити в събранные трубы, съзы-вати люди. Храбрии же витязи, довълно испытавше оружие свое над погаными половъци, съ всѣх странъ бредут под трубный гласъ. Грядуще же весело, ликующе, пУсни пояху, овии поаху богородичныи, друзии же - мученичныи, инии же - псалом, то есть христианское пѣние.* Кийждо въинъ едет, радуася, на трубный гласъ.
Събранымъ же людем вс Ум, князь великий ста посреди ихъ, плача и радуася: о убиеных плачется, а о здравых радуется. Глаголаше же: "Братиа моа, князи русскыа и боаре мѣстниа, и служылыа люди всеа земля! Вам подобаеть тако служытп, а миЗ* - по достоанию похвалити вас. Егда же упасеть мя господь и буду на своем столУ, на великом княжении, въ градЗ* МосквУ, тогда имам по достоанию даровати вас. Ньпгѣ же сиа управим; коиждо ближняго своего похороним, да не будуть звѣрем на снѣдение телеса христианьскаа".
Стоялъ князь великий за Даном на косгѣх осмь дний, дондеже розо-браша христианъ с нечестивыми. Христианскаа телеса в землю покопаша, а нечестивых телеса повръжена звѣрем и птицам на расхыщение.
* И рече князь великий Дмитрей Ивановичь: "Считайтеся, братие, колких въевод нѣтъ, колкых служылых людей?". Говорить бояринъ московской, имянем Михайло Александрович,* а был в плъку у Микулы у Васильевича, росчетливъ бысть велми: "Нѣтъ у нас, государь, 40 боариновъ московскых, да 12 князей бѣлозерскых, да 13 боаринов посадниковъ новгородскых, да 50 бояриновъ Новагорода Нижнего, да 40 боаринов серпоховскых, да 20 боаринов переславскых, да 25 боаринов костромскых* да 35 боаринов владимерскых, да 50 боаринов суздалскых, да 40 боаринов муромскых, да 33 боаринов ростовскых, да 20 боаринов дмитров-скых, да 70 боаринов можайскых, да 60 боариновъ звенигородскых, да 15 боаринов углетцкых, да 20 боаринов галитцскых, а молодым людем счета нѣт; нъ токмо выдаем: изгыбло у нас дружины всеа полтретьа ста тысящъ и три тысящи, а осталося у нас дружины пятьдесят тысящъ".
Рече же князь великий: "Слава тебе, вышний творецъ, царю небесный, милостивый Спасъ, яко помиловал еси нас, грешных, не предалъ еси нас в руцй врагом нашим, поганым сыядцем. А вам, братьа, князи и боареу и въеводы, и молодые люди, русскые сынове, сужено мѣсто лежати межу Доном и Непром, на полѣ Куликовѣ, на рѣчке Непрядве. Положыли есте головы своа за землю Русскую, за веру христианьскую. Простите мя, братие, и благословите в сем веце и в будущем!". И прослезися на длъгъ час и рече князем и въеводам своим: "Поедем, братье, въ свою землю Залесскую,* къ славному граду Москве и сядем на своих вътчинах и дединах: чести есмя себе доступили и славнаго имяни!".
Поганый же Мамай тогда побѣже с побоища и прибеже къ граду Кафе* и, потаивъ свое имя, прибеже въ свою землю* и не мога тръпѣти, видя себе побужена и посрамлена, и поругана. И пакы пгѣвашеся, яряся зѣлог и еще зло мысля на Русскую землю, аки левъ рыкаа и аки неутолимаа ехидна. И събравъ остаточную свою силу, и еще хотяше изгоном итти* на Русскую землю. И сице ему мыслящу, внезапу прииде к нему вѣсть, яко царь имянем Тактамышъ* съ встока, нолны из Синие Орды, идеть на него. Мамай же, яже бе уготовилъ рать ити было ему на Русскую землю, и онъ с тою ратью пошол противу царя Тактамыша. И стрѣтошася на Кал-ках, и бысть им бой великъ. И царь Тактамышь, победивъ царя Мамаа и прогна его, мамаевы же князи и рядци, и ясовулы, и алпауты биша челом царю Тактамышу. И приатъ их и взя Орду, и сѣде на царстве. Мамай же прибеже пакы в Кафу единъ; потаивъ свое имя, пребываше ту, и познанъ бысть некоим купцем и ту убиенъ бысть фрязы и испровръже зле жывот свой. Сиа же оставим здё.
Слышавъ же Олгордъ Литовскый, яко князь великий Дмитрей Иванович победил Мамаа, възвратися въсвоаси с студом многым. Олегъ же Резанскый, слышав, яко хощет князь великий послати на него рать, убоася и побѣже из своеа отчины и съ княгинею и з боары; и резанци добипт челом великому князю, и князь великий посади на Резани свои наместники.
