Какой сюрприз! Этот малыш уже знал, что он находится среди лучших и сильнейших учеников, хотя никто и никогда не говорил ему об этом, и ему не хотелось быть оскорбленным этой наградой. Не зная, как защитить свое достоинство, он апеллировал к своей принадлежности к мужскому полу!
Что касается наказаний, мы много раз имели дело с детьми, которые доставляли хлопоты другим, несмотря на все наши замечания. Такие дети проходили осмотр у врача. Если ребенок оказывался вполне нормальным, мы отводили ему один из столиков в углу комнаты, усаживали в удобное кресло таким образом, чтобы он мог видеть, как работают его товарищи, и давали ему все интересующие его предметы и игрушки. Подобная изоляция почти во всех случаях успокаивала ребенка – со своего места он видел всех собравшихся, и наглядный пример работающих детей был куда более действенным, чем любые слова, сказанные учителем. Ребенок постепенно убеждался в том, что быть членом трудового коллектива выгодно, и у него возникало желание присоединиться к остальным. И здесь мы снова вернулись к вопросу дисциплины тех детей, которые поначалу бунтовали против нее. Отношение к изолированному ребенку у нас всегда сродни отношению к больному. И я сама, войдя в комнату, первым делом подходила к нему и начинала ласкать его, словно младенца. Затем я обращала внимание на других детей, интересовалась их работой, обращаясь с ними как со взрослыми. Я не знаю, что происходило в душе тех детей, которых, как мы считали, нужно было дисциплинировать, но перемены всегда были налицо. Они с гордостью учились работать и вести себя как следует и всегда проявляли нежную привязанность к учителям и ко мне.
Биологическое понятие свободы в педагогике
С биологической точки зрения концепция свободы в воспитании ребенка в ранние годы его жизни должна пониматься как совокупность наиболее благоприятных условий, необходимых для всестороннего развития его личности. С точки зрения как физиологии, так и духовности этот процесс должен включать в себя свободное развитие интеллекта. Воспитатель должен испытывать благоговение перед жизнью, и только такое отношение даст ему возможность с уважением и живым интересом наблюдать за развитием ребенка. Жизнь детей не является чем-то абстрактным – это жизнь отдельно взятых детей. Существует только одно подлинное биологическое проявление – это живущий индивид; и воспитание должно иметь своим объектом каждую личность в отдельности. Под термином "воспитание" должна подразумеваться активная помощь, необходимая для естественного развития жизни ребенка. Дитя – это растущее тело и развивающаяся душа. Физическая и психическая сущность человека имеет один непреходящий источник – саму жизнь. Мы не должны разрушать и подавлять эти таинственные силы, стоящие за развитием души и тела ребенка, но должны дожидаться от них проявлений, которые, как мы знаем, должны последовать одно за другим.
Окружение, несомненно, является лишь второстепенным фактором феномена жизни; оно может внести свои коррективы – помочь или воспрепятствовать, но не созидать. Современные теории эволюции от Негели до де Фриза говорят о том, что в процессе развития обоих биологических царств (животных и растений) важнейшей движущей силой трансформации как видов, так и отдельных особей является внутренний фактор. Источник развития как видов, так и отдельных особей кроется внутри. Ребенок растет не потому, что он питается, дышит, живет в условиях привычной температуры, он растет потому, что в нем развивается жизненный потенциал, постепенно становясь все более очевидным; он растет, потому что биологическая судьба эмбриона, из которого зародилась его жизнь, определяется наследственностью. Отрочество наступает не потому, что ребенок смеется, танцует, выполняет гимнастические упражнения или хорошо питается, а потому, что он достигает определенного биологического возраста. Жизнь диктует свои правила – она созидает и в то же время ограничивает нас рамками непреодолимых законов. Постоянные характеристики видов неизменны – они могут лишь слегка варьироваться.
Эта концепция, блестяще изложенная де Фризом в его мутационной теории, показывает нам возможности педагогики. Мы можем действовать в пределах вариаций, которые зависят от окружающей среды и имеют незначительные различия от индивида к индивиду. Но мы не можем воздействовать на мутации, связанные некими таинственными узами с самим источником жизни, сила которых настолько велика, что превосходит видоизменяющие факторы среды.
Определенный вид не может мутировать или перейти в другой вид посредством какой бы то ни было адаптации. И с другой стороны – человеческий гений не может быть подавлен никакими ограничениями или неправильными формами обучения.
Окружение тем сильнее воздействует на индивидуальную жизнь, чем она слабее и менее устойчива. Но окружение может воздействовать двояко: поощряя, стимулируя жизнь или подавляя ее. Многие виды пальмовых, например, чудесно произрастают в тропиках, потому что климатические условия здесь более благоприятны для их развития, но в ряде регионов исчезли многие виды животных и растений, поскольку были не в состоянии адаптироваться к существующим там условиям. Жизнь – это величественная богиня, всегда идущая вперед, преодолевающая препятствия, которые внешняя среда воздвигает на ее пути к победе. Эта основная фундаментальная истина, и она применима не только к виду, но и к отдельным его представителям. Ничто не может остановить победоносное продвижение вперед тех, в ком присутствует эта таинственная сила жизни.
Очевидно, что для человечества, и особенно для той его социальной формы, которую мы именуем обществом, самым насущным вопросом остается уход за человеческой жизнью, или даже можно сказать – культивирование этой жизни.
Глава VI
Каким должен быть урок
Говори с ним ясно.
Данте. Ад. Песнь X
Исходя из того, что свободная атмосфера в школе дает ребенку возможность проявить свои природные наклонности, и именно с этой целью мы соответствующим образом подготовили окружающую обстановку и учебные материалы (предметы, с которыми должен работать ребенок), учитель не может ограничивать свои действия только наблюдением, но должен переходить к следующему этапу работы – к эксперименту.
Наш метод подразумевает, что урок сродни эксперименту. Чем больше учитель знаком с методами экспериментальной психологии, тем лучше он поймет, как именно следует проводить занятие. Безусловно, для более точного воплощения этого метода необходимы определенные навыки. По крайней мере, учитель должен побывать в наших домах ребенка, чтобы ознакомиться с фундаментальными принципами метода и понять способы его применения. Наиболее сложным в данном случае является вопрос, связанный с дисциплиной.
В первые дни пребывания в доме ребенка дети не воспринимают идею коллективного порядка; эта идея приходит как результат дисциплинарных упражнений, благодаря которым ребенок учится видеть разницу между добром и злом. Если это так, то очевидно, что в самом начале преподаватель не может проводить коллективные занятия. Подобные уроки всегда будут крайне редки, потому что детей, которым предоставлена свобода, непросто заставить сидеть спокойно на своих местах, с готовностью прислушиваться к словам учителя и внимательно наблюдать за его действиями. Коллективные уроки на самом деле имеют второстепенное значение, и поэтому в наших школах мы их практически не используем.
Особенности индивидуальных уроков: краткость, простота, объективность
Все наши уроки проводятся отдельно с каждым ребенком, и краткость – одна из главных их характеристик. Великий Данте дает прекрасный совет учителям: "Говори с ним ясно". Чем больше мы будем отсекать ненужные слова, тем лучше будет выглядеть наш урок. И, готовясь к уроку, учитель должен уделять этому моменту особое значение, взвешивая каждое слово, которое будет произнесено на занятии.
Вторая характерная черта уроков в доме ребенка – это простота. В них не должно присутствовать ничего, кроме абсолютной истины. Если первое требование краткости диктует учителю избегать лишних слов, то второе требование, близкое к первому, говорит о том, что те самые тщательно подобранные слова должны быть как можно более доступными и нести в себе одну лишь правду.
Третьей характеристикой урока является его объективность. Урок должен быть представлен таким образом, чтобы личность учителя в нем как бы растворялась. На виду должен оставаться лишь тот объект, к которому учитель хочет привлечь внимание детей. Краткий и простой урок должен рассматриваться учителем как способ рассказать детям о каком-то предмете и о той пользе, которую ребенок в состоянии извлечь с его помощью.
В проведении таких уроков учитель должен руководствоваться, прежде всего, методом наблюдения, который подразумевает свободу ребенка. Таким образом, учитель должен наблюдать, насколько ребенок заинтересовался данным предметом, как долго длится этот интерес и т. д. При этом следует обращать внимание даже на выражение лица ребенка. Учитель должен твердо следовать принципу свободы, ведь если заставить ребенка сделать какое-либо неестественное усилие, то учитель так и не узнает, каким могло бы быть спонтанное поведение ученика. И даже если урок был тщательно подготовлен и спланирован в соответствии с требованиями краткости, простоты и объективности, но так и не был понят ребенком или не воспринят им как объяснение какого-то предмета, учитель должен помнить две вещи. Во-первых, ни в коем случае нельзя настаивать на повторении урока, а во-вторых, нельзя показывать ребенку, что тот совершил какую-то ошибку или чего-то не понял, потому что таким образом учитель заставляет ребенка совершить над собой усилие и нарушает тем самым его естественную реакцию, на которую и нужно было опираться в первую очередь, осуществляя принцип наблюдения. Рассмотрим несколько примеров, которые иллюстрируют вышесказанное.
Предположим, что учитель хочет научить ребенка распознавать два цвета: красный и синий. Он хочет привлечь внимание ребенка к объекту объяснения. Поэтому он говорит: "Посмотри сюда". Затем, показывая красный цвет, говорит: "Это красный", повышая немного голос и произнося слово "красный" медленно и отчетливо; затем показывает ему другой цвет: "Это синий". Для того чтобы убедиться в том, что ребенок все понял правильно, учитель говорит: "Дай мне красный, дай мне синий". Представим, что во втором случае ребенок ошибся. Учитель больше не повторяет и не настаивает на повторной попытке. Он улыбается, гладит ребенка по голове и убирает цвета прочь.
Учителя обычно удивляются такой простоте. Часто они говорят: "Но ведь это знает каждый!" Да, это похоже на историю с колумбовым яйцом, но проблема состоит как раз в том, что не каждый умеет проделать такую простую вещь на практике (преподать урок в духе такой простоты). Соизмерять свои действия, приводить их в соответствие с требованиями четкости, краткости и истины – вот непростая задача! Особенно если учитель привык в духе методов старой школы обрушивать на голову ребенка массу ненужных, бесполезных и зачастую лживых слов. Например, учитель, который преподает в обычной школе, часто прибегает к коллективным приемам. Во время такого урока все внимание фокусируется на каком-то одном предмете, которому необходимо научить на данном конкретном занятии. В такой ситуации очень важно заставить всех без исключения детей следить за объяснением учителя, а между тем далеко не все расположены воспринимать данный урок. Учительница, как правило, начинает занятие следующим образом: "Дети, угадайте, что у меня в руке". Она знает, что дети все равно не смогут угадать, и поэтому такой способ привлечения внимания мало чем отличается от обмана. Затем учительница говорит: "Дети, посмотрите на небо! А вы раньше на него смотрели? А вы когда-нибудь видели, как ярко сияют на нем звезды? Нет? Посмотрите-ка на мой передник. Вы знаете, какой это цвет? А не такого ли он цвета, как небо сейчас? Очень хорошо, а теперь посмотрите, какой цвет я держу в своей руке. Он такой же, как на небе и на моем переднике. Это синий. А сейчас посмотрите вокруг и найдите в комнате что-то синее. А вы знаете, какого цвета вишни, а угли в камине?" и прочее.
И после того, как ребенок сделал над собой ненужное усилие, пытаясь догадаться, что же было в руке у учительницы, в его голове начинают вертеться какие-то беспорядочные, не связанные между собой мысли: небо, передник, вишни и т. д. Ему будет очень сложно выделить из этой путаницы главную мысль, которая и была целью этого занятия, а именно распознавание двух цветов: синего и красного. Такая работа мысли, связанная с выбором, непосильна для ребенка, который еще не способен следить за длинными рассуждениями.
На память приходит один случай, когда я присутствовала на уроке арифметики, на котором детям доказывали, что три плюс два равно пяти. Для этой цели учительница использовала счеты с разноцветными бусинами, нанизанными на три тонкие проволочки. На верхней линии она отложила две бусины, чуть ниже – три и на самой нижней – пять. Я не могу точно припомнить, как именно проходил этот урок, но определенно помню, что учительница посчитала необходимым поместить возле двух верхних бусин вырезанную из картона куклу в синей юбочке, которую она окрестила именем одной из учениц, сказав: "Это Мариэттина". Возле нижних трех бусин она прикрепила вторую картонную куколку, в юбке другого цвета, и назвала ее Джиджиной. Я уже не вспомню, как учительница добралась до суммы, но точно помню, что она очень долго разговаривала с этими куклами, передвигая их туда-сюда. И если даже я запомнила этих кукол лучше, нежели сам математический процесс, то что говорить о детях? Если с помощью такого метода дети и смогли усвоить, что три плюс два равно пяти, им пришлось для этого сделать колоссальное усилие над собой, в то время как учительница была занята беседой с куклами.
Во время другого урока учительница попыталась продемонстрировать детям разницу между шумом и тишиной. Она начала рассказывать какую-то историю, как вдруг раздался громкий стук в дверь. Учительница остановилась и воскликнула: "Что там такое? Что происходит? Дети, вы не знаете, что там произошло за дверью? Ну вот, я потеряла мысль. Не помню, на чем я остановилась. Оставим историю без окончания. А вы знаете, что произошло? Вы слышали? Вы поняли что-нибудь? Это был шум. Шум. Ну да ладно, лучше я поиграю с этим младенцем (берет в руки мандолину, завернутую в кусок ткани). Да, малыш, уж лучше я поиграю с тобой. Дети, вы видите младенца у меня на руках?" – спрашивает учительница, обращаясь к классу, на что дети отвечают: "Но это же не младенец. Это мандолина". Но учительница продолжает: "Нет, нет, это маленький ребеночек. И я его очень люблю. Хотите на него взглянуть? Тогда сидите тихо. Похоже, он заплакал и хочет что-то сказать. Может, он хочет сказать "папа" или "мама". – Сунув руку под покрывало, учительница касается струн мандолины: – Вы слышали? Наш малыш заплакал". – "Но это мандолина! – кричат дети. – Вы просто прикоснулись к струнам!" Но учительница невозмутимо продолжает: "Успокойтесь, тихо, посмотрите, что я сейчас сделаю". Она вытаскивает мандолину и начинает играть, говоря при этом: "А это называется звуком".
Было бы смешно предположить, что из этого урока дети поняли разницу между шумом и звуком. У детей, очевидно, сложилось впечатление, что учительница просто пошутила или что она глупа, раз потеряла нить повествования, как только раздался стук в дверь, да еще приняла мандолину за ребенка. Можно сказать с полной уверенностью, что в памяти у детей отпечаталась именно личность учителя, а не предмет обсуждения.
Для педагога, воспитанного на методах традиционного обучения, простой урок – очень сложная задача. Помню, как однажды после моих долгих и подробных наставлений я попросила одного из учителей объяснить детям разницу между квадратом и треугольником с помощью геометрических моделей. Задачей учителя было всего лишь поместить деревянные фигурки в соответствующие по форме выемки. Затем учитель должен был показать ребенку, как обводить пальчиком контуры геометрической фигуры и контуры предназначенной для нее выемки, приговаривая при этом: "Это квадрат, это треугольник". Вместе с тем учительница, к которой я обратилась, начала с того, что заставила ребенка коснуться фигурок, говоря при этом: "Это линия, еще одна, еще и еще. Всего четыре линии, сосчитай и скажи мне, сколько их. А теперь углы, сосчитай их пальчиком, посмотри, их тоже четыре. Посмотри на эту фигурку внимательно, это – квадрат". Я поправила учительницу, сказав, что таким образом она учит ребенка распознавать не формы, а стороны, углы и т. д., а это совсем не то, чему требовалось научить на этом занятии. "Но ведь это одно и то же", – говорила она в свое оправдание. Но на самом деле это разные вещи. Нужно различать геометрический и математический анализ проблемы. Для того чтобы понять, что такое четырехугольник, совсем не обязательно уметь считать до четырех и определять число сторон и углов. Стороны и углы – это абстрактные понятия, которые сами по себе не существуют, а существует только кусочек дерева определенной формы. Сложное объяснение учителя не только сбило с толку ребенка, но и увеличило дистанцию между конкретным и абстрактным, между формой предмета и ее математическим выражением.
Представьте себе, сказала я той учительнице, что архитектор показывает вам красивое здание с куполом, форма которого вас интересует. Рассказать о куполе он может двумя способами: он может обратить ваше внимание на красоту линий, на гармонию пропорций, а затем повести вас внутрь здания и вверх под самый купол, чтобы вы смогли оценить совершенные формы каждого из компонентов композиции, а ваше полное представление о куполе покоилось на общем знании его частей. С другой стороны, архитектор может заставить вас посчитать окна, определить ширину карнизов, и, наконец, он может набросать на бумаге чертеж, изображающий данное строение, рассказать вам о законах статики и написать алгебраические формулы, необходимые для расчетов. В первом случае вы запомните форму купола, а во втором – вы ничего не поймете и уйдете под впечатлением того, что архитектор вообразил, будто беседует с коллегой-инженером, а не с путешественником, цель которого – познакомиться с окружающими его красотами. То же самое происходит, если мы, вместо того чтобы говорить ребенку: "Это квадрат" и просто позволить ему прикоснуться к контурам материально воплощенной фигуры, начинаем проводить геометрический анализ этого контура.