Ты можешь встретить среди них крестьянина, знающего наизусть целые проповеди и при этом не обладающего той силой ума и сердца, которую несут в себе тысячи других людей, способных едва лишь запомнить текст проповеди и ее начало. Среди большого числа не владеющих языком, но обладающих образным мышлением людей иногда можно встретить крестьянина, объем чувственных представлений которого, правда, не выходит за рамки, обусловленные условиями его жизни, но который, упражняясь в заучивании пустых школьных слов, почувствовал силу своей памяти на слова и теперь с жадностью поглощает Библию, проповеди, календари и газеты. Гордый своей выдающейся образованностью, он использует всякий случай, чтобы выложить весь этот непереваренный словесный мусор в том же виде, в каком он его получил. Ты найдешь среди людей, получивших образование в бюргерских школах, таких, души которых превратились в инвентарные списки книг и имен. Лишенные всякой психологической силы, всякого такта в вещах, требующих обычного здравого смысла, они пытаются просвещать простых людей при помощи нелепых компиляций и выдержек из всей массы произведений самых разнородных писателей.
Ни один шарлатан не будет пытаться вылечить полуслепого так, как эти люди; ни один из них, для того чтобы укрепить зрение своего полуслепого пациента, не попытается поставить его на такое место, где ветер будет нести ему в глаза всю пыль и весь дым города. И все же попытку просветить народ при помощи компиляций и цитат можно сравнить только с такой попыткой. Ты встретишь и таких людей, которые выучили в бюргерских школах всю систематику естественных наук и тем не менее настолько плохо знают растения, камни и животных, которые растут, лежат или живут у них перед домом, что, если речь зайдет о состоянии огородной грядки, хлева или кучи разнородных камней, их заткнет за пояс любая работающая на огороде поденщица, любой батрак, любой подручный каменщика.
Притязания таких книжников, правда, чрезвычайно велики, но еще больше притязания тех людей, которые, следуя по тому же пути, стали логиками, учителями морали, учеными-законоведами и преподавателями религии; их заблуждения влекут за собой гораздо более серьезные последствия. Можно встретить логиков, не обладающих никакой культурой мышления, – они просто перечисляют на пальцах логические правила. Ты видишь учителей морали, которые под непомерной тяжестью моральных истин, правил и формул теряют нравственные чувства и становятся морально извращенными людьми. Такого учителя можно сравнить с грузчиком, у которого в результате ежедневного ношения тяжелого груза кожа на спине настолько грубеет, что теряет способность воспринимать более тонкие ощущения, и в конце концов у него вырастает горб. Ты найдешь законников, которые оттачивают формулировку отдельного судебного решения до острия булавки, но выбрасывают из своей судебной практики дух права, которым они должны руководствоваться, как выбрасывают на улицу падаль. Такие люди ловят и убивают невинных при помощи буквы закона, как пауки ловят и умерщвляют мух. Ради того чтобы поддержать видимость справедливости посреди моря несправедливости, они нагромождают закон на закон и превращают их в горы слов, которые приводят в ужас сердца и заставляют содрогнуться человеческий разум.
Вот насколько низко падает человечество в результате пустой болтовни, лишенной наглядной основы, если эта болтовня к тому же еще соединена с бессердечием. Но ниже всего падает человечество в результате соединенного с бессердечием и лишенного наглядной основы пустословия, когда предметом его нападок становится любовь и Бог – источник любви. Если, привыкнув употреблять слова, не имеющие за собой чувственного образа, я назову ежевику, не зная, что из себя представляет эта ягода, то я в худшем случае окажусь немного глупее, чем если бы я стал говорить о ежевике только после того, как я с ней познакомился. Если я похороню себя под словесной горой из юридических формул, не обладая внутренним чувством справедливости, если я даже извращу закон для того, чтобы выиграть свое судебное дело, то ведь все, что я благодаря этому выиграю, или потеряю, или заставлю кого-нибудь выиграть или потерять, касается только денег и материальных ценностей. Однако, если я направлю свое губительное, оторванное от чувственного мира пустословие против таких высоких предметов, для которых в природе не существует равнозначащей ценности; если, не имея опоры в наблюдении, я стану говорить о Боге и любви, а беспрерывное повторение самых святых слов, разговор о Боге и любви превращу в презренное пустословие; если в результате своей бездушной деятельности я паду так низко, что перенесу свои страстишки на самого Бога, буду совершать свои бессердечные поступки от Божьего имени и, наконец, буду поддерживать коварство своего эгоизма, опираясь на тот ложный авторитет, который моя пустозвонная работа создала мне в народе, тогда действительно дело дойдет до самого худшего, до чего могут довести человеческий род претензии пустословия.
c.Наблюдение в единстве с языком воспитывает полного сил и пригодного к жизни человека, который чувствует себя одинаково подготовленным ко всем условиям жизни и всюду ощущает свое превосходство над человеком, получившим чисто словесное воспитание. Полнота наблюдения придает его языку силу, а полнота языка выражает его наблюдения с такой силой, с какой они живут в нем самом. Будучи, таким образом, внутренне самостоятельным благодаря этой двойной силе, такой человек ведет за собой бессловесную толпу, как стадо, и дыханием уст своих сдувает со своего пути пустую болтовню людей, слова которых не имеют чувственной основы. Но без любви и этот человек все-таки будет дьяволом. Без любви ощущение своей двойной силы явится для него только средством для удвоенного эгоизма; без любви это чувство силы волей-неволей сделает его гордецом, насильником и ненасытным; а гордость, насилие и жадность делают из него к тому же и подлеца.
Мать, для которой я пишу! Проникнись глубоко сознанием этого: твое дитя, которое могло стать ангелом благодаря удвоенной силе, которая придается соединением наблюдения с языком, в результате этой же самой силы, если развивать ее в нем без любви, станет средоточием худшей человеческой слабости, унизится до подлости. Мать! Мать! Когда твое дитя, ощущая эту удвоенную силу, остается без любви, в нем угасает божественное начало человеческой природы в апогее этой силы; он уже не чувствует в своей силе этого божественного начала. Мать! Мать! Куда идет твое дитя? Полный сил человек, который не чувствует уже в себе божественного начала, является только получеловеком, и в качестве получеловека он хочет прожить без помех и в приятном расположении духа, но не может сделать этого, так как он только получеловек. Тогда он обращается к людям с требованием, чтобы те обслуживали его для этой цели, и вместе с тем презирает людей за то, что они позволяют ему требовать от них удовлетворения его чувственных запросов. Он плохо обращается с теми, кого презирает, а презирает во все большей степени тех, с кем дурно обращается. В конце концов он начинает презирать самого себя и доходит до состояния исступления. Страдания человечества тогда ничто для него. Ничто для него тогда право и истина. Он попирает ногами все, что встретится ему на пути. Он силой овладевает всем, что бы ему ни полюбилось.
Ах, я отвожу свой взор от чудовища, в которое превратила его страшная сила, и обращаю его к человеку, который, будучи одаренным той же силой, которая превратила человека, лишенного любви, в дьявола среди людей, является ангелом среди людей. Любовь, которой проникнута его жизнь, превращает его силу в божественную, делает его самостоятельным в нравственном отношении; чувство удвоенной силы подымает его высоко над низким чувством эгоизма; любовь помогает ему найти в своей удвоенной силе вдвое больший источник роста божественного начала своего естества. Любовь дает ему способность, полностью ощущая свою силу и даже при помощи этой силы, стать послушным, скромным, воздержанным и альтруистичным. Таким образом люди перестают видеть его силу; среди слабых он и сам производит впечатление слабого; он страдает со страждущими; он радуется со счастливыми; он всем является братом. Но его сила подымает его до сознания отцовства по отношению к тем, кому он служит; в лишенном достоинства, униженном человеке он почитает то же самое божественное начало, которое существует в нем самом, только в более развитом виде.
Мать! Имею ли я право сравнивать этого благородного человека с тем мерзавцем, который из-за своего бессердечия утрачивает силы, приобретенные им в результате соединения наблюдения с языком? В то время как этот негодяй в своем бессердечном эгоизме повсюду старается выдвинуться вперед, чтобы не упустить и тени успеха, тешащего его тщеславие, благородный человек действует скромно, оставаясь в тени. И если первый даже в счастье остается неудовлетворенным, то второй удовлетворен, если его постигает даже несчастье. Первый постоянно сердится на себя за то, что у него не хватает сил урвать больше чувственных удовольствий, чем это удается ему сделать на самом деле. Второй же огорчается, что его положение и силы не позволяют ему делать людям больше добра, чем он фактически делает. Если первого могучие силы эгоизма при всем богатстве, почете и могуществе, которыми он пользуется, влекут к кривым и запутанным тайным тропам во мраке ночи и ко всем тем подлостям, с которыми связано следование по таким тайным путям, то моего благородного человека посреди всех угрожающих ему опасностей бедности, позора и смерти мужество любви подымает до высот жизни.
Истина, которая путем тройного соединения наблюдения, языка и любви с чистым чувством справедливости, с совестью, оказывается заложенной в нем во всей полноте своего нравственного совершенства, достигает в нем высокой силы. С этой своей втрое возросшей силой он встает на защиту страдающего бедняка, невинно оклеветанного человека, подавляемой правды. Он не разрешает сломать треснувшей тростинки, не дает погасить тлеющий светильник. Он противостоит чванливой знати, не дает свершаться насилию. Для врага истины он является обоюдоострым мечом, и ненавидящие справедливость впадают в трепет при виде его. Нет, он не молчит, он не боится! Свет не в состоянии свести на нет результаты соединения в человеке справедливости и истины до тех пор, пока этот человек жив.
Мать, мне казалось, что твоя невинность, твое незнание и твоя любовь обязывают меня рассказать тебе о последствиях, к которым приводит разъединение наблюдения, языка и любви. Я уже сказал тебе и повторяю снова: жизнь и смерть зависят от соединения или разделения этих трех элементов воспитания твоего ребенка, – следовательно, выбирай один из двух путей: путь жизни или путь смерти для своего ребенка. Нельзя рассчитывать на то, что можно, не применяя принуждения или насилия, отвлечь людей, обладающих животной привязанностью к определенному образу жизни, от этого образа жизни, отучить их от ложных притязаний, изменить насильственный характер применяемых ими методов. В еще меньшей степени можно рассчитывать добиться какого-либо успеха в отношении заблуждений, которым с такой силой предаются женщины.
Лебединая песня Песталоцци
Все испытывайте, доброго держитесь, и если что-либо лучшее созреет в вас самих, то в правде и с любовью прибавьте это к тому, что я пытаюсь дать вам в этих строках также в правде и с любовью.
Идея элементарного образования, для теоретического и практического разъяснения которой я пожертвовал большею частью моих зрелых лет, чтобы самому более или менее познакомиться с ее объемом, эта идея есть не что иное, как идея о согласии ее с природой в деле развития способностей и сил человеческого рода.
Но для того, чтобы хоть приблизительно понять сущность и объем стремления к этой природосообразности, прежде всего надо спросить: что такое человеческая природа? В чем, собственно, заключается сущность, в чем – отличительные признаки человеческой природы как таковой? И я ни на минуту не решусь себе представить, что истинной основой человеческой природы как таковой может быть какая-нибудь из сил и способностей, общая у меня с животными. Я не могу иначе, я должен признать, что настоящая сущность человеческой природы есть вся совокупность способностей и сил, которыми человек отличается от всех земных тварей, не принадлежащих к числу людей. Я должен признать, что не моя смертная плоть и кровь, не животное чувство человеческих желаний, а способности моей человеческой души, моего человеческого ума, равно как мои эстетические способности, есть то, что составляет человеческое в моей природе, или, что все равно, мою человеческую природу. Из этого в таком случае естественно следует: на идею элементарного образования следует смотреть как на идею природосообразного развития сил и способностей человеческой души и человеческого ума, а также эстетических способностей.
Естественность, которой добивается эта идея для средств развития и образования наших сил и способностей, вследствие этого требует также в полном объеме подчинения требований нашей животной природы высшим требованиям духовной, божественной сущности наших душевных, умственных и эстетических способностей и сил: в сущности, лишь подчинения нашей плоти и крови нашему духу. Из этого далее следует: все искусственные способы при верном природе развитии человеческих сил и способностей предлагают если не точное знание, так по крайней мере живое, внутреннее сознание необходимости того пути, которого придерживается сама природа при развитии наших сил. Этот путь покоится на вечных, неизменных законах, заключающихся в существе каждой из них с непреодолимым стремлением ее к развитию. Всякий естественный ход нашего развития существенным образом вытекает из этого стремления. Человек хочет всего, к чему он чувствует в себе силы, и должен всего этого хотеть в силу этих присущих ему стремлений.
Сознание этой силы и есть выражение вечных, непреложных и неизменных законов, которые лежат в основании естественного хода развития человеческих способностей.
Эти законы, в сущности вытекающие из свойств каждой отдельной человеческой способности, существенно отличаются друг от друга, как и сами силы, которым они присущи, вытекают из единства человеческой природы и в силу этого, при всем своем разнообразии, внутренне и в существе связаны между собою, и, собственно, благодаря гармонии и равновесию, в котором они существуют в людях друг около друга, они являются для них действительно естественными и образовательными. Это во всех отношениях доказанная истина, что лишь то действительно, истинно и естественно развивает человека, что охватывает человека во всей совокупности сил человеческой природы, т. е. душу, ум и силу; все, что не так, все, что не охватывает все его существо, охватывает его не согласно с требованием природы и не является для него образовательным в полном смысле этого слова. Все, что охватывает его лишь односторонне, т. е. по отношению к одной из его сил, будет ли то душа, или ум, или способность эстетическая, губит и разрушает равновесие наших сил и приводит к неестественным средствам для нашего образования, следствием чего является общее искажение и порча человеческого рода. Средствами, которые предназначены возвысить мои душевные чувства, никогда не могут быть развиты силы человеческого ума; точно так же, как средствами, которые естественно служат к развитию человеческого ума, не могут быть естественно и в достаточной мере облагорожены силы человеческой души.
Всякое одностороннее развитие одной из наших сил не истинно, не естественно, это только кажущееся развитие, это есть "медь звенящая и кимвал бряцающий" (Мф., 19, 6) человеческого развития, а не само развитие.
Истинное, естественное развитие по самой своей сущности рождает стремление к совершенству, стремление к совершенствованию человеческих сил. Односторонность же их развития, также по самому своему существу, приводит к разрушению, к разложению и, наконец, к гибели той совокупности сил человеческой природы, из которой только и может истинным и совершенным образом возникнуть это стремление. Единство сил нашей природы навсегда дано людям Богом как существенная основа всех человеческих средств для достижения нашего усовершенствования; и в этом отношении всегда справедливо выражение: "Что Бог сочетал, того человек да не разлучает" (1 Кор., 13, 1). Если он делает это по отношению к своему развитию, то, в каком бы направлении он это ни делал, он делает из нас полулюдей, у которых нельзя ни искать, ни найти ничего хорошего.
Равновесие сил, безусловно требуемое для идеи элементарного образования, требует в свою очередь естественного развития каждой из отдельных основных сил нашей природы. Каждая из них развивается на основании вечных, неизменных законов, и их развитие только тогда можно назвать естественным, когда оно находится в согласии с вечными законами нашей природы. Всякий раз, как оно становится в противоречии с этими законами, оно делается неестественным и даже противоестественным. Законы, лежащие в основе естественного развития каждой отдельной из наших сил, сами по себе существенно различны. Человеческий ум вовсе не получает естественного развития, если развивается по законам, по которым человеческая душа доводит свои силы до чистейшей высоты; и законы, по которым естественно развиваются наши чувства и члены, также существенно отличаются от тех, которые в состоянии дать правильное развитие силам нашей души и ума.
Но каждая из этих отдельных сил естественно развивается, собственно говоря, лишь посредством простого ее упражнения.
Человек естественно развивает свою нравственную жизнь, любовь и веру лишь посредством дела любви и веры.
Точно так же человек развивает свои умственные способности, способность мышления, лишь посредством самого факта мышления.
И внешние основы своих художественных и профессиональных способностей, свои чувства, органы и члены он естественно развивает лишь посредством их упражнения.
И сама природа каждой из этих сил побуждает человека упражнять их. Глаз хочет смотреть, ухо – слышать, нога – ходить, и рука – хватать. Но также и сердце хочет верить и любить. Ум хочет мыслить. В каждой способности человека заключается стремление выйти из состояния безжизненности и неловкости и стать развитой силой, которая в неразвитом виде находится в нас лишь как зародыш силы, а не как сама сила.