2. Операции подводного флота во взаимодействии с авиацией будут продолжаться до тех пор, пока не будут отрезаны все пути, по которым доставляется снабжение на Британские острова. Даже если наши острова капитулируют, а Британская империя будет продолжать сражаться, блокада Англии будет продолжаться, хотя бы это грозило голодной смертью всем ее обитателям до последнего.
Во время третьей беседы, 15 мая, не было сказано ничего особенного, за исключением нескольких пренебрежительных замечаний о Вашей стране и о той помощи, которую Вы сможете оказать нам. Боюсь, что на него, в частности, не производит особого впечатления то, что ему известно, по его мнению, о выпускаемых Вами самолетах.
Гесс, по-видимому, пребывает в добром здравии и не нервничает, причем у него не наблюдается обычных признаков умопомешательства. Он заявляет, что этот полет в Англию является его собственной идеей и что Гитлеру не было известно о нем заранее. Если ему можно верить, то он рассчитывал связаться с участниками "движения за мир" в Англии, которым он помог бы прогнать нынешнее правительство. Если он говорит искренне и находится в здравом уме, то это отрадный признак плохой работы германской разведки. С ним не будут плохо обращаться, но желательно, чтобы пресса не представляла его и его авантюру в романтическом свете. Нам не следует забывать о том, что он несет долю ответственности за все преступления Гитлера и является потенциальным военным преступником, судьба которого в конечном счете неизбежно должна зависеть от решения союзных правительств.
Г-н президент, все вышесказанное сообщается только для Вашего личного сведения. Мы здесь полагаем, что на некоторое время лучше предоставить прессе заняться обсуждением этого вопроса с тем, чтобы дать немцам пищу для догадок. Пленные немецкие офицеры, которые находятся здесь, были сильно взволнованы этим известием, и я не сомневаюсь, что германская армия будет чрезвычайно встревожена тем, что он может проболтаться о чем-нибудь".
* * *
Объяснения, которые сам Гесс дал врачу, вряд ли проливают больше света на этот вопрос. 22 мая его врач сделал следующее сообщение:
"Он (Гесс) заявил, что его приводили в ужас сообщения об ожесточенных налетах на Лондон в 1940 году и ему страшно было думать о том, сколько детей и матерей погибло в результате этих налетов. Это настроение еще усиливалось, когда он смотрел на свою собственную жену и на сына, и оно в конечном счете привело его к решению полететь в Англию и договориться о достижении мира с той большой группой противников войны, которая, по его мнению, имеется в Англии. Он подчеркивал при этом, что личные соображения не сыграли никакой роли в его решении – это было растущее стремление, к которому его побуждал свойственный ему идеализм.
Именно в таком настроении ему пришлось услышать, как его астролог Хаусгофер высказал аналогичные мысли и упомянул при этом о герцоге Гамильтонском как о человеке здравого ума, которого тоже, вероятно, приводит в ужас эта бессмысленная бойня. Хаусгофер также рассказал ему, что он три раза видел во сне, как Гесс управляет самолетом, который летит куда-то в неизвестном направлении. Гесс понял замечания, исходившие от этого человека, как сигнал о том, что он должен вылететь в нашу страну в качестве эмиссара мира, чтобы найти герцога Гамильтонского, который доставит его к королю Георгу.
Нынешнее английское правительство будет смещено, а вместо него власть возьмет в свои руки партия, стремящаяся к миру. Он утверждал, что не станет разговаривать с этой "кликой", то есть с нынешним правительством, которое постарается сделать все возможное, чтобы помешать осуществлению его миссии, но очень туманно высказывался относительно того, какие государственные деятели должны будут его заменить, и, по-видимому, был чрезвычайно плохо информирован о том, какие политические деятели имеются в нашей стране и какое положение они занимают…
Он рассказывал, как он обратился к Вилли Мессершмитту и получил самолет, на котором тренировался в самой Германии для полетов на дальнее расстояние, и как он вылетел в свое путешествие, когда уже считал себя подготовленным к нему. Он утверждал, что у него нет сообщников и что он проявил большое искусство в подготовке к полету, сам разработал свой маршрут и пилотировал самолет с такой точностью, что сумел приземлиться на расстоянии каких-нибудь десяти миль от места своего назначения, Дангевела".
Кабинет предложил лорду Саймону проинтервьюировать Гесса, и встреча их состоялась 10 июня. Гесс сказал:
"Когда фюрер пришел к заключению, что здравый смысл не может восторжествовать в Англии, он поступил в полном соответствии с правилом поведения, рекомендуемым адмиралом лордом Фишером: "Умеренность в войне – безумие. Если вы решили нанести удар, наносите его изо всей силы и всюду, где можете".
Но я могу подтвердить, что фюреру всегда было тяжело отдавать приказания об этих атаках (подводного флота и авиации). Ему это причиняло острую боль. Он всегда полностью сочувствовал английскому народу, который является жертвой этого метода ведения войны… Он говорил, что даже победитель не должен предъявлять слишком суровых условий стране, с которой он хочет прийти к соглашению".
Затем Гесс повторил свою основную мысль:
"Я считал, что, если бы Англии стало известно об этом, она, возможно, также проявила бы готовность к соглашению с нами".
В данный же момент положение Англии было безнадежным. Если бы она не согласилась на эти условия, то "рано или поздно настал бы день, когда она оказалась бы вынужденной согласиться на них".
На это лорд Саймон ответил:
"Не думаю, что этот аргумент покажется кабинету очень убедительным, так как в нашей стране, знаете ли, живут довольно храбрые люди и мы не очень-то любим угрозы!"
* * *
Советское правительство было чрезвычайно заинтриговано эпизодом с Гессом, и оно создало вокруг него много неправильных версий. Три года спустя, когда я вторично приехал в Москву, я убедился, насколько Сталин интересовался этим вопросом. За обедом он спросил меня, что скрывалось за миссией Гесса. Я кратко сообщил ему то, что изложил здесь. У меня создалось впечатление, что, по его мнению, здесь имели место какие-то тайные переговоры или заговор о совместных действиях Англии и Германии при вторжении в Россию, которые закончились провалом. Зная, какой он умный человек, я был поражен его неразумностью в этом вопросе.
Когда переводчик дал мне понять, что Сталин не верит моим объяснениям, я ответил через своего переводчика:
"Когда я излагаю известные мне факты, то ожидаю, что мне поверят".
Сталин ответил на мои резковатые слова добродушной улыбкой:
"Даже у нас, в России, случается многое, о чем наша разведка не считает необходимым сообщать мне".
Я не стал продолжать этот разговор.
Размышляя над всей этой историей, я рад, что не несу ответственности за то, как обращались с Гессом. Какую бы моральную вину ни нес немец, который был близок к Гитлеру, Гесс, по-моему, искупил ее своим исключительно самоотверженным и отчаянным поступком, вдохновленным бредовыми благими побуждениями.
Он явился к нам по своей доброй воле и, хотя его никто на это не уполномочивал, представлял собой нечто вроде посла. Этот случай именно так и следует рассматривать.
Часть 11. Немезида наказывает Россию
Немезида олицетворяет собой "богиню возмездия, которая разрушает всякое неумеренное счастье, обуздывает сопутствующую ему самонадеянность… и карает особо тяжкие преступления".
Сейчас нам предстоит вскрыть ошибочность и тщетность хладнокровных расчетов Советского правительства и колоссальной коммунистической машины и их поразительное незнание собственного положения. Они проявили полное безразличие к участи западных держав, хотя это означало уничтожение того самого второго фронта, открытия которого им суждено было вскоре требовать.
Они, казалось, и не подозревали, что Гитлер уже более шести месяцев назад принял решение уничтожить их. Если же их разведка поставила их в известность о переброске на Восток огромных германских сил, усиливавшейся с каждым днем, то они упустили многие необходимые шаги, которые следовало предпринять при этих обстоятельствах. Так, они дали Германии захватить все Балканы. Они ненавидели и презирали западные демократии; но в январе Советское правительство еще могло при активной помощи Англии объединить четыре страны – Турцию, Румынию, Болгарию и Югославию, имевшие жизненное значение для него самого и его безопасности, и создать балканский фронт против Гитлера.
Советский Союз ничего не сделал, чтобы помешать разброду между ними, и в результате все эти страны, кроме Турции, были поглощены одна за другой. Война – это по преимуществу список ошибок, но история вряд ли знает ошибку, равную той, которую допустили Сталин и коммунистические вожди, когда они отбросили все возможности на Балканах и лениво выжидали надвигавшегося на Россию страшного нападения или были неспособны понять, что их ждет. До тех пор мы считали их расчетливыми эгоистами. В этот период они оказались к тому же простаками.
Сила, масса, мужество и выносливость матушки России еще должны были быть брошены на весы. Но если брать за критерий стратегию, политику, прозорливость и компетентность, то Сталин и его комиссары показали себя в тот момент Второй мировой войны совершенно недальновидными.
* * *
До конца марта я не был убежден, что Гитлер решился на смертельную войну с Россией, и не знал, насколько она близка. Донесения нашей разведки очень подробно показывали усиленные переброски германских войск к Балканским государствам и на их территорию, которыми ознаменовались первые три месяца 1941 года. В этих псевдонейтральных государствах наши агенты могли передвигаться довольно свободно и были в состоянии сообщать нам точные сведения о крупных германских силах, двигавшихся по железным и шоссейным дорогам на юго-восток. Однако ни одно из таких передвижений не означало обязательно вторжение в Россию, и все они легко могли быть объяснены германскими интересами и политикой в Румынии и Болгарии, замыслами Германии в отношении Греции и ее соглашениями с Югославией и Венгрией. Гораздо труднее было получить сведения о колоссальной переброске сил через Германию на главный русский фронт, простиравшийся от Румынии до Балтики. Чтобы Германия на этом этапе, даже не очистив Балканы, начала новую большую войну с Россией – это, казалось мне, слишком хорошо, чтобы быть истиной.
Мы не знали содержания переговоров, происходивших в ноябре 1940 года между Молотовым, Гитлером и Риббентропом в Берлине, а равно и содержания переговоров и предполагаемых пактов, которые последовали за ними. Не было никаких признаков уменьшения германских сил, расположенных против нас на другом берегу Ла-Манша. Германская авиация продолжала совершать сильные налеты на Англию. То, как Советское правительство истолковало концентрацию германских войск в Румынии и Болгарии, явно примирившись с ней, сведения, которыми мы располагали относительно отправки в Германию из России больших и ценных грузов, очевидная общая заинтересованность обеих стран в завоевании и разделе Британской империи на Востоке – все это делало более вероятным, что Гитлер и Сталин скорее заключат сделку за наш счет, чем будут воевать друг с другом.
Наше объединенное разведывательное управление разделяло это мнение. 7 апреля оно заявило, что в Европе распространяются слухи о намерении немцев напасть на Россию. Хотя Германия, указывало управление, располагает на Востоке значительными силами и можно ожидать, что рано или поздно она будет воевать с Россией, представляется невероятным, чтобы она решила открыть сейчас еще один большой фронт. По мнению объединенного разведывательного управления, ее главной целью в 1941 году оставался разгром Соединенного Королевства.
Еще 23 мая это управление, в которое входили представители всех трех видов вооруженных сил, сообщало, что слухи о предстоящем нападении на Россию утихли и имеются сведения, что эти страны намерены заключить новое соглашение. Управление считало это вероятным, поскольку нужды затяжной войны требовали укрепления германской экономики. Германия могла получить от России необходимую помощь либо силой, либо в результате соглашения.
Управление считало, что Германия предпочтет последнее, хотя, чтобы облегчить достижение этого, будет пущена в ход угроза применения силы. Сейчас эта сила накапливалась. Имелось множество данных о строительстве на оккупированной немцами территории Польши шоссейных дорог и железнодорожных веток, о подготовке аэродромов и усиленной концентрации войск, включая войска и авиационные части с Балкан.
Наши начальники штабов были проницательнее своих советников и имели более определенное мнение.
"У нас имеются ясные указания, – предупреждали они 31 мая командование на Среднем Востоке, – что немцы сосредоточивают сейчас против России огромные сухопутные и военно-воздушные силы. Используя их в качестве угрозы, они, вероятно, потребуют уступок, могущих оказаться весьма опасными для нас. Если русские откажут, немцы выступят".
Только 5 июня объединенное разведывательное управление сообщило, что, судя по масштабам германских военных приготовлений в Восточной Европе, на карту поставлен, видимо, более важный вопрос, чем экономическое соглашение. Возможно, что Германия желает устранить со своей восточной границы потенциальную угрозу становящихся все более мощными советских вооруженных сил. Управление не считало пока возможным сказать, будет ли результатом этого война или соглашение. 10 июня оно заявило: "Во второй половине июня мы станем свидетелями либо войны, либо соглашения".
И наконец, 12 июня оно сообщило: "Сейчас имеются новые данные, свидетельствующие о том, что Гитлер решил покончить с помехами, чинимыми Советами, и напасть".
* * *
Я не довольствовался этой формой коллективной мудрости и предпочитал лично видеть оригиналы. Поэтому еще летом 1940 года я поручил майору Десмондду Мортону делать ежедневно подборку наиболее интересных сообщений, которые я всегда читал, составляя таким образом, иногда значительно раньше других, собственное мнение.
Так, в конце марта 1941 года я с чувством облегчения и волнения прочитал сообщение, полученное от одного из наших самых надежных осведомителей, о переброске германских танковых сил по железной дороге из Бухареста в Краков и обратно. Для меня это было вспышкой молнии, осветившей все положение на Востоке. Внезапная переброска к Кракову столь больших танковых сил, нужных в районе Балкан, могла означать лишь намерение Гитлера вторгнуться в мае в Россию. Отныне это казалось мне его несомненной основной целью.
Я изыскивал средства предостеречь Сталина, чтобы, обратив его внимание на угрожающую ему опасность, установить с ним связи наподобие тех, которые я поддерживал с президентом Рузвельтом. Я написал краткое и загадочное письмо, надеясь, что сам этот факт и то, что это было первое письмо, которое я посылал ему после моей официальной телеграммы от 25 июня 1940 года, рекомендовавшей сэра Стаффорда Криппса как посла, привлекут его внимание и заставят призадуматься.
"Премьер-министр – Стаффорду Криппсу. 3 апреля 1941 года.
Передайте от меня Сталину следующее письмо при условии, что оно может быть вручено лично вами.
Я располагаю достоверными сведениями от надежного агента, что, когда немцы сочли Югославию пойманной в свою сеть, то есть после 20 марта, они начали перебрасывать из Румынии в Южную Польшу три из своих пяти танковых дивизий. Как только они узнали о сербской революции, это передвижение было отменено. Ваше превосходительство легко поймет значение этих фактов".
Министр иностранных дел, вернувшийся к этому времени из Каира, добавил несколько замечаний:
"1. Если оказанный Вам прием даст Вам возможность развить доводы, Вы можете указать, что это изменение в дислокации германских войск говорит, несомненно, о том, что Гитлер из-за выступления Югославии отложил теперь свои прежние планы создания угрозы Советскому правительству. Если это так, то Советское правительство сможет воспользоваться этим, чтобы укрепить свое собственное положение. Эта отсрочка показывает, что силы противника не являются неограниченными, и иллюстрируем преимущества, которые даст создание чего-либо похожего на единый фронт.
2. Совершенно очевидно, что Советское правительство может укрепить свое положение, оказав материальную помощь Турции и Греции и через последнюю – Югославии. Эта помощь могла бы настолько увеличить трудности немцев на Балканах, что им пришлось бы еще отложить свое нападение на Советский Союз, о подготовке которого свидетельствует столь много признаков. Если, однако, сейчас не будут использованы все возможности вставлять немцам палки в колеса, то через несколько месяцев опасность может возродиться.
3. Вы, конечно, не станете намекать, что мы сами просим у Советского правительства какой-то помощи или что оно будет действовать в чьих-либо интересах, кроме своих собственных. Но мы хотим, чтобы оно поняло, что Гитлер намерен рано или поздно напасть на Советский Союз, если сможет; что одного его конфликта с нами еще недостаточно, чтобы помешать ему это сделать, если он не окажется одновременно перед особыми трудностями вроде тех, с которыми он сталкивается сейчас на Балканах, и что поэтому в интересах Советского Союза предпринять все возможные шаги, дабы помешать ему разрешить балканскую проблему так, как ему этого хочется".