В отношениях между Россией и иракским Курдистаном тормозящую роль играет и определенный психологический фактор, заключающийся в следующем. Как известно, успех переговоров обычно зависит от способности сторон понять друг друга, то есть взглянуть на ситуацию глазами партнера. В случаях когда представители одного государства ведут переговоры с представителями другого, это достигается легко: с обеих сторон фигурируют принципиально аналогичные государственные интересы. Совершенно иной является ситуация, когда государственный чиновник имеет дело с неким национальным движением, которое к тому же воспринимается как сепаратистское (то есть враждебное государственной целостности по своей природе). Между тем курды вообще и иракские курды в частности (несмотря на существующие у них государственные институты) воспринимаются именно в таком ключе. Отсюда вытекает роковой недостаток: невозможность понять партнера и признать его равным себе в смысле прав и интересов. При переговорах с курдами российская сторона должна прежде всего исходить из представления, что ей противостоят не какие-то групповые притязания и амбиции, а сфера национальных интересов, подобных национальным интересам самой России. Само по себе признание факта наличия этих интересов (от интересов безопасности до престижных включительно) есть сonditio sine qua non, непременное условие, вне которого переговоры изначально теряют смысл. К сожалению, многие даже непредубежденные в отношении курдов чиновники по-прежнему видят в них скорее предмет манипуляций со стороны "настоящих" политиков, чем самостоятельный политический субъект, и надеются вести дело с помощью ни к чему не обязывающих полуобещаний.
Российская Федерация и "Большой Курдистан"
Если иракский Курдистан по крайней мере начал восприниматься как политический субъект и объективно существующая данность, то с осознанием в российской политике курдского вопроса во всей его целостности дело обстоит гораздо хуже. Кроме уже упомянутой инерции политического мышления тому есть еще ряд конкретных причин. Прежде всего практически не существует научных кадров, которые бы в достаточной мере располагали информацией и знаниями и могли на высоком научном уровне проанализировать нынешнюю ситуацию или хотя бы подготовить по ней сколько-нибудь толковую справку. В настоящее время нет ничего близкого той живой и активной курдоведческой школе, которая существовала в первой половине ХХ века; несколько курдоведов, в основном людей очень почтенного возраста, заняты либо историей, либо этнографией и практически не имеют "оперативной информации" о происходящем в Курдистане. Со своей стороны, специалисты – арабисты, иранисты и тюркологи, пользующиеся информацией из некурдских источников, когда касаются курдского вопроса, в большинстве своем воспринимают его под углом зрения соответствующих народов. Это же относится и непосредственно к специалистам МИДа, где есть отдел Турции, отдел Сирии, Ирана и Ирака, но нет какой-либо группы, которая бы специально изучала вопросы, связанные с курдами. Все это, разумеется, не может способствовать адекватному восприятию курдского движения и курдской проблемы. Между тем последние события показывают резкий рост национального и политического самосознания среди курдов всех частей Курдистана, что превращает курдское движение в важнейший политический фактор на Ближнем Востоке. Все это накладывается на заинтересованность США в изменении сложившегося status quo, в чем, безусловно, они будут опираться на курдов.
В такой ситуации России следует найти способ, каким можно было бы использовать курдское движение в свою пользу. Прежняя политика, построенная исключительно на защитных реакциях, призывах к сохранению status quo и игнорировании неприятных реалий, при этом оказывается не просто безуспешной, но контрпродуктивной. Вообще, если говорить о "стабильности" на Ближнем Востоке всерьез, а не в том смысле, в каком употребляют это слово политики "школы Евгения Примакова", то прежде всего следует отметить, что прежняя система, слом которой провозгласили своей целью американцы, обеспечивала ее менее всего. Восстание Барзани, ирано-иракская война, сопровождавшаяся геноцидом курдов, кувейтская авантюра Саддама – таковы основные этапы этой "стабильной" системы; сюда же следует прибавить попытки Саддама и иранских аятолл создать ядерное оружие. Система эта сама по себе могла существовать только в ситуации холодной войны и блокового противостояния, позволявшей ближневосточным режимам держаться у власти за счет лавирования между сверхдержавами. С окончанием холодной войны она стала рушиться сама собой. Эта система не была способна разрешить ни одной социальной или национальной проблемы, но в лучшем случае лишь загоняла их внутрь, тем самым усиливая их потенциальную взрывоопасность. В полной мере сказанное относится и к курдской проблеме. Таким образом, выступления в пользу status quo объективно являются выступлениями не за, а против установления стабильности в регионе.
Как ни относиться к американским планам реорганизации Ближнего Востока – факт состоит в том, что регион объективно нуждается в коренных преобразованиях, благодаря которым, в частности, в нем могла бы установиться реальная стабильность, хотя бы относительная. Вопрос, следовательно, стоит о роли и месте России в этих процессах и о тех выгодах, которые она способна получить от участия в них. Поддержка хотя бы самых основных общедемократических прав курдов в этом отношении явилась бы хорошим заделом на будущее. И в первую очередь следует отказаться от внушаемого мистического ужаса перед курдским вопросом. Курдский вопрос – действительно мина под всем регионом; но мину следует разрядить, иначе она рано или поздно взорвется. Очевидно, что разрядить мину невозможно, не удовлетворив по крайней мере основных первоочередных требований курдов. Все это, безусловно, связано с определенными политическими изменениями – но тем более необходимо, чтобы эти изменения происходили по возможности мирно и предсказуемо, под международным контролем.
Следует также отметить, что курдское национальное самосознание в настоящее время претерпело качественное изменение, преодолев некую критическую точку. Вообще, если бросить общий взгляд на развитие курдского национализма, то можно отметить следующие этапы и тенденции.
В начале ХХ века это были сепаратистские выступления отдельных племен, во многом еще вполне средневековые по своему характеру. В середине ХХ века курды уже создали национально-освободительное движение в собственном смысле слова, имевшее идеологию, программу, поднимавшее локальные восстания и производившее попытки создания собственной государственности. В конце ХХ века курды смогли создать собственные государственные структуры в Ираке и приобрести таким образом опыт реальной государственности. В настоящий момент, когда эти структуры упрочились и были легализованы, а курдское сообщество оказалось тесно связанным между собой благодаря новейшим информационным и коммуникационным системам (Интернет, спутниковая телевизионная и телефонная связь), курды окончательно осознали себя единой нацией и как бы гражданами незримо существующего 40-миллионного государства. События в Сирии в марте 2004 года являются тому ярким доказательством. При этом каждый новый успех национального дела вызывает живейший отклик во всей курдской среде; таким образом, процессы идут по принципу цепной реакции, развиваясь и ширясь. В такой ситуации мечтать о сохранении status quo по крайней мере наивно.
Быть может, более продуктивным был бы обратный подход: гипотетически представить себе, что события пошли по крайнему сценарию (то есть что у границ России возник пресловутый "Большой Курдистан") и продумать, какие выгоды могла бы получить Россия в случае подобного развития событий.
Как известно, курдский национализм носит безусловно светский, почти атеистический характер; таким образом гипотетический "Большой Курдистан" окажется барьером на пути двух идеологий разом, опасных для целостности и будущего России: пантюркизма и исламизма. Улучшит или ухудшит его возникновение военно-стратегическое положение России? На этот вопрос нельзя ответить однозначно. В настоящее время иракский и турецкий Курдистан (но не иранский и не сирийский) являются фактически плацдармами для НАТО и США. В обозримом будущем эта ситуация сохранится в любом случае. Однако Россия может получить некие дивиденды за поддержку курдов в момент, когда им такая поддержка окажется особенно необходима. Причем при известном развитии событий такую "плату" можно будет потребовать не только с самих курдов, но и с США. Дело в том, что в условиях подъема курдского движения в Турции американцы вполне могут решить, что для удержания контроля над турецким Курдистаном его следует отделить от Турции. В любом случае, если бы удалось мирным и бескровным путем создать "Большой Курдистан" – это можно было бы счесть исторической удачей, так как ликвидировало бы один из самых болезненных и взрывоопасных вопросов. Разумеется, в реальности разрешение курдского вопроса возможно вовсе не обязательно таким "традиционным" способом, как создание суверенного национального государства. Возможны и другие, так сказать, компромиссные формулы. Однако совершенно несомненно, что тем или иным путем, в той или иной форме, 40 миллионов курдов добьются своего национального самоопределения. Важно, чтобы Россия не пропустила этот процесс. В настоящий момент "курдский фактор" работает исключительно на США; следует заставить его работать также и на Россию.
Выводы и рекомендации
Итак, мы предлагаем изначально исходить из того постулата, что идея поддержания status quo как знамя и принцип всей ближневосточной политики контрпродуктивна; что изменения на Ближнем Востоке назрели объективно и в настоящее время будут происходить во все более ускоряющемся темпе; что для того, чтобы не оказаться на обочине этих изменений, России следует обратить серьезнейшее внимание на курдский фактор и воспринимать его уже не как досадную помеху и предмет для манипуляций, а как важнейший, может быть даже ключевой, компонент происходящих изменений. Для этого в первую очередь следует восстановить авторитет и престиж России среди курдов, сильно подорванный в результате близорукой политики последних десятилетий, и прежде всего наладить теснейшие отношения с иракским Курдистаном:
• признать (не обязательно публично) ошибки, допущенные в отношении иракских курдов (поддержка Саддама, протесты против зоны безопасности и так далее);
• официально признать справедливость национальных требовании курдов;
• открыть российское консульство в Эрбиле;
• поддерживать права курдов в ООН и других международных организациях;
• развивать сотрудничество между иракским Курдистаном и отдельными субъектами Федерации России (напр. Москвой, Татарстаном, Башкортостаном и так далее);
• развивать межпартийные связи между российскими и курдскими политическими организациями;
• создать в Думе группу друзей курдского народа;
• создать в МИДе группу по курдскому вопросу для мониторинга и анализа информации;
• усилить курдоведение (финансирование курдоведческих структур, подготовку новых кадров);
• развивать студенческий, научный и культурный обмен;
• активней подключать российских курдов к работе по укреплению и расширению связей с курдами на Ближнем Востоке.
Апрель 2005 года
Мамед Аракелов
Дежавю: третья попытка Закавказской федерации
ИДЕЯ ОБЪЕДИНЕНИЯ трех закавказских республик – Азербайджана, Армении и Грузии в единое конфедеративное или федеративное государство, то есть создания некой наднациональной структуры как одного из способов разрешения региональных конфликтов в Закавказье, витает в воздухе уже давно и имеет как своих сторонников, так и противников. И хотя о проработке этой идеи никаких официальных сообщений нет, тем не менее некоторые события позволяют считать, что определенные работы в этом направлении ведутся. Наиболее отчетливо подобный вариант урегулирования конфликтов просматривается в инициативе неправительственной британской организации LINKS по созданию Южнокавказской парламентской инициативы, основной задачей которой сегодня является широкое обсуждение вопросов интеграции стран Южного Кавказа в структуры Европы. Вместе с тем LINKS этим не ограничивается и активно лоббирует дальнейшее преобразование этой инициативы в Южнокавказскую парламентскую ассамблею. Нельзя не обратить внимания и на заявления о "едином Южном Кавказе", делавшиеся время от времени руководителями Грузии (как бывшего, Эдуарда Шеварднадзе, так и нынешнего, Михаила Саакашвили), со всей очевидностью стремящихся взять на себя функцию локомотива, а следовательно и лидера интеграционных и демократических процессов в Закавказье. Какими функциями будет наделена парламентская ассамблея в случае ее образования, могут ли за этим последовать более глубинные интеграционные процессы, какие есть для этого предпосылки и к чему они могут привести? Чтобы ответить на эти вопросы, имеет смысл рассмотреть две предыдущие, неудачные попытки создания единого закавказского государственного образования.
Попытка первая
После победы Февральской революции 1917 года в России наместничество на Кавказе прекратило свое существование. Российское Временное правительство передало управление Закавказьем краевому органу власти – Особому закавказскому комитету, который был сформирован по национальному и партийному принципам. Председателем был назначен представитель российской Конституционно-демократической партии (кадетов) Харламов. Свою практическую деятельность в Тифлисе Особый закавказский комитет начал 9 марта 1917 года, а 28 ноября этого же года был преобразован в Закавказский комиссариат, председателем которого стал Евгений Гегечкори. Созданием Закавказского комиссариата Закавказье официально отмежевалось от Советской России, и министерство финансов комиссариата принимает решение печатать новые денежные купюры, боны, которые вошли в оборот с февраля 1918 года. Надписи на бонах делались на русском, армянском, грузинском и азербайджанском языках, а на лицевой стороне банкнот были размещены подписи председателя Закавказского комиссариата Евгения Гегечкори и комиссара финансов Хорена Карчикяна. 12 января 1918 года Закавказский комиссариат, обсудив вопрос о политическом положении Закавказья, принял решение о созыве Закавказского сейма, который выполнял бы функции законодательного органа – парламента. 23 февраля 1918 года был созван Закавказский сейм, в состав которого вошли депутаты, избранные от Закавказья во Всероссийское учредительное собрание. Из 125 депутатов сейма, приступившего к работе 10 февраля 1918 года, 32 были социал-демократами – меньшевиками, 30 – мусаватистами и 27 – дашнаками, остальные – членами других партий и беспартийными. 22 апреля 1918 года сейм провозгласил Закавказскую Демократическую Федеративную Республику. Председателем сейма был избран Николоз Чхеидзе, а председателем правительства независимой республики и министром иностранных дел был назначен Акакий Чхенкели. Флагом федерации некоторые историки считают желто-черно-красный горизонтальный триколор, но сколь-нибудь серьезных доказательств этому не существует.
В апреле 1918 года Турция начала военные действия против федерации. Военно-политическая обстановка накалилась до предела, и 11 мая 1918 года в Батуми возобновились мирные переговоры между Закавказьем и Турцией. Закавказскую делегацию возглавлял Акакий Чхенкели, а миссию посредника выполняла делегация Германии во главе с генералом Отто Фон Лоссовым. В ходе конференции выявилась бесперспективность существования закавказского союзного государства, поскольку грузины, азербайджанцы и армяне придерживались различных политических ориентаций: грузины избрали прогерманскую ориентацию, армяне – проанглийскую, а азербайджанцы – протурецкую. Переговоры в Батуми между Турцией и Закавказьем теряли смысл, и Германия предложила Грузии защиту при условии распада Закавказской Федеративной Республики и обращения Грузии за помощью к Германии. Лишь в этом случае Германия брала на себя защиту Грузии от турецкой агрессии. 26 мая 1918 года Закавказский сейм констатировал прекращение существования Закавказской Демократической Федеративной Республики, и Азербайджан, Армения и Грузия объявили себя независимыми.
Такова хроника возникновения и распада первого единого независимого закавказского государства. Что стало причиной образования Закавказской Демократической Федеративной Республики? Во всяком случае, не интеграционные процессы в Закавказье. Ее возникновение в первую очередь было обусловлено ослаблением России, вызванным февральской революцией 1917 года, а также необходимостью выживания в ходе турецкой агрессии. Смена формы правления Закавказьем с наместничества, имевшего форму строгой вертикали власти, на более демократический Особый закавказский комитет привела к развитию центробежного национал– и социал-демократического движения в регионе, хотя справедливости ради надо отметить, что ни этот комитет, ни в дальнейшем Закавказский комиссариат не ставили перед собой цели отторжения от России. В первой декларации комиссариата подчеркивалось, что "власть эта сконструирована временно, лишь до созыва Всероссийского учредительного собрания".
Лидер грузинских меньшевиков Ной Жордания вспоминал: "Мы еще надеялись, что в России смогут положить конец большевизму, сумеют создать нормальное правительство". Решение о разрыве связей с Советской Россией пришло позже, после разгона большевиками Учредительного собрания России в ночь на 6 января 1918 года, когда стало ясно, что большевики власть не отдадут. Последним же аккордом к созданию независимой Закавказской республики стало подписание Брест-Литовского мира, согласно которому Советская Россия отказывалась от значительных территорий. В частности, на Кавказе к Турции отходили Карс, Ардаган и Батум.