В книге "Восстание среднего класса" Борис Кагарлицкий отвечает на актуальный вопрос: почему сердцевиной бунта, происходящего в наши дни, являются не голодающие массы, а средний класс. На улицы городов, на митинги и демонстрации выходят теперь достаточно обеспеченные люди, которым, казалось бы, есть что терять.
По мнению автора, средний класс, который всегда считался гарантом стабильности общества и опорой демократии – больше таковым не является. Отчего это произошло и к чему ведет, Борис Кагарлицкий рассказывает в своей книге.
Содержание:
Борис Юльевич Кагарлицкий - Восстание среднего класса 1
Предисловие 1
Часть 1 Новый средний класс 1
Порождение эпохи глобализации 2
Лекарство от революции 2
А был ли призрак? 4
Гонки на спуск 4
Часть 2 Постиндустриальная революция 5
Культурная стандартизация 5
Пластилиновый человек 6
"Меритократия" 7
Кризис контроля 8
"Постиндустриальная" революция 9
Часть 3 Кризис неолиберализма 9
Конец высоких прибылей 9
Нефтяной кризис 10
Загадка американского среднего класса 11
Евроамбиции 11
Политическая дилемма 12
Обещание роста 13
Начало большой депрессии 13
Ловушка 14
Итоги глобализации 14
Часть 4 "Сетевое" общество 15
История сетей 15
Коррупция 16
Потребительский суверенитет 17
Социальная ответственность 17
Северное "исключение" 18
Социализм 18
Часть 5 Возвращение к "почве" 19
Антисистемные угрозы 19
Вспомним шестидесятые? 21
Возвращение к "почве" 23
Часть 6 Закат социал-демократии 24
Крушение "нового центра" 25
"Третий путь" – в никуда 25
Французский поцелуй – прощание с социал-демократией? 25
Немецкий путь 26
Конец терпимости? 27
Миграция 27
Бегство от свободы 28
Новая солидарность 28
Часть 7 Русский вариант 28
Дефолт 28
Ничего у них нет… 29
"Гражданское общество наоборот" 30
Арабская весна и "синдром 1991 года" 30
Позор и отказ 32
Революция леммингов 32
Революция в болоте 33
Побег из еврозоны 35
Знамена и ленточки 35
Заключение Бунт или революция? 38
Борис Юльевич Кагарлицкий
Восстание среднего класса
Предисловие
Название книги "Восстание среднего класса" вызывает неизбежные ассоциации не только со знаменитым эссе Ортега-и-Гассета "Восстание масс", но и с блестящей книгой Кристофера Лэша "Восстание элит". Испанский философ первой половины XX века увидел угрозу привычному общественному укладу в новой политической организации, опиравшейся на массовое действие. В этом смысле демократия и тоталитаризм оказались родственными феноменами. И то и другое было несовместимо с властью традиционных элит.
"Восстание масс" на рубеже XIX и XX веков разрушило привычные правила игры, положило конец существовавшим ранее моделям культуры и потребления. Массовое производство, массовая культура и оружие массового уничтожения стали частью повседневности.
В эпоху массового общества менялся и капитализм. Он должен был стать демократическим, каковым он отнюдь не был в начале своей истории. Демократия, несмотря на древнегреческое имя, явление относительно новое. Общество XIX столетия было даже в "независимой Америке" и "свободной Англии" не демократическим, а всего лишь либеральным. Оно допускало рабство, ограничение избирательного права, запрещение профессиональных союзов. В нем было больше свободы, чем демократии. А свобода и прогресс, которыми наслаждались элиты, оборачивались ограничением прав большинства. Это большинство не было допущено и к потреблению. Именно поэтому продукция XIX века требовала совершенно иного качества, чем массовое производство XX столетия.
Следовавшие одна за другой волны индустриальной революции вывели на авансцену истории новые массы, более образованные, организованные и политически радикальные. Капитализм должен был найти компромисс с поднимающимся движением либо погибнуть.
Ответом просвещенной буржуазии были западная демократия и "социальное государство". Однако не надо забывать, что демократия начала работать только после Второй мировой войны. Итальянский фашизм и германский нацизм были попытками правящего класса решить ту же проблему управления массами, только иными, менее гуманными методами. Лишь тогда, когда буржуазия пошла на институциональный компромисс с рабочим движением, западная демократия стабилизировалась. В странах Азии, Африки и Латинской Америки капитализм не мог себе позволить роскоши "социального государства", а потому не могло быть и стабильной демократии.
В странах "демократического капитализма" массы сделались "средним классом". Восстание завершилось не революцией, а компромиссом. Но насколько прочным был этот компромисс? В конце XX века, по мере того как разваливалась коммунистическая система на востоке Европы, правящие классы Запада все более ставили его под сомнение. Начался демонтаж "социального государства", неолиберальная контрреформа. Кристофер Лэш назвал это "восстанием элит".
Новое общество провозглашает неравенство своим принципом, а несправедливость – двигателем прогресса.
Оно отказалось от стыда и отменило сострадание. Но самое главное, оно отреклось от того, что делало капитализм стабильным на протяжении двух столетий: оно перестало понимать границы рынка.
Будучи движущей силой капитализма, частная инициатива все же сочеталась с традиционными институтами, основанными на некоммерческих принципах. Буржуазия выработала свои формы солидарности, позволявшие ей коллективными усилиями справляться с разрушительными последствиями собственной деятельности. Университеты и государственная служба, железные дороги и вооруженные силы, аристократические колледжи и художественные академии жили самостоятельной жизнью, обслуживая правящий класс, но не подчиняясь рыночным правилам. XX век завершился безудержным триумфом нового поколения буржуазии, рушащего на своем пути все, что сопротивляется, и живущего под лозунгом "Все на продажу!".
Говорят, что боги, если хотят кого-то погубить, лишают его разума. Точнее было бы сказать, что класс, идущий к гибели, лишается исторической памяти. Оргия буржуазного самодовольства, которую мы наблюдали на рубеже столетий, скорее всего, оказывается предвестием большой катастрофы. Вопрос лишь в том, кто будет главной жертвой: капитализм или все человечество?
Социальный компромисс между капиталом и трудом в XX веке породил средний класс. В конце столетия этот компромисс был нарушен, а значит, будущее среднего класса поставлено под вопрос. Средний класс сопротивляется, защищает свои привилегии. И именно это заставляет его бунтовать. Благополучный обыватель становится бунтарем, конформист открывает в себе революционера. И неожиданно обнаруживает, что бороться и отстаивать свои принципы, как бы тяжело это ни было, гораздо интереснее, чем просто быть потребителем и винтиком в системе.
Ответом на "восстание элит" становится восстание среднего класса.
Круг замкнулся. Для того чтобы умиротворить массы, их превратили в средний класс. Но элиты нарушили социальный компромисс. Война объявлена. И средний класс, нехотя и неожиданно для самого себя, вновь превращается в неуправляемую и бунтующую массу, которая так испугала буржуазных мыслителей в конце позапрошлого века.
Часть 1 Новый средний класс
Порождение эпохи глобализации
Новый средний класс появился на свет в Западной Европе и Америке во второй половине 1980-х годов. Вообще-то понятие "среднего класса" ведет свое происхождение с позднефеодальных времен, когда под "средним классом" понимали буржуазию, занимавшую промежуточное положение между аристократией и "народом". Каждая новая эпоха в истории капитализма вырабатывала собственное представление о "среднем классе". Однако идея "среднего класса", несмотря на всю свою условность, размытость и почти неуловимость, оказалась очень важна для буржуазной системы. В ней выразилось буржуазное представление о благоустройстве, стабильности, добросовестности. "Золотая середина" общественной жизни. Социальная норма. Образ заслуженного благополучия. "Средний класс – основа стабильности общества!"– категорически объявляли учебники по социологии. "Средний класс– опора демократии!" – вторили им книги по политическим наукам.
Большая часть общества стремилась быть "средним классом". Принадлежать к нему– значило быть нормальным, отвечать всем требованиям социальной жизни, ни в чем не уступать другим.
Главным критерием "среднего класса" в середине XX века стало потребление. В этом смысле марксистские представления о классах, в основе которых лежат отношения собственности и заработной платы, не то чтобы оказались отброшены, но отодвинулись на второй план. Потребительское общество дополнило их своими собственными нормами, куда более условными, но от этого ничуть не менее реальными. "Рабочий класс" должен был стремиться стать "средним классом". Место "освобождения труда" заняла "свобода потребления", а "светлое будущее", обещанное революционерами XIX века, вполне можно было обменять на скромное счастье и благополучие сегодня. Тем более что и это благополучие тоже было не "даровано", а честно завоевано в ходе классовых битв.
Средний класс считался социальной нормой, но с течением времени нормы менялись. Именно потому, что понятие "среднего класса" размыто и двусмысленно, оно позволяет отобразить и осмыслить самые разные явления. По мере того как "потребительское общество" XX века уступало свои позиции "информационному обществу" рубежа столетий, социальная дифференциация трансформировалась.
Учителя и врачи, государственные служащие и квалифицированные рабочие, составлявшие костяк среднего класса в 1960-1970-е годы, чувствуют себя все более ущемленными. Они теряют свой статус, а порой и работу. Им приходится трудиться все больше – не для улучшения своей жизни, а лишь для поддержания существующего уровня. Однако пока старый средний класс агонизирует, на сцену выходит новый средний класс. Мир разделился на тех, кто имеет кредитные карточки, мобильные телефоны, доступ к Интернету, и тех, кто всего этого не имеет, или, во всяком случае, для кого все это не является само собой разумеющейся частью повседневности. На тех, кто получает достойную зарплату в экономике, пронизанной технологическими новациями, и на тех, кто остался позади, в "традиционном секторе".
Доступ к высоким технологиям становится одним из ключевых признаков среднего класса. Это не только производители программ и администраторы компьютерных сетей, но и миллионы пользователей. Это сообщество людей, радикально изменивших образ жизни и способы своей работы, войдя в "информационную эпоху". Увы, в эту эпоху вступило далеко не все человечество. Несмотря на свою массовость, новый средний класс гораздо более привилегирован, чем средний класс середины XX столетия, ибо плоды информационной революции, по крайней мере на первых порах, даже в благополучных обществах Запада распределяются весьма неравномерно. Речь идет в масштабах планеты о меньшинстве, но это меньшинство само по себе насчитывает миллионы людей. И что самое главное, именно на представителей этого меньшинства оказывается нацелена пропаганда, реклама, политика, культура. Порой возникает ощущение, что даже в самой бедной стране кроме среднего класса никто не живет.
Итак, своим появлением новый средний класс обязан информационной революции. Его можно определить как массу людей, получивших доступ к информационным технологиям и возможность в полной мере пользоваться их плодами. Зато новый средний класс сразу возникает как глобальное явление. Его образ жизни и даже образ мысли формируется не только предшествующим социальным и культурным опытом, но и единой логикой информационных технологий.
Можно сказать, что новый средний класс– порождение эпохи глобализации. Он объединен, интегрирован на международном уровне не только общим образом жизни и родом занятий, но и общей наднациональной культурой. Формально это люди, выигравшие от перемен. Или хотя бы не проигравшие. Где бы они ни жили, они получают зарплату, исчисляемую в западной валюте. Их рабочие места позволяют им почувствовать себя частью глобальных процессов. Они образованны, мобильны и убеждены, что именно в этом причина их достижений.
И все же новый средний класс – не только детище информационной революции, но и продукт классовой борьбы.
Лекарство от революции
В конце 80-х годов XX века буржуазия одержала историческую победу. Она не только совершила торжественное изгнание "призрака коммунизма", но и положила конец целой эре уступок, вырванных у нее рабочим движением и социал-демократией. Провозглашенный на идеологическом уровне возврат к исходным принципам Адама Смита и других идеологов "классического капитализма" знаменовал преодоление страха правящего класса перед революцией. Страха, который подтекстовывал социальную и экономическую политику западных элит на протяжении, по меньшей мере, столетия.
Страх перед революцией зародился вместе с европейским рабочим движением. Социалистические партии XIX века были радикальны, они требовали не уступок, а коренного общественного переустройства. Страх усилился после Первой мировой войны, когда революция в России показала, что это переустройство возможно. Однако русская революция показала и то, как далека реальность нового общества от первоначального идеала. Революционный рывок в "царство свободы" оказался куда более сложным и длительным процессом, чем ожидали первые поколения социалистов. А пока в Советском Союзе вместо "царства свободы" получился сталинский ГУЛАГ.
Тем не менее Советский Союз сыграл огромную роль в демократизации и развитии социальных реформ на Западе. "Советская угроза", "холодная война" требовали консолидации западного общества. Жестокий и бессердечный рыночный капитализм не имел в этой борьбе никаких шансов. Тем более что "эффективность" рынка была поставлена под вопрос "Великой депрессией" 1929–1933 годов.
Для того чтобы выжить и победить в этой борьбе, капитализм должен был "гуманизироваться" и обуздать свою разрушительную силу. "Невидимую руку рынка" сменяет регулирование, безжалостную эксплуатацию– социальный компромисс. Издержки этой системы должны были оплатить страны, оказавшиеся на периферии мирового порядка, "третий мир". Но даже для них компромисс был реальностью, выразившись в предоставлении политической независимости и финансовой помощи. Эта помощь отнюдь не компенсировала тех сумм, которые были вывезены и продолжали вывозиться из зависимых стран, но она означала признание западными элитами своей ответственности, готовности к "партнерству" и "сотрудничеству".
В начале 1970-х годов ситуация начала постепенно меняться. Советский Союз после неудачных попыток реформ вступил в полосу необратимого упадка. "Советская угроза" значила все меньше. С другой стороны, рабочая сила в странах Запада становилась все более дорогой. Высокая заработная плата воспринималась предпринимателями уже не как необходимая социальная уступка, а как недопустимо высокие издержки.
К концу 1960-х годов исчерпанность послевоенной модели ощущали все. Социал-демократия сделала все, что могла, и не способна была предложить большего. Из партии реформаторов она окончательно превращалась в партию управленцев. Соблазны потребительского общества вызывали иронию молодого поколения. Если их родителями появление в доме холодильника или телевизора воспринималось как великая победа, то молодежь, выросшая в 50-60-е годы, уже принимала это как должное и требовала иного. На Западе под вопрос были поставлены достижения "гуманного капитализма", в то время как Восточная Европа пыталась пробиться к демократическому социализму.
"Будьте реалистами, требуйте невозможного!"– провозгласили парижские студенты в 1968 году. "Новые левые" бросили вызов устоявшемуся порядку, политическим партиям, обывательским представлениям о здравом смысле и благопристойности. Европу от Праги до Парижа, от Варшавы до Лиссабона потрясали массовые выступления. Но левые оказались не в состоянии предложить реалистическую альтернативу. В августе 1968 года Советский Союз своей военной интервенцией не только положил конец демократическим реформам в Чехословакии, но и продемонстрировал, что коммунистическая система находится в глубочайшем кризисе. Она уже не может ни обеспечить бурный рост, ни эффективно реформировать себя. Наконец, полагаясь, прежде всего, на насилие, она не способна и применять репрессии в прежнем тоталитарном масштабе. С этого момента становится ясно, что "конец коммунизма" – лишь вопрос времени. "Холодная война" безнадежно проиграна Восточным блоком, а левые идеи терпят поражение. Надежды радикалов оборачиваются иллюзиями. События 1968 года, вместо того чтобы оказаться прологом великой революции, становятся отправной точкой многолетнего и общемирового контрнаступления правых.