Никакой другой выбор не может открыть перед Россией таких преимуществ, как современная, богатая и демократическая Европа, связанная с Америкой. Европа и Америка не представляют никакой угрозы для России, являющейся неэкспансионистским национальным и демократическим государством. Они не имеют никаких территориальных притязаний к России, которые могут в один прекрасный день возникнуть у Китая. Они также не имеют с Россией ненадежных и потенциально взрывоопасных границ, как, несомненно, обстоит дело с неясной с этнической и территориальной точек зрения границей России с мусульманскими государствами к югу. Напротив, как для Европы, так и для Америки национальная и демократическая Россия является желательным с геополитической точки зрения субъектом, источником стабильности в изменчивом евразийском комплексе.
Следовательно, Россия стоит перед дилеммой: выбор в пользу Европы и Америки в целях получения ощутимых преимуществ требует в первую очередь четкого отречения от имперского прошлого и во вторую – никакой двусмысленности в отношении расширяющихся связей Европы в области политики и безопасности с Америкой. Первое требование означает согласие с геополитическим плюрализмом, который получил распространение на территории бывшего Советского Союза. Такое согласие не исключает экономического сотрудничества предпочтительно на основе модели старой европейской зоны свободной торговли, однако оно не может включать ограничение политического суверенитета новых государств по той простой причине, что они не желают этого. В этом отношении наиболее важное значение имеет необходимость ясного и недвусмысленного признания Россией отдельного существования Украины, ее границ и ее национальной самобытности.
Со вторым требованием, возможно, будет еще труднее согласиться. Подлинные отношения сотрудничества с трансатлантическим сообществом нельзя основывать на том принципе, что по желанию России можно отказать тем демократическим государствам Европы, которые хотят стать ее составной частью. Нельзя проявлять поспешность в деле расширения этого сообщества, и, конечно же, не следует способствовать этому, используя антироссийскую тему. Однако этот процесс не может, да и не должен быть прекращен с помощью политического указа, который сам по себе отражает устаревшее понятие о европейских отношениях в сфере безопасности. Процесс расширения и демократизации Европы должен быть бессрочным историческим процессом, не подверженным произвольным с политической точки зрения географическим ограничениям.
* * *
Для многих русских дилемма этой единственной альтернативы может оказаться сначала и в течение некоторого времени в будущем слишком трудной, чтобы ее разрешить. Для этого потребуются огромный акт политической воли, а также, возможно, и выдающийся лидер, способный сделать этот выбор и сформулировать видение демократической, национальной, подлинно современной и европейской России. Это вряд ли произойдет в ближайшем будущем. Для преодоления посткоммунистического и постимперского кризисов потребуется не только больше времени, чем в случае с посткоммунистической трансформацией Центральной Европы, но и появление дальновидного и стабильного руководства. В настоящее время на горизонте не видно никакого русского Ататюрка. Тем не менее, русским в итоге придется признать, что национальная редефиниция России является не актом капитуляции, а актом освобождения. Им придется согласиться с тем, что высказывания Ельцина в Киеве в 1990 году о неимперском будущем России абсолютно уместны. И подлинно неимперская Россия останется великой державой, соединяющей Евразию, которая по-прежнему является самой крупной территориальной единицей в мире.
Во всяком случае, процесс редефиниции "Что такое Россия и где находится Россия" будет, вероятно, происходить только постепенно, и для этого Запад должен будет занять мудрую и твердую позицию. Америке и Европе придется ей помочь. Им следует предложить России не только заключить специальный договор или хартию с НАТО, но и начать вместе с Россией процесс изучения будущей формы возможной трансконтинентальной системы безопасности и сотрудничества, которая в значительной степени выходит за рамки расплывчатой структуры Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ). И если Россия укрепит свои внутренние демократические институты и добьется ощутимого прогресса в развитии свободной рыночной экономики, тогда не следует исключать возможности ее еще более тесного сотрудничества с НАТО и ЕС.
В то же самое время для Запада и, особенно, для Америки также важно проводить линию на увековечивание дилеммы единственной альтернативы для России. Политическая и экономическая стабилизация постсоветских государств является главным фактором, чтобы сделать историческую самопереоценку России необходимостью. Следовательно, оказание поддержки новым государствам – для обеспечения геополитического плюрализма в рамках бывшей советской империи – должно стать составной частью политики, нацеленной на то, чтобы побудить Россию сделать ясный выбор в пользу Европы. Среди этих государств три страны имеют особо важное значение: Азербайджан, Узбекистан и Украина.
Независимый Азербайджан может стать коридором для доступа Запада к богатому энергетическими ресурсами бассейну Каспийского моря и Средней Азии. И наоборот, подчиненный Азербайджан означал бы возможность изоляции Средней Азии от внешнего мира и политическую уязвимость при оказании Россией давления в целях реинтеграции. Узбекистан, который с национальной точки зрения является наиболее важной и самой густонаселенной страной Средней Азии, является главным препятствием для возобновления контроля России над регионом. Независимость Узбекистана имеет решающее значение для выживания других государств Средней Азии, а кроме того, он наименее уязвим для давления со стороны России.
Однако более важное значение имеет Украина. В связи с расширением ЕС и НАТО Украина сможет в конечном счете решить, желает ли она стать частью той или другой организации. Вероятно, для усиления своего особого статуса Украина захочет вступить в обе организации, поскольку они граничат с Украиной и поскольку, вследствие происходящих на Украине внутренних перемен, она получает право на членство в этих организациях. Хотя для этого потребуется определенное время, Западу не слишком рано – занимаясь дальнейшим укреплением связей в области экономики и безопасности с Киевом – приступить к указанию на десятилетний период 2005–2015 годов как на приемлемый срок инициации постепенного включения Украины, вследствие чего уменьшится риск возможного возникновения у украинцев опасений относительно того, что расширение Европы остановится на польско-украинской границе.
Несмотря на протесты, Россия, вероятно, молча согласится с расширением НАТО в 1999 году и на включение в него ряда стран Центральной Европы в связи со значительным расширением культурного и социального разрыва между Россией и странами Центральной Европы со времени падения коммунизма. И напротив, России будет несравнимо труднее согласиться со вступлением Украины в НАТО, поскольку ее согласие означало бы признание ею того факта, что судьба Украины больше органически не связана с судьбой России. Однако, если Украина хочет сохранить свою независимость, ей придется стать частью Центральной Европы, а не Евразии, и если она хочет стать частью Центральной Европы, ей придется сполна участвовать в связях Центральной Европы с НАТО и Европейским Союзом. Принятие Россией этих связей тогда определило бы собственное решение России также стать законной частью Европы. Отказ же России стал бы равносилен отказу от Европы в пользу обособленной "евразийской" самостоятельности и обособленного существования.
* * *
Следует надеяться на то, что отношения сотрудничества между расширяющейся Европой и Россией могут перерасти из официальных двусторонних связей в более органичные и обязывающие связи в области экономики, политики и безопасности. Таким образом, в течение первых двух десятилетий следующего века Россия могла бы все более активно интегрироваться в Европу, не только охватывающую Украину, но и достигающую Урала и даже простирающуюся дальше за его пределы. Присоединение России к европейским и трансатлантическим структурам и даже определенная форма членства в них открыли бы, в свою очередь, двери в них для трех закавказских стран – Грузии, Армении и Азербайджана, – так отчаянно домогающихся присоединения к Европе.
Нельзя предсказать, насколько быстро может пойти этот процесс, однако ясно одно: процесс пойдет быстрее, если геополитическая ситуация оформится и будет стимулировать продвижение России в этом направлении, исключая другие соблазны. И чем быстрее Россия будет двигаться в направлении Европы, тем быстрее общество, все больше приобщающееся к принципам современности и демократии, заполнит "черную дыру" в Евразии. И действительно, для России дилемма единственной альтернативы больше не является вопросом геополитического выбора. Это вопрос насущных потребностей выживания.
(Из книги З. Бжезинского "Великая шахматная доска", 1998 г.)
Ассимиляция России
Чем явился недавний саммит Буш-Путин (в ноябре 2001 года – Ред.) в городке Крофорд, штат Техас, – повторением Ялты или Мальты? Хотя судить об этом слишком рано, но задаться таким вопросом пора. В 1945 году в Ялте очарованный Франклин Рузвельт побратался с "дядюшкой Джо" и, в обмен на тактическое обещание Советов вступить в войну против Японии сделал стратегическую уступку, отдав под советский контроль Восточную и Центральную Европу. В 1989 году на о. Мальта ликующий Джордж Буш-старший тактически превозносил последнего советского руководителя как великого европейского государственного деятеля, получив взамен стратегическое согласие на то, что Германию, которую вскоре предстояло объединить, следует прочно привязать к Организации Североатлантического договора (НАТО).
Оба вышеупомянутых саммита были яркими проявлениями личной дипломатии. Этот аспект естественно привлек наибольшее внимание и вызвал лавину комментариев в средствах массовой информации (СМИ), которые обычно начинались с благоговейных ссылок на "новую эру" или "исторический прорыв", или "великое воссоединение" в американо-российских отношениях. В обоих саммитах в западных СМИ российских лидеров хвалили за то, что те сумели преодолеть тайную внутреннюю оппозицию их не всегда вполне очевидному личному желанию договориться с Соединенными Штатами по стратегическим вопросам.
Однако действительно важный урок из такой персональной дипломатии куда более прозаичен. Персональная дипломатия на саммитах не может преуспеть, если только она круто не замешана на решимости достичь твердо отстаиваемых стратегических целей, которая является производным холодных расчетов действительного соотношения сил между двумя собеседниками. Разумеется, персональная дипломатия способна смягчить жесткие углы встречи и может играть роль ширмы, за которой более слабая сторона имеет возможность без явного унижения делать уступки. Но, если она сфокусирована только на тактических заботах, то может стать рецептом для последующего разочарования.
На Мальте президент США знал, чего хочет (в стратегическом плане) и что может получить (в тактическом плане). Его успех привел к окончанию "холодной войны" на условиях, которые представляли собой победу дела свободы, демократии и прав человека. Ялта была чем угодно, только не победой Запада.
Сегодня стоит вопрос, приведут или нет новые отношения между Джорджем Бушем-младшим и Владимиром Путиным к дальнейшему расширению евроатлантического пространства и долгосрочной ассимиляции в нем постсоветской России; или, быть может, совместное участие в кампании против глобального терроризма будет иметь следствием договоренности, которые фактически подорвут политическую сплоченность интегрированного (евро)атлантического альянса, который является величайшим достижением Америки после окончания Второй мировой войны?
Ассимиляция России желательна и даже исторически неизбежна. У России в действительности нет выбора, поскольку ее громадные, но в основном малонаселенные территории граничат на юге с 300 миллионами мусульман (которых она основательно восстановила против себя своими войнами против афганцев и чеченцев), а на востоке – с 1,3 миллиарда китайцев. Но то, на каких условиях произойдет эта ассимиляция, будет определять, насколько стабильным станет Евразийский континент и насколько прочным будет (евро)атлантический альянс.
Быть может, внезапное прозрение г-на Путина теперь заставляет его больше не желать разъединения Америки и Европы, не выстраивать с Китаем отношений "стратегического партнерства", направленного против американской гегемонии, не создавать славянского союза с Белоруссией и Украиной, не пытаться подчинить Москве недавно обретшие независимость государства на постсоветском пространстве – то есть не добиваться всего того, к чему он активно стремился всего несколько недель назад? Но, как известно, имперская ностальгия умирает медленно, и она наверняка задержалась в главных институтах российской власти, в частности, в вооруженных силах и органах безопасности, а также среди российской внешнеполитической элиты. Официальные выразители мнений этих институтов достаточно ясно дают понять, что поворот России к Западу должен сопровождаться важными уступками с его стороны, некоторые из которых могут оказать отрицательное влияние на общие ценности и жизнеспособные консенсуальные процедуры (евро)атлантического альянса.
К сожалению, в плане обоих вышеназванных ключевых вопросов – ценностей и процедур – упор на персональную дипломатию имеет тенденцию заслонять то, что должно оставаться ясно видимым. Если хотят, чтобы Россия была тесно ассоциирована с (евро)атлантическим сообществом, она должна себя вести в соответствии с европейскими стандартами даже в трудных обстоятельствах. Великобритания многие годы ведет борьбу с терроризмом в Ольстере, от которого страдают Лондон и даже королевское семейство, однако Белфаст не разрушен до основания, а примерно 30 тысяч ирландских мирных граждан не стали жертвами массовой резни. После нескольких лет кровопролитной войны Франция в конце концов признала, что алжирцы – не французские подданные. Разве эти уроки не имеют касательства к войне г-на Путина в Чечне?..
* * *
Недавняя инициатива Великобритании, которая, надо полагать, с молчаливого одобрения Соединенных Штатов Америки предложила создать новый механизм принятия решений для укрепления сотрудничества между НАТО и Россией, тоже таит в себе опасность запутывания в процедурном плане того, что должно оставаться ясным. Разногласия в НАТО решаются путем консенсуса, тогда как членство в этой организации строится на основе общего обязательства способствовать совместным интересам национальной безопасности. Однако англичане предлагают создать новый орган "Совет Россия-НАТО", в котором Россия и сегодняшние 19 государств – членов НАТО будут рассматривать возможные меры по укреплению совместной безопасности. Этот орган будет заседать на регулярной основе, тем самым дублируя ныне действующий в структуре НАТО высший руководящий орган – Североатлантический совет. В отличие от ранее созданного консультативного совместного совета НАТО-Россия, в котором НАТО и Россия фактически встречаются один на один (формула 19 + 1), английское предложение предусматривает обсуждения на равноправной основе среди всех 20 членов совета.
Нетрудно вообразить себе политические последствия английского предложения. Российская сторона, надо полагать, будет приходить на каждое заседание с четкой собственной позицией, а вот остальные 19 участников совета не успеют выработать единую позицию государств – членов НАТО. Россия де-факто станет участвовать в обсуждениях политики НАТО и сможет играть на расхождениях во взглядах союзников по НАТО еще прежде, чем ими будет сформирован консенсус. Это формула для внутренних раздоров, а не для укрепления сотрудничества с государством, не являющимся членом НАТО. Она может свести НАТО к чему-то вроде Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ) (которая не способна ни к каким действиям) или же расколоть НАТО на соперничающие блоки, где государство, не являющееся членом НАТО, будет иметь возможность использовать в своих интересах традиционные трансатлантические или (внутри)европейские распри.
Странно, что предложение такой важности премьер-министр Блэр сделал как своим союзникам, так и России. Было бы более правильно тщательно изучить эту идею на предстоящей встрече государств – членов НАТО на министерском уровне, а не внезапно и – для некоторых членов НАТО – тревожно-подозрительно генеральному секретарю НАТО торопиться в Москву, чтобы положить английское предложение перед российским президентом, который ему обрадовался, что не очень-то удивительно.
По меньшей мере, на декабрьской встрече НАТО на министерском уровне следует отложить принятие решения по этому вопросу до тех пор, пока он не будет тщательно изучен. На кон, в дополнение к общим ценностям, поставлена сама сущность военно-политической интеграции альянса. Следует исходить в первую очередь из того, что любой совместный механизм НАТО-Россия, рассматривающий совместные шаги по укреплению безопасности, не должен стать заменой для прежних решений НАТО, касающихся желательности подобных совместных акций.