Экзальтация, истеричность - это еще не все слухи, что смрадной пеной расплескивались в петербургских салонах. В 1915 году, накануне революции, злонамеренной рукой в общество была вброшена новая закваска лжи: в разгар войны с Германией Императрицу Александру Федоровну стали открыто обвинять во вмешательстве в государственное управление, в шпионаже и измене Родине, в попытке отстранения Государя от власти и учреждении собственного регентства над Наследником Цесаревичем. Глупость, бред, но тысячекратно повторенная осведомленными вроде бы людьми глупость эта, растиражированный десятками тысяч уст и газет бред, звучавший даже и с думской трибуны, получали тем самым достоверность факта. И только близкие не сомневались в искренней убежденности Царицы служить своему венценосному Мужу и Родине-России, и никто не знал, не читал в ту пору страниц ее дневника, написанного не в оправдание себя - для Истории, а для собственного укрепления: "Только та жизнь достойна, в которой есть жертвенная любовь… Служение - это не что-то низменное, это Божественное… Если бы мы научились так служить, как Христос, то стали бы думать не о том, как получить какую-то помощь, внимание и поддержку от других, но о том, как другим принести добро и пользу…"
И, наконец, когда свершилось черное дело революции и глазам алчущих царской крови революционеров, кинувшихся расследовать "измену в Царском Селе", предстала святая чистота Императора и Императрицы, в оправдание собственной злобы эти вершители зла обнесли Царицу новым валом непроницаемой клеветы, рисуя Ее беспомощной жертвой "распутинщины", изображая одержимой горем, обезумевшей безвольной женщиной, ради спасения жизни смертельно больного, обреченного Сына готовой пуститься "во все тяжкия". А Она всю свою жизнь другое растила в себе - умение мужественно терпеть скорби и горе побеждать твердой, как сталь, Верой, что все испытания посланы нам Богом для нашего спасения: "Во всех испытаниях ищи терпения, а не избавления, если ты его заслуживаешь, оно скоро к тебе придет… Я счастлива: чем меньше надежды, тем сильнее Вера. Бог знает, что для нас лучше, а мы нет. В постоянном смирении я начинаю находить источник постоянной силы".
Прошло много лет, но клеветнические бастионы не порушены, не расшатаны, не разобраны, а, напротив, их стены укрепляют, нагромождая каменья новой лжи, постоянно обновляя память о старых клеветах. Мы же ловимся на крючки хитро продуманных сплетен и не подозреваем, что услужаем дьяволу, ибо он и есть главный клеветник, а "клевета" значит ловушка и происходит от слова "клевать", то есть либо ловить, либо самому попадаться в сети, ловко расставленные клеветником. И еще множество людей сегодня в России шарятся в путах этих гнусных клевет-ловушек, с негодованием на святую повторяют гадости, слухи, сплетни об Императрице, не замечая того, как все эти мерзости противоречат друг другу по смыслу - холодность и истеричность, исступленное поклонение и расчетливое предательство - не сочетаемые в человеческом характере вещи, и только наваждением можно объяснить то, что на них кто-то по-прежнему "клюет". Государыня хорошо понимала истоки этой лжи и о себе записывала в своих дневниковых тетрадках: "Есть люди, которые как будто призваны постоянно переносить недоброе к себе отношение. Они не могут изменить свое положение. Даже в собственном доме у них атмосфера недружелюбия. Всегда в их жизни присутствуют обстоятельства, которые могут ожесточить. К этим людям относятся несправедливо и нечестно. Они вечно слышат резкие слова. И только пока они хранят в сердце любовь, до той поры они неуязвимы".
Чтобы не попасть в тенеты клеветников, не согрешить неприязнью к святой Царице-мученице - есть надежное средство - самим испытать источники наших знаний о последней русской Императрице, испытать их на правду и искренность.
Есть же среди документов бесспорно достоверные свидетельства о подлинной Александре Федоровне - ее дневниковые записи, время от времени заносимые Государыней в тетрадки для укрепления своего духа: "Будь мужественной - это главное… Делай то, ради чего стоит жить и за что стоит умереть… Страдать, но не терять мужества - вот в чем величие… Куда бы ни вел нас Бог, везде мы Его найдем, и в самом изматывающем деле, и в самом спокойном размышлении… Неси с радостью свой крест, тебе его дал Господь…"
Государыня знала цену словам о кресте, уж ее крест был едва ли по плечу кому-либо из современниц.
В письмах, адресованных своему Царственному мужу, Государыня очень обыденно, скупо рассказывает о своих военных буднях: "Сейчас должна встать и отправиться в лазарет - мне предстоят две трудные перевязки… Потом я должна ехать на открытие лазарета для детей-беженцев…" "Мы ходили в церковь при лазарете, так как там служили рано, и мы могли после церкви сделать перевязки…". "Мы идем в церковь, а оттуда в лазарет на операцию…". "Бедный старик-полковник очень плох, но я надеюсь, что с Божьей помощью мы сможем его спасти. Я предложила ему причаститься, что он и исполнил сегодня утром, - мне это постоянно придает надежду…". "У нас была масса работы в лазарете, я перевязала 11 вновь прибывших, среди них много тяжелораненых…". "Лазарет - мое истинное спасение и утешение. У нас много тяжелораненых, ежедневно операции и много работы, которую нам надо закончить до нашего отъезда…". "Очень много дел в лазарете, очень тяжелые случаи, ежедневно операции…".
Или иному свидетелю мы будем согласны довериться - медицинской сестре, что ежедневно была рядом с Государыней, видела все Ее труды, весь Ее подвиг - через силу, с пренебрежением к собственным мучительным недугам, с которыми работать операционной сестрой была сплошная боль, но вот знавшая все это, разделявшая труды с Александрой Федоровной медсестра, хоть и видит великое снисхождение царское к своим подданным, но не понимает его ничуть и не удерживается, чтобы не засвидетельствовать в дневнике своем, тоже ведь не для истории, а для себя написанном… сплетни и слухи! И каждый день, видя Государыню в лицо, она не глазам своим доверяет, а все тем же сплетням и слухам, иначе зачем же их с такой старательностью заносить в дневник? Эта свидетельница - Валентина Чеботарева, дневник которой, опубликованный ныне, - постыдная картина низменности человеческой души его автора, не сумевшего разглядеть рядом с собой чистого и искреннего, притом любившего ее человека. Сердце обливается кровью, когда читаешь гнусные вымыслы вокруг имен Государыни и Григория Ефимовича Распутина, ладно бы о незнакомом человеке шла речь, но ведь Чеботарева-то видела и слышала Александру Федоровну ежедневно, и вот, на тебе! - гнойная человеческая душа не выдерживает чистоты рядом с собой, а брызжет на святость всем своим гноем: "2-го января было освящение Вы-рубовского лазарета. Освящал Питирим. Григорий присутствовал, приехал открыто в экипаже (сама Чеботарева этого не видела. - Т. М.). Сегодня уверяли, что Григорий назначен лампадником Феодоровского собора (естественно, ложь. - Т. М.). Что за ужас! А ненависть растет и растет не по дням, а по часам, переносится и на наших бедных несчастных девчоночек. Их считают заодно с матерью…".
В чем заодно? - спросить бы эту глупую головушку, что дерзала, как действительное, пересказывать полный бред, обдумывать его, не подвергая ни малейшему сомнению: "За эти дни ходили долгие, упорные слухи о разводе, что-де Александра Федоровна сама-де согласилась и пожелала, но, по одной версии, узнав, что это сопряжено с уходом в монастырь, отказалась, по другой - и Государь не стал настаивать. Факт, однако, - что-то произошло. Государь уехал на фронт до встречи Нового Года, недоволен влиянием на дочерей, была ссора (это ложь, о чем свидетельствует переписка Государя и Государыни в новогоднюю разлуку 1917 г. - Т. М.). А ведь какой был бы красивый жест - уйти в монастырь. Сразу бы все обвинения в германофильстве отпали, замолкли бы все некрасивые толки о Григории, и, может быть, и дети, и самый трон были бы спасены от большой опасности".
Святыни Императрицы - Трон, Родина, Семья для этой женщины - сцена, где пострижение в монастырь и то всего лишь красивый жест, театральные подмостки, где можно праздно обсуждать "версии" спасения Трона, хотя спасение Трона заключалось тогда в одном-единственном для всех подданных - затворить уста, затворить слух для сплетен и вымыслов и служить Царю. Но этого не делали даже самые близкие, и жили рядом с Александрой Федоровной в предательском двоедушии, вот еще строки из этого позорного дневника, подтверждающие горькое обвинение: "Вчера у Краснова Петра Николаевича был генерал Дубенский, человек со связями и вращающийся близко ко Двору, ездит все время с Государем, уверяет, что Александра Федоровна, Воейков и Григорий ведут усердную кампанию убедить Государя заключить сепаратный мир с Германией и вместе с ней напасть на Англию и Францию…" Многократно потом опровергнуты эти слухи и расследованием Чрезвычайной комиссии Временного правительства, и воспоминаниями Воейкова, и публикацией Переписки Св. Царственных мучеников, но дошло ли хоть перед смертью до этих клеветников - Дубенского, придворного историографа, который их распускал, генерала Краснова, который их у себя допускал, до Чеботаревой, их переносившей, что они этим разрушали Империю и Царскую власть? К чему такие мысли и вопросы в дневнике, когда ты, медицинская сестра, каждодневно рядом с Царицей и на тебя обращено ее милостивое внимание? Так спроси, если сомневаешься, возмутись в глаза, если веришь, моли объяснить, что происходит, предупреди о лжи, если сознаешь, что это клевета. Нет, перед Матушкой-Царицей - лицемерная учтивость и почтительное внимание, а зловещее шипение - у Государыни за спиной… "Все тот же беспросветный мрак. Пуришкевич говорит блестящую речь, громит Государственный Совет, призыв к объединению, когда Отечество в опасности. Гурко просит борьбы с темными силами, играющими на лучших святых побуждениях и чувствах, на религиозной впечатлительности". Вернулись из Ставки полны тревоги. 26-го это ненужное появление с Государыней и Наследником на Георгиевском празднике. Настроение армии - враждебное, военной молодежи также. "Как смеет еще показываться - она изменница". Это твердит гвардейский полковник К.: "Иначе как за двадцать лет жизни в России не понять, что стране нужно. Вмешиваться в дела, назначать людей, только губящих все дело…".
В те же самые дни, когда заносила в дневник бездумная рука нечестивой слуги эти подлые строки, Александра Федоровна, словно зная об этом, вписывала в свою тетрадку: "Добром за добро воздаст любой, но христианин должен быть добрым даже к тем, кто обманывает, предает, вредит…Наш Господь хочет от нас, чтобы мы не предавали верности. Верность - великое слово. "Буди верен даже до смерти и дам ти венец живота" (An. 2,10). Наполните любовью свои души. Забудьте себя и помните о других. Если кому-то нужна ваша доброта, то доброту эту окажите немедленно, сейчас. Завтра может быть слишком поздно. Если сердце жаждет слов ободрения, благодарности, поддержки, скажите эти слова сегодня. Беда слишком многих людей в том, что их день заполнен праздными словами и ненужными умолчаниями…"
Вот и Валентина Чеботарева, неуемная сплетница, удостоилась и не раз и благодарности, и ободрения, и поддержки от Той, о которой так безумно и праздно злословила и перед которой трусливо умалчивала о недостойном, причем свидетельсвует об этом медицинская сестра все в том же злополучном дневнике: "жили в атмосфере их забот (Государыни и старших Дочерей. - Т. М.). Очень сблизило, что в день отъезда нашли свободных пять минут… В дорожных платьях всех обошли, приласкали и на поезд". И ей, Валентине Чеботаревой, Государыня и Дочери много писали из ссылки, писали в уверенности, что их понимают, им сочувствуют. Но черная зависть не дозволяла несчастной душе, как и душам миллионов ей подобных царских подданных, дорасти до любви прекрасной, чистой женщины, Матери их Отечества, и зависть толкала подданных даже после февральского переворота на такие несправедливые слова: "У Курис много разбирали вопрос об отношении к народу всей Императорской Семьи. Как они далеки были от жизни, были только ласковы, трогательны и никогда не помогали фактически. И ведь это правда, горькая, жестокая правда. Это был своего рода принцип - никогда не помочь денежно или устроить на место определенного отдельного человека. Вспомнили эпизод, когда на операции в их присутствии объявили солдату, что нужно отнять правую руку. Отчаянным голосом он закричал: "Да зачем, да куда же я тогда гожусь, убейте лучше сейчас, Христа ради убейте!" Татьяна, вся в слезах, кинулась: "Мама, мама, скорей поди сюда!" Она подошла, положила руку на голову: "Терпи, голубчик, мы все здесь, чтобы терпеть, там, наверху, лучше будет". Это и убеждение ее, и жизненное кредо. А насколько популярнее бы она стала, пообещав ему тут же взять на себя заботы о семье, и бедняга бы успокоился. Елена Кирилловна Курис говорила, со слов отца Афанасия, что во время богослужения… Она холодна и непроницаема - "гордыня прежняя".
Малодушные люди, малодушные в том смысле, что в них мало оставалось души, настолько мало, что невмоготу им было понять небесную высоту христианского терпения, все в них было занято плотским, телесным, они не понимали твердыни мужества Александры Федоровны, которое запечатлелось в дневниковой записи Императрицы в том страшном 1917 году: "Перед лицом дьявольской вражды мы должны проявлять выдержку, терпение, показывать презрительное равнодушие, но никогда не должно быть покорного молчаливого согласия, а, наоборот, должна быть, по силам нашим, непримиримая брань… Мы можем пострадать сами, но не можем позволить, чтобы страдала истина. Когда мы это осознаем и подчиняем этому свои личные чувства, не так трудно переносить враждебность. В человеке с сильной верой это вызывает решимость. Он идет своим путем среди мира, враждебного ему, как победитель… и, конечно, победит".
Она победила в страшной брани с дьявольской ненавистью, с которой восстали на Нее Ее подданные - по сути, Ее дети, и простила нас, ибо только простившая вражду могла писать в предсмертные дни из заточения: "Чувствую себя Матерью этой страны…". Однако почему такая мстительная злоба к Ней по-прежнему обуревает нас, потомков подданных, возводивших на Государыню напраслину и ложь? Так и хочется сказать - остановитесь, вглядитесь в ее жизнь, не для себя, - для Бога, для России прожитую чисто и мужественно, вчитайтесь в Ее слова, не для нас, потомков, - для укрепления себя и ближних писанные и заповеданные. Добро бы этому не было веры, а только равнодушие к святости, но почему тогда есть пламенное доверие и пылкий интерес к злобой людской рожденной клевете на Нее? Подтверждение - публикация в православном журнале "Благодатный огонь" (2005, № 13) так называемых документальных свидетельств под заголовком - "Канонизация Распутина - канонизация блуда". В самом заголовке умело слепленный ком грязи, нацеленный на прославленную в лике святых Государыню. Ведь Она почитала Григория Ефимовича Распутина, а, следовательно, должна была быть, да простит меня Господь за необходимость произнести эти слова, почитательницей его якобы "блудных подвигов". Все уважение к Императрице, вся наша боль и вина перед Нею вмиг затуманиваются, уступая в душе место липким, привязчивым картинам "распутинских оргий", подробно расписанных якобы свидетелями. И кто тогда Александра Федоровна, свято доверявшаяся молитвам такого "негодяя" - ответ один: слабая, изверившаяся жертва гипноза, волхования и дьявольского наваждения, а если подвластна была наваждению, - какая же Она после этого святая. И Царю-де внушала почитание старца - и внушила! Какой же Он после того святой, если дьяволу покорился?..
Так, извилистой тропкой сомнений входит в потомков подданных, отрекшихся от Царя и Царицы, такое же отречение, но теперь уже от святых, от мучеников, жертвенно павших за нас всех. Разве этот последний грех не страшнее первого?
Давайте же выпутываться из ловушек клеветников, внимательно рассмотрев, что за сети нам расставлены. Вот первое же "документальное свидетельство", перепечатанное журналом "Благодатный огонь" - отрывок из воспоминаний о Г. Е. Распутине писательницы В. А. Жуковской (1914–1916 гг.), воспоминаний, что, по словам автора, представляют собой "записки, составленные по дневникам", плод "трехлетнего знакомства с Р.". Записки созданы с прямой идеологической целью, автором жестко обозначенной и лукавыми издателями, выдающими себя за православных, как бы не замеченной: "Всякий, кто прочтет эти записки, так или иначе почувствует весь кошмар последних дней русской монархии и жизни ее "высшего света". Так что "воспоминания" нацелены против Императора и Императрицы, к чему Жуковская не раз возвращается в таких словах: "полнейшее разложение высших правящих кругов", "о близости к нему (Распутину. - Т.М.) Царицы и о его диких оргиях под шумок говорил весь город", "слабый волей последний царь умирающего старого строя, окруживший себя косноязычными юродивыми, а помощь и поддержку находивший у Гр. Распутина, отвергнутого хлыстами за то, что он свел учение "людей божиих" на служение своей неистовой похоти…", "Царица со своим безумным страхом за жизнь наследника…".
Но вот вопрос: кто и что "вспоминает" в этих записках? Самое поверхностное расследование приводит к ошеломляющим результатам. Оказывается, "воспоминания" - не мемуарный документ, фиксирующий только то, что лично увидено очевидцем, а беллетристика, которую автор насыщает вымыслом, и первое тому доказательство - это несовпадение возраста героини воспоминаний, от имени которой ведется повествование, она в пору знакомства с Распутиным в 1914 году будто бы "только что кончила гимназию", с реальным возрастом писательницы В. А. Жуковской, которой в том же году минуло 29 лет, - для гимназистки явно многовато!