...
Нельзя сказать всего сразу. Я написал эту книгу, когда мне было двадцать восемь… Она была работой стареющего юноши. Хоть я и старею, теперь я моложе [149] .
В любом случае, вышедшая книга придала Лэйнгу уверенности, и он начал размышлять о том, что же делать дальше. Джон Боулби, который тогда заведовал клиникой, считал, что, если Лэйнг желает каким-то образом изменить мир, нет лучшего пути, чем сделать это изнутри системы, прикрываясь системой. Руководство всячески старалось удержать Лэйнга. В течение пяти лет он проработал старшим ординатором, теперь ему пора было перейти на должность психиатра-консультанта и начать движение вверх по карьерной лестнице. С 1961 г., после окончания психоаналитического обучения, Лэйнг работал старшим научным сотрудником в Тавистокском институте человеческих отношений. Но сам он рассудил иначе. Связывать свою жизнь с каким-либо государственным учреждением он не хотел.
Все дело было в том, что Лэйнг был весьма последовательным человеком. В начале 1960-х гг. у него возникают идеи о влиянии на диагноз психического заболевания семьи и общества, и нелогично было бы говорить об этом внутри социальной институции. Такой социальной институцией и была Тавистокская клиника. Фактически Лэйнг перерос этот этап. Он не хотел выступать против системы, находясь внутри нее. Невозможно, думалось ему, внедрять экзистенциализм и феноменологию, выступать против психиатрического принуждения там, где на дверях туалетов висели таблички "персонал" и "пациенты". Поэтому он задумывает уйти из клиники, и постепенно уходит из нее. Очень скоро его путь будет связан с частной практикой и разного рода общественными организациями, но не с официальной психиатрией. Где-то к 1963 г. Лэйнг окончательно покидает ее сферу.
Начиная с 1961 г. Лэйнг больше никогда не будет работать в официальных институциях, предпочитая независимые организации и частную практику. В 1962–1965 гг. он исполняет обязанности директора Лангхамской клиники, которую патронировала организация "Открытый путь" и Эрик Грэхем Хау. Кроме того, после выхода "Разделенного Я" Лэйнг наконец-то мог открыть собственный кабинет и начать частную практику. Очень удобным местечком, подысканным Лэйнгом, стал дом № 21 по Уимпол-стрит.
Несмотря на то что в Тавистокской клинике работали многие уважаемые Лэйнгом люди, отношения с этой институцией у него не сложились. Он пришел из клинической неврологии и психиатрии и так и не смог избавиться от этого медицинского взгляда. Другие сотрудники не оценили его работу, поскольку никто из них не разделял той устремленности, которая двигала Лэйнгом на ранних этапах его творческого пути. Кроме того, Тавистокская клиника была клиникой одиночек. Это была организация, а не интеллектуальное сообщество. Приходя туда, ее сотрудники приходили на работу, они вежливо и учтиво общались друг с другом, делали свое дело и расходились по домам. Не было ни союзов по интересам, ни просто дружеских отношений. Это была институция, выйти из которой было легко: он не нашел здесь ни любимого дела, ни признания, ни дружбы.
"Я и Другие"
В 1961 г. в издательстве "Tavistock Publications", там же, где вышло "Разделенное Я", выходит вторая книга Лэйнга "Я и Другие". Как мы помним, этот фрагмент первоначально входил в "Разделенное Я", но по пожеланиям издателей две части были разделены и вторая доработана в отдельную книгу. Может быть, поэтому "Я и Другие" – самая непонятная и нечеткая работа Лэйнга, с неопределенной сюжетной линией, переходным статусом и обилием очень продуктивных идей и концептов, которые в ней так и не собраны воедино. Кажется, что сам Лэйнг так и не смог тогда, в конце 1950-х, когда дорабатывалась эта книга, разделить в личности я и Других.
Эта книга имеет два несколько отличающихся издания: первое, содержащее оригинальный замысел работы, вышло в 1961 г., однако в 1969 г. книга была переработана в свете проводимых тогда Лэйнгом исследований по картографии [150] .
Поиски Лэйнга, по его признанию, движимы характерной для современной ему психиатрии неудовлетворенностью изучением отдельного индивида вне его социального контекста. Именно поэтому он переходит от теории патологической личности к пространству межличностной коммуникации. Основную цель работы Лэйнг формулирует в предисловии:
...
Эта книга пытается описать человека в рамках социальной системы или "связки" других людей; она стремится понять тот путь, которым другие воздействуют на его переживание себя самого и других, и как таким образом его действия обретают определенную форму… В этой книге я не разделяю никакой этиологической теории шизофрении [151] .
Лэйнг все еще разделяет феноменологическую перспективу: он стремится описать феномен, отбрасывая любые бытующие в этой сфере общепринятые теории.
"Я и Другие" имеет сразу две, во всех отношениях противоположные, отправные точки. Первую можно назвать точкой непонимания, от которой отходит вектор "Я → Другие", вторую – точкой гиперрациональности с вектором направленным обратно – от Других к Я. Эти две точки и являются для Лэйнга проблемой.
Проблема недоступного пониманию ядра личности была сформулирована Лэйнгом еще в "Разделенном Я". Там, при всех попытках экзистенциально обосновать психопатологию, он признает:
...
Ядро переживания шизофреником самого себя должно остаться для нас непостижимым. Шизофреник не хочет и не требует постижения как попытки достичь и понять его, если мы остаемся внутри нашего собственного мира и судим его в соответствии с нашими собственными категориями, которые неизбежно не попадут в цель. Нам все время приходится осознавать его отличие и различие, его отделенность, одиночество и отчаянье [152] .
Здесь он, собственно, повторяет тезис Карла Ясперса, который сформулировал критерий понятности мира как основной критерий психоза и считал, что шизофреника понять невозможно. "Шизофреники непонятны мне точно так же, как птицы в моем саду", – говорил он.
Лэйнг абсолютизирует тезис Ясперса и привлекает классический тезис герменевтики о невозможности понимания другого человека. Выходит: "Трудно постичь само-бытие другого. Я не могу пережить его прямо и "в лоб". Я должен опираться на действия и свидетельства другого, чтобы сделать заключение о том, как он переживает себя самое" [153] .
Эту тотальную невозможность непосредственного понимания и постижения Лэйнг исследует через феномен фантазии, рассматривая и понятие фантазии бессознательной.
Он настаивает на необходимости исследования психоаналитического понятия и феномена фантазии и в этом исследовании сближает понятия фантазии и опыта, опираясь на их, на его взгляд, неосознаваемый характер. Однако фантазия у Лэйнга имеет другой, отнюдь не психоаналитический, смысл. Фантазия описывает то, как мы презентуем свой опыт другим, и то, как этот опыт другие воспринимают; это функция картографирования с исходного опыта на спектр опыта другого человека. Как объясняет сам Лэйнг,
...
на элемент у из группы B и если мы называем операцию проецирования q , то y – это будет образ или подобие x под знаком q . Операция q – это функция, посредством которой y приобретает q -значение x [154] .
Операция q – это и есть фантазия. Она – неотъемлемый элемент межличностных и социальных отношений. Фактически переживание человека, его мир, выходя за границы его личности, обязательно окрашиваются фантазией.
Проблема гиперрациональной социальности связывается Лэйнгом с проблемой реальности как таковой, которую он наиболее емко формулирует в следующем тезисе:
...
Наше восприятие "реальности" является в полной мере достижением нашей цивилизации. Воспринимать реальность ! Когда же люди перестали ощущать, что то, что они воспринимают, нереально ? Возможно, ощущение и сама мысль, что то, что мы воспринимаем, реально, возникли совсем недавно в человеческой истории [155] .
Параметры реальности задаются, по Лэйнгу, обществом, и общество же отслеживает соответствие этим параметрам человека.
Здесь следует на мгновение остановиться. Одна из глав первого издания книги носит название "Фантазия и социальная связка". Удивительно, что эти важные для Лэйнга понятия связки и социальной системы фантазии содержатся уже в этой работе, что и указывает на ее принципиальную значимость для его последующего творчества. Связка определяется как "специфический тип группы, характеризуемый членами группы как сотканный высоковалентными связями" [156] . Несколько изменяя оригинальный смысл термина "валентность", Лэйнг использует его в смысле показателя не количества, а интенсивности.
Связующим звеном между понятиями связки и социальной системы фантазии в этой работе становится признание межличностной природы фантазии. Человек, по Лэйнгу, может разделять фантазию других людей, причем в этом случае он, хотя и не осознавая того, утрачивает собственную индивидуальность. Так образуется мультивалентная "социальная система фантазии". Лэйнг заимствует этот термин из работы Элиота Джейкса, вышедшей еще в 1955 г. [157] Погружаясь в социальную систему фантазии, человек не чувствует потери собственной индивидуальности по причине отчуждения, поскольку теперь начинает занимать ложную позицию. Но ее ложность и ошибочность становятся очевидны лишь ретроспективно, т. е. когда человеку удается высвободиться из системы. Происходит так по той причине, что социальная система дает человеку интенсивное и несомненное ощущение реальности с сопутствующей дереализацией другого опыта. Именно поэтому социальная система фантазии вводит входящих в нее людей в ложную позицию, при которой все индивидуальные осознаваемые восприятия инвертируются благодаря эффекту отчуждения.
Реальность зиждется на четкой стратификации и картографии социального пространства, его четкой разметке, нарушение которой для человека, входящего внутрь социальной группы, мягко говоря, нежелательно. Сама существуя только в противопоставлении с вымыслом и нереальностью, реальность требует четкого разделения пар: внутреннее – внешнее, ментальное – физическое, психическая реальность – физическая реальность, ум – тело и т. д. Таким образом, реальность требует раскола и подчинения только одной из частей этой раздробленной целостности.
Два лежащих в основании книги момента – непонимание глубины личности и ее мира и гиперрациональность и четкость социальной структуры пересекаются у Лэйнга в пространстве опыта. Это понятие, пожалуй, одно из основных в его творчестве, присутствовало еще в работе "Разделенное Я", но там имело исключительно внутриличностный оттенок. Опыт (experience) у Лэйнга – и в этой трактовке он продолжает традицию экзистенциально-феноменологической психиатрии, – это непосредственное переживание реальности, дологическое, довербальное, внерациональное проживание мира и себя в нем [158] . В этой сфере непосредственного проживания и сталкиваются у него человек и общество.
Опыту Лэйнга – это, если можно так сказать, поле битвы, пространство сражения и не всегда честной игры. Участвуют в ней отдельный человек, отстаивающий свое право на свободу и независимость, на невмешательство и автономность, и общество, борющееся за свою целостность, которая может поддерживаться лишь при условии усреднения и унификации. И человек, и общество борются в этой схватке за выживание. Именно поэтому опыт у Лэйнга – понятие основополагающее, понятие, которое требует первостепенного внимания и исследования. Все процессы жизнедеятельности личности и общества, которые он будет описывать позднее, уже в других книгах, будут разворачиваться именно в этой сфере.
Развертывание общего пространства пересечения личности и общества происходит благодаря тому, что Лэйнг называет комплиментарностью, – определенной функции человеческих отношений, "посредством которой другой позволяет осуществиться я или придает ему определенную цельность" [159] . Комплиментарность, лежащая в основании формирования, развития и подтверждения идентичности, в разные периоды жизни человека может усиливаться или ослабляться.
Сама идентичность, которая составляет ядро личности и поддерживает ее целостность, включает множество своеобразных подсистем: идентичность-для-себя-самого; идентичность-для-других; идентичность, приписываемая другими; идентичности, которые человек приписывает другим; идентичности, которые, как он думает, приписывают ему, и т. д. Другие люди позволяют реализовываться идентичности человека, поскольку идентичность всегда требует отношений с другими, именно в них самоидентификация индивида достигает своего завершения. Я всегда требует других, потому что другие – это материал идентичности я. Поэтому, по Лэйнгу, и выходит:
...
Даже описывая отдельного человека, мы не можем позволить себе забыть, что любой человек постоянно действует на других и подвергается действию с их стороны. Другие всегда присутствуют. Нет никого, кто бы действовал или переживал в вакууме [160] .
Другие одновременно формируют идентичность единичного индивида и социальную фантазию общества. В обоих случаях они – необходимый инструмент и потому мощная система управления.
Стабильность общества поддерживается на основании того, что большинство его членов разделяет реальность общепринятой фантазии: они отказываются от собственного восприятия, собственных оценок и собственного опыта и занимают выгодную обществу и поддерживаемую им ложную позицию. Эта ложная позиция, как и все, что одобряется обществом, хотя и задним числом, начинает восприниматься как реальность. Человек, являясь членом какой-либо социальной группы или, еще шире, общества в целом, занимает отчужденную ложную позицию и разделяет общепринятую социальную систему фантазии. Он переживает, проживает мир так же, как и остальные, и ничем не отличается от них, утрачивая свою приватную сферу, определяющую его уникальность и самостоятельность.
Общество, по Лэйнгу, насаждает не просто систему правил, которым необходимо подчиняться, чтобы входить в него. Правила и механизмы здесь имеют вторичное значение. Общество задает приемлемый, одобряемый и связываемый с реальностью определенный тип опыта, разрешенный модус проживания мира и себя самого. Тот, кто проживает окружающую действительность в унисон этому социально приемлемому типу опыта, функционирует в обществе без каких-либо проблем:
...
Нормальное состояние – это когда ты настолько погряз в своей погруженности в системы социальной фантазии, что принимаешь их за нечто реальное. <…> Обычное состояние – это находиться в устойчивой и выигрышной позиции в системах фантазии узла. Чаще всего такое состояние называется иметь "личность". Мы никогда не понимаем, что находимся в этом [161] .
Поскольку другие являются инструментом и при формировании идентичности отдельного индивида, и при выстраивании всеобъемлющей системы социальной фантазии, посредством других одно в этом круговороте поддерживает другое. В основе общества как системы социальной фантазии лежит управляемая идентичность каждого из его членов, в основе формирования идентичности – четкая и стратифицированная социальная группа. Общество поддерживает свою целостность и постоянство, управляя идентичностью. И для этого существует множество проверенных приемов. Приведем самые интересные из тех, которые в своей книге описывает Лэйнг, и остановимся на уклонении, подтверждении, негласной договоренности и атрибуции. Все эти механизмы тесным образом переплетаются друг с другом.
Подтверждение связано с узнаванием другого, с признанием его присутствия в мире, которое реализуется в различных модальностях, – в улыбке, рукопожатии, словесном выражении симпатии. Играя с подтверждением и неподтверждением, члены общества и члены семьи могут поощрять или отвергать желаемое или нежелательное поведение индивида. Уклонение , по сути, основано на подтверждении, только является несколько более сложным механизмом. В случае уклонения как механизма межличностного взаимодействия другие относятся к я индивида как к воплощению их фантазии. Человека в этом случае, как считается, принимают таким, каков он есть, только с одной лишь оговоркой: "такой, какой он есть" на самом деле означает "такой, каким его видят другие". Происходит словно бы подмена реальности фантазией, и за фантазией, в лучших традициях общества, признается статус реальности. "Ты мой послушный сыночек", – в этом обращении матери к нашалившему сыну содержится чистой воды уклонение: на самом деле он не живой и подвижный ребенок, а тот, кто всегда и во всем слушается свою мамочку. Уклонение со стороны матери в межличностном пространстве стимулирует двойное притворство ребенка, что и характеризует ситуацию уклонения во внутриличностном плане: он притворяется, что он – это не он, а потом притворяется, что выходит из этого притворства.