Величайшие гении добродетели - Иисус, св. Франциск и многие другие - велики и тем, что проникли сквозь глубины собственного подсознания в коллективное бессознательное человечества и обнаружили там универсальные архетипы. Выражение ими этих архетипов стало образцовым для мировой морали. Например, многие современные психологи утверждают, что мысль "Тот, кто стремится уберечь жизнь свою, потеряет ее" представляет собой фундаментальную истину, заново открытую новейшей психологией. Люди во всем мире относят это утверждение на свой счет. Или, например, рассмотрим "Нагорную проповедь" в отношении жителей восточной Индии. Ганди поведает вам, что это его озарило подобное понимание нравственности. Потому заповеди "Нагорной проповеди" и характеризуются как классический образец нравственности, истина которой не утрачивается в веках. Несомненно, в таком положении вещей имеется нечто исходящее из глубинной структуры жизни. Это контакт с сутью бытия, и мы не зря называем его откровением. Тот, кого постигло такое откровение, - величайший из пророков, ибо он есть канал, через который мы проникаем в глубинный смысл жизни. Заглядывая вглубь себя и вопрошая: "Как мне следует жить?", человек обнаруживает там ответы Иисуса, которые совершенно точно определяют смысл человеческого существования.
Конечно, сложно придать идее нравственных архетипов четкость и доступность для всеобщего понимания, ибо архетипы возникают в бездонной глубине нашего сущего, в котором неясное сливается с неизведанным. Положим, что специфические нравы в том виде, какими мы обнаруживаем их в современном обществе, могут быть связанными с основными архетипами, а могут и нет. Большинство конкретных видов морали обязаны своей формой определенной культуре, которую они призваны обслуживать. Существует опасность того, что мелкие обычаи, к примеру не играть в бейсбол по воскресеньям, в некоторых сообществах могут провозглашаться вечными архетипами в оправдание того, что их представители вынуждают всех остальных подчиняться. Архетипы не имеют дела с конкретными деталям; они, скорее, выражают глубинные принципы, исходящие из самой структуры человеческой жизни.
После всего сказанного имеем ли мы в том, что касается социальной жизни или моральных архетипов, адекватную структуру для нравственности, которую искали? Нет, только ее фрагменты, и не все; нам нужно добиться более объективной структуры, более прочных "берегов", пригодных для потока мощных инстинктивных сил человека. Пример неадекватности архетипов в виде окончательной структуры являет собой мораль фашистской Германии. Здесь мы видим весьма определенную структуру, возникшую из коллективного бессознательного немецкого народа, нордическую, Тевтонскую мораль, которая удивительно успешна в освобождении и канализировании инстинктивных порывов внутри группы. Но этот успех достигнут ценой высвобождения чудовищной разрушительной силы, направленной против тех, кто вне группы. Нацистская структура является неполной и потому держится на ненависти, злобе и одержимости. Нам же нужна объективная универсальность нравственной структуры.
Социальная норма Адлера тоже неадекватна сама по себе. Ведь, хотя человек и знает, что необходимо кооперироваться, он, как правило, не делает этого, пока не появится такая необходимость. Он знает, что если каждый будет игнорировать красный свет, то движение транспорта будет нарушено, и все же он поедет на красный свет, если поблизости не окажется полицейского. Человек знает, что нельзя убивать, но делает это. По-видимому, Адлер полагал, что человек может кооперироваться просто тогда, когда понимает, что так будет лучше всего. Но нравственность сложней. Внутри человека есть противоречие: между его волей к эгоистичной власти и социальным интересом, и, хотя "долг" на стороне последнего, человеку свойственно следовать первому. Фрейд был более проницателен, когда разглядел это фундаментальное противоречие в человеке; он считал, что человек раздираем двумя противоречивыми импульсами - созидательным "эросом", или любовью, стремящимся объединить все живое, и "агрессивностью", или инстинктом смерти, который направлен на разрушение. И если человеку приходится кооперироваться и жить как общественному существу, говорит Фрейд, то он вынужден подчинять свои личные желания жестким законам культуры.
Это противоречие в человеке крайне важно. Апостол Павел подразумевал это, когда говорил римлянам: "Доброе, которого желаю, не делаю, а злое, которого не хочу, творю", и причина тому - "живущий во мне грех". Всю историю человек боялся инстинктивных побуждений из-за их демонического содержимого, выплескивающегося из берегов "долженствования". Например, человек знает, что если все будут иметь сексуальные связи на стороне, то наша общественная ситуация разрушится; и все же супружеские измены не редкость, иногда даже вопреки лучшему отношению к супругу. Неудивительно, что греки отождествляли грех с физической чувственностью. Но противоречие в человеке не просто проблема чувственного наслаждения, оно обретает более значимую форму воли к власти, стремлению руководить другими и возносить себя. Высокомерие и гордость в большей степени корни человеческой безнравственности и греха, нежели простая чувственность.
Однако, как бы то ни было, ясно, что это противоречие, характерное человеку, делает нравственную жизнь чрезвычайно сложным достижением. Например, определим моральный поступок как такой, мотивация которого бескорыстна, то есть неэгоистичный. Тогда, если человек "стремится" совершить бескорыстный поступок, его желание, несомненно, будет иметь эгоистичные мотивы, и поэтому такой поступок не будет по-настоящему бескорыстным. Понимая, как сложно людям действительно творить добро, апостол Павел, Августин и другие заключили, что невозможно творить добро без Божьей помощи. В свете этих суждений христианское богословие развило доктрину первородного греха. Попросту говоря, внутри человека имеется это противоречие, и поэтому он склонен грешить в каждом своем поступке. Таким образом, нравственная проблема человека очень сложна, и никакая упрощенная структура не будет адекватной. Поток инстинктивных побуждений разрушит непрочные берега социальных норм и размытые и недостроенные каналы архетипов.
Единственная адекватная структура нравственности основана на первичном смысле жизни. Такая структура будет универсальной. Она будет обладать объективностью, поскольку выйдет за пределы субъекта, в то же времени оставаясь в его сознании. Она станет вселенским архетипом, архетипом в большей мере, чем те, которые мы обнаруживаем в коллективном бессознательном. Все прочие несовершенные структуры войдут в состав этой универсальной системы. Из нее мы получим нормы поведения, произрастающие из первичного смысла жизни.
Где же можно найти такую универсальную структуру? Как правило, каждый человек всеми своими поступками косвенно выражает некую структуру, основанную на его вере в первичный смысл, даже если он никогда не пытался его понять. Но у людей различное понимание первичного смысла жизни, следовательно, мы должны принять наиболее адекватную концепцию, на основе которой базируется наша нравственность.
В Новом Завете эта универсальная структура называется "логос", термин, взятый из эллинистической философии, означающий "разумную, содержательную структуру жизни". Замечательное вступление, с которого начинается Евангелие от Иоанна, объясняет это в классической формулировке: "В начале было Слово", или в более точном переводе Моффатта: "Логос был с самого начала, и Логос был с Богом, и Логос был Божественным… Через него всякое сущее перешло в бытие… В нем излагалась жизнь, и эта жизнь была светом для человека. И воссиял свет посреди тьмы". Этот Логос, который мы можем назвать Разумом Божьим, находится в мире с самого начала, хотя он приходит в особой форме в человеческом облике Христа.
Первичная структура - это природа Бога. Божественные законы лежат в основе жизни с момента создания и до самого конца. И жизнь человеческая должна быть приведена в соответствие с этими законами. Это та форма, которую принимает первичный и универсальный канал выражения основных человеческих инстинктов.
Вот почему нравственные заповеди Христа являются для нас вечной истиной: Он был Логосом, самим Разумом Божьим, говорящим с людьми. Возьмем, к примеру, законы любви: "Возлюби врага своего" и "Возлюби ближнего своего, как самого себя". Мы непроизвольно чувствуем, что это совершенная форма любви, и таким образом воля Божья отражается в нашем инстинктивном самовыражении.
Да, мы признаем эти Божьи законы как его волю, но мы не живем в соответствии с ними. И это точно отражает смысл противоречия в человеке. Это противоречие между его естественной эгоистичностью и требованиями, которые предъявляет к нему структура. С одной стороны человек понимает, что не должен быть эгоистом, он должен любить других, как и самого себя - так ему говорит Бог. Но, с другой стороны он не делает этого. Сам факт того, что человек способен признать законы Божьи, говорит об определенном отношении к Богу. Ибо человек был создан по "образу и подобию Божьему" и разделяет божественную структуру, которую мы называем логосом; он Сын Божий, хотя в настоящее время находится, так сказать, в разлуке с семьей. Этот подлинный образ человека есть его сущностнаяприрода. Всевышнее повеление "Возлюби врага своего" вызывает в человеке отклик, оно ему вовсе не чуждо, но, как бы ни старался человек, он может жить в соответствии с этой формулой только очень несовершенно в этом несовершенном мире. Итак, мы видим другой аспект противоречия, а именно: между тем, кем является человек, и тем, кем он должен быть.
Как возникло это противоречие? Библейское описание грехопадения - классическая попытка ответа на этот вопрос: человек изначально был создан "хорошим", то есть он был образом Божьим. Это составляет сущностныйаспект человеческой природы. В то время у него не было конфликта с самим собой, а значит, и нравственного сознания. Завидное положение, сказали бы, наверно, некоторые утомленные читатели. Но история продолжилась, чтобы нарушить это исходное согласие в форме неповиновения Адама Богу. С тех пор экзистенциальночеловек "пал". Он хранит в своей природе Божий образ, который постоянно конфликтует с его своеволием и эгоистичностью. С этим разделением человеческого характера пришло "познание добра и зла", т. е. нравственное сознание и напряжение. Не следует обращать слишком большое внимание на детали этой истории, она должна лучше восприниматься как попытка объяснить, почему в человеке существует противоречие. Мифу не следует приписывать историческую или хронологическую ценность. "Грехопадение" человека продолжается до сих пор: Адам и Христос представляют собой полюса противоречивых устремлений человека, - любого человека в любом его решении.
Противоречие в человеке, таким образом, есть противоречие между его сущностной природой, - его "Божественным основанием" - и существующим состоянием эгоистичности. Между его готовностью жить согласно Божьей воле и желанием, вызванным его эгоизмом. Божья воля говорит с человеком из самого основания его личности, словно голос далекого дома. Это голос совести. Сократ называл его "внутренним голосом", который указывал ему, каким путем идти. Совесть наше восприятие структуры: она проливает свет в потемки наших хаотичных импульсов. Это проблеск в нашем сознании на "должное" в противовес существующему несовершенному человеческому состоянию. В ней есть место великому категорическому нравственному императиву, вечных "делай так" и "не делай так", которые приходят в том или ином виде к каждому человеку.
Итак, наш ответ на проблему нравственности таков: инстинктивное самовыражение через универсальную структуру, которая есть Бог. Одно обеспечивает содержание, наполняющее поток, другое - форму, или так называемые берега.
Нам необходимо расширить наше несовершенное сравнение. Бог действует в человеке более сокровенно, чем просто направляя течение его инстинктивной жизни, подобно берегам реки. Структура внутри субъекта сама заставляет себя почувствовать через архетипы и через непосредственный контакт человека с Божьей волей при помощи таких феноменов, как совесть. Так, например, Божественное действие в жизни человека заключается в очищении воды в реке - если развивать наше первоначальное сравнение - и в усилении определенных течений. Это понятно, если вспомнить, что логос - живая составляющая любого конкретного человека: он есть суть его природы, и с его помощью человек слышит и отвечает, когда "непостижимое взывает к непостижимому".
Но нет простого и легкого решения проблемы нравственности. У человека есть свобода, и никто его не принуждает жить согласно структуре. На деле эгоизм его таков, что человек практически не может жить в соответствии со структурой. Если он желает быть бескорыстным, как было сказано выше, само его желание будет иметь корыстные мотивы и, следовательно, будет эгоистичным. Как человек может преодолеть эту пристрастность своей воли - смертельный, первородный грех, препятствующий ему? Естественно, не простым нравственным усилием, а уступив и отвечая на требования структуры. "Ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее; а кто потеряет душу свою ради Меня и Евангелия, тот сбережет ее" (Марк, 8:35). Это процесс самоотречения, благодаря которому появляется возможность ответить действием на зов Божий. Теологи называют это милосердием Божьим, проявляющимся в человеке. Апостол Павел, Августин и целый ряд других христианских мыслителей заключили, что возможность творить добро - возвыситься над своей эгоистичной волей - не самим человеком достигается, а дается милосердием Божьим. После такого прозрения, как сказал бы Кункель, человек становится способен давать милостыню, не допуская того, что "левая рука не ведает, что творит правая".
Когда человек осознает, что связан с первичной структурой, противоречие внутри него в какой-то мере сглаживается. Теперь он способен двигаться вперед и мужественно выражать свои инстинктивные побуждения. "Люби Бога и делай, что желаешь" - это действительно верно. Установив подобные отношения с Богом, субъект освобождается от правил, предписаний и моральных ограничений, которые стольким людям не позволяют быть творческими. Он переступает границы закона, говоря словами апостола Павла, и поныне живет творческим духом.
Деятельность в гармонии с первичной структурой не статична, она динамична и каждый раз нова, ведь это контакт субъекта с вечно активной волей Божьей. Люди, считающие, что можно свести нравственность к высушенным правилам, совсем не понимают сути первичной структуры, вместо этого они выводят собственные структуры. Иисус говорил фарисеям: "Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что даете десятину с мяты, аниса и тмина, и оставили важнейшее в законе: суд, милость и веру; сие надлежало делать, и того не оставлять" (Матфей, 23:23). Подобно фарисеям, мы, современные люди, ощущаем неустойчивость нашей морали, и поэтому пытаемся выстроить систему, поддающуюся учету, согласно которой все могли бы подсчитывать выполненное. Но Господу не нужно никакого калькулятора. Он упрекает тех несмелых, которые ждут твердого доказательства: "…Род лукавый и прелюбодейный ищет знамения; и знамение не дастся ему…" (Матфей 12:39).
Ирония в том, что лишение структуры динамичности благодаря мелочным условностям внешней морали разрушает подлинный смысл нравственности: "Вы же сделали пустым слово Божье из-за своих традиций". Ко мне за консультацией обратился один первокурсник с жалобой на одиночество. Я спросил его, не познакомился ли он с соседями по этажу в общежитии? "Нет, они мне не нравятся, они ругаются и курят" - типичный пример мелочных условностей внешней "морали", встающей на пути человеческого общения и фактически блокирующей возможность любить ближнего. Мы не имеем в виду, что человек не должен быть разборчив в выборе друзей: мы хотим сказать, что различение это должно опираться на более глубинные и значимые факторы, чем в вышеприведенном случае. Давайте не будем делать из морали смирительную рубашку для нашей нравственной структуры.
Нравственная система, представленная в этой главе, далека от рассмотрения частностей и предложения практических советов на все случаи жизни, она, скорее, задумывалась как рекомендательный фундамент или общая схема. Ее применение к специфическим проблемам должно учитывать не только личностные особенности, но и каждый конкретный случай одного и того же человека. Любовь, например, нередко выражается сердечностью, но иногда в своем лучшем проявлении она не может обойтись без причинения боли, и тот, кто сковал заповедь любви критерием сердечности, - утратил ее смысл. В каждом нравственном поступке есть что-то новое, что-то творческое, что-то уникальное. Нравственность - сокровенное дело каждого, в ней задействованы личности самого человека, Бога и других людей. Следовательно, в каждой ситуации существует огромное количество вариантов. Это означает, что по большому счету никто не может требовать соблюдения морали от кого бы то ни было. Мы можем настаивать только на том, чтобы человек учитывал оба фокуса: собственное самовыражение и универсальную структуру, и в дополнение к этому он должен принимать персональное творческое решение. И здесь опять обнаруживается доказательство неадекватности многих социальных условностей. Они зачастую представляют собой застывшее воплощение закона, далекого от основной структуры, и поэтому препятствуют истинной нравственности. Когда наша нравственность станет поистине творческой, наши традиции больше не нарушат заповедей Божьих, а сам закон будет исполнен.
Итак, консультант стремится помочь консультируемому обрести эту базовую, творческую нравственность. Это необходимо, во-первых, для того, чтобы помочь ему преодолеть запреты, сдерживания и незначительные страхи и, в общем, разрушить блокировки его инстинктивной жизни. А во-вторых, консультант помогает направлять его инстинктивные порывы в соответствующее русло, так чтобы они стали для человека волей Божьей. И консультант ни в коем случае не должен навязывать другому собственную систему нравственности, поскольку воля Божья уникальна для каждой личности. Так, освобождая, консультант развивает потенциал консультируемого. Освобожденная творческая фантазия последнего может послужить добрым делам, обыграть различные возможности, пока в бесчисленном разнообразии всевозможных комбинаций, человек не обнаружит самую правильную и плодотворную. Тогда его сознание больше не будет выполнять роль мелкого поверхностного цензора, стремящегося остановить его развитие, а станет инструментом познания универсальной структуры добродетели.