Другая неординарная женщина – Агата Кристи - не училась в университете, а в школе слыла ничем не выделяющейся посредственностью. Говорили, что в детстве она не играла в игрушки, предпочитая им одиночество и разговоры с вымышленными, несуществующими собеседниками. Мрачная и замкнутая в себе, в школе она вызывала у учителей неприязнь и, наверняка чувствуя это, растворяла свое реальное "я" в мире книг. Таким образом, образование Агаты Кристи было весьма условным, полученные ею знания были ориентированы на консервативные традиции своего времени, насквозь пропитанные духом викторианства. Но книги сделали свое дело: они дали ей другую реальность, позволили достичь душевного равновесия и балансирования между воображаемой и существующей социальной ролью. И хотя Агата Кристи до конца жизни так и не научилась писать грамотно, но чтение и развитая впечатлительность позволили ей развить до небывало высокого уровня свое воображение. Оно-то и выталкивало в этот мир, подобно помпе, все новые захватывающие сюжеты. Таким образом, для реализации своей идеи, возникшей, скорее, как способ сближения крайне разобщенных виртуального и реального миров, писательнице не потребовалось образование в его общепринятом понимании.
Когда семнадцатилетним юношей Алъбер Камю заболел туберкулезом, для подающего надежды футболиста перевернулся весь мир. Пытаясь излечиться, он оказался в доме у дяди, познакомившего парня с книгами. Камю, пораженный неизлечимой в то время болезнью, окунулся в параллельный мир совершенно неведомых доселе впечатлений. Сначала были Гюго, Золя, Бальзак, затем – ошеломляющее воздействие преподавателя Жана Гренье: молодой человек приобщился к философии. Ницше, Шопенгауэр, Достоевский, Андре Жид стали его вечными спутниками и привели в конце концов к устойчивому желанию самостоятельно приобретать знания, постичь искусство самообразования. Мыслитель XX века признавал, что основополагающее влияние на него оказали несколько человек из его окружения. Во-первых, требовательный школьный учитель Луи Жермен: занимаясь по два часа дополнительно, он заметно подтянул своего ученика, в которого верил и которому передал эту веру. Во-вторых, преподаватель лицея Жан Гренье - ему Альбер Камю обязан открытием для себя философии. В-третьих, Андре Жид.
Чуткость и тонкость этого писателя сразили Камю и сделали почитателем Жида до конца своих дней. Университетские годы были посвящены осознанному изучению философии. И все-таки он признавался, что университет явился необходимостью, ибо книги пишутся на основе переживаний, а не знаний.
Казалось бы, система обучения создателя первого вертолета Игоря Сикорского близка к классической. Ключ к пониманию великой личности в том, что Сикорский действовал по велению сердца, делал именно то, что требовал внутренний голос. Например, он поступил в Петербургское морское училище, чтобы стать кадровым офицером, но из-за интереса к технике, вытеснившего все остальные желания, решительно уволился со службы. В то время просто не существовало летных учебных заведений, и он отправился для получения знаний в техническую школу во Францию. Но через несколько месяцев вернулся в Киев, чтобы приобрести и углубить общие знания в Политехническом институте. Как истый практик он старался тут же применять полученные знания. Дома он устроил мастерскую, настоящий прообраз конструкторского бюро. Один академический год убедил Сикорского в том, что абстрактные науки и тайны математики мало помогут ему в реализации его идеи, потому он сделал ставку на собственные усилия в своей мастерской. И вскоре великий украинец добился отрыва от земли колес винтокрылой машины – принципиально нового летательного аппарата, в пользу создания которого он отказался от классического образования.
Вот что сообщает о системе обучения знаменитого немецкого композитора Рихарда Вагнера Кенигсберг: "В школу почти не ходил, занимался плохо, на уроках тайком читал "Фауста" Гёте и размышлял, какой это прекрасный материал для оперы… Он самостоятельно, без помощи учителей, изучил теорию композиции… Не надеясь благополучно закончить школу, Вагнер перешел в другую, но, не доучившись и в ней, поступил в 1831 году вольнослушателем в Лейпцигский университет". При этом он уже имел ворох грандиозных идей, был одержим созданием музыкальных шедевров и свято верил в собственную исключительность, в данное Господом призвание.
Биограф Николая Гоголя Вересаев утверждал, что будущий знаменитый писатель по выпуску из гимназии "не знал спряжений глаголов ни на одном языке", "особенно плох был Гоголь по языкам", "вообще Гоголь был самая обыкновенная посредственность". Невероятно замкнутый, всегда неряшливый, страдающий, по определению Дмитрия Мережковского, "щегольством дурного вкуса". Но движимый мыслью о своей гениальности, которую внушила ему мать, Гоголь обучался на ходу, будучи необыкновенно наблюдательным и обладая желанием блистать во что бы то ни стало. Гоголь (по словам Аксакова - "добыча сатанинской гордости") на самом деле являлся на редкость целеустремленным и одержимым человеком. С одной стороны, он не любил учиться и "остался всю жизнь недоучкой", но вместе с тем он по крупицам собирал материалы для своих книг, в письмах вопрошая мать о различных мелочах в одежде, быте, традициях малороссов. Он был настолько неряшлив, что в школьные годы одноклассники брезговали подать ему руку. Но, до безрассудства преданный работе, тщательно вынашивал в голове противоречивые образы, которые выверял до мелких деталей. Он мог прямо в питейном заведении "завестись" и писать несколько часов подряд. Василий Розанов говорил, что Гоголя "трясло, как деревню на вулкане". Но происходило это как раз потому, что он обладал главной способностью – видеть суть вещей.
Несколько иная образовательная линия у Иосифа Бродского, одного из наиболее ярких поэтов XX века, родившегося в условиях тоталитарного режима СССР. "Как полагалось, Бродский пошел в школу семи лет, в 1947 году, но бросил учение уже в 1955-м. Советская школа никогда не была нацелена на образование в точном смысле этого слова, а то был едва не худший период в ее истории", – небезосновательно сообщает Лев Лосев, автор колоритной биографии поэта. А вот поиск Бродским реально необходимых знаний заслуживает особого внимания. Во-первых, в раннем возрасте он осознанно выбирал такие виды работ, которые бы дали ему многогранные впечатления о людях, о человеческой породе и природе вещей. "Я начал работать с пятнадцати лет. Мне все было интересно. Я менял работу потому, что хотел как можно больше знать о жизни, о людях", – сказал он на суде. Во-вторых, он, конечно же, поглощал, проглатывал, переваривал громадное количество книг, особенно важны были запретные тома, больше всего ценились запрещенные знания. Будущий мастер стихосложения совершал невероятные поступки, столь же исполненные воли и напора, сколь и парадоксальные. "Ради чтения Камю и Кафки" Бродский выучил польский язык, поведал биограф. "Наверное, половину современной западной литературы я прочитал по-польски", – слышим голос самого поэта. Он читал с четырех лет, и хотя школа отвратила его от Толстого и Чехова, место любимых писателей заняли Достоевский и Тургенев, а чтения пушкинского "Евгения Онегина" в лицах были едва ли не единственными положительными воспоминаниями о школе. А затем – чем более гонимыми, заклейменными были авторы, тем больше усилий прилагалось для добычи их произведений. В ход шло все: фотокопии, машинописные перепечатки, а затертые до дыр листы становились особой ценностью. Потом было знакомство с польской поэзией, затем желание писать самому и общаться в определенных социальных кругах, обмениваться мнениями и информацией. Не менее важно то, что он пребывал в поиске всегда, ни на секунду не останавливаясь, ни на миг не прекращая впитывать все, что преподносило ему противоречивое бытие. Бродский с нескрываемым уважением относился к истинным мастерам слова, например, перечитал едва ли не всего Набокова. Но этот слишком обширный, панорамный, синтетический подход позволял ему с невиданным нахальством судить о ком угодно, хоть о самом Господе Боге. Но это объясняется весьма просто: он всегда имел свое собственное мнение в отношении тех вещей, о которых судил.
Расширение внутреннего мира самоучки-интроверта Бродского проходило в поглощении находящейся повсюду информации. Пожалуй, трудно отыскать еще хотя бы один такой пример, когда информация так осознанно извлекалась бы из окружающей среды и так рачительно перерабатывалась в голове. В значительной степени способствуют пониманию феномена столь широкоформатной личности несколько откровений писателя, которые представляют огромный диапазон его познавательных впечатлений: "Если кто-то и извлек выгоду из войны, то это мы – ее дети. Помимо того, что мы выжили, мы приобрели богатый материал для романтических фантазий. […] Едва ли что-либо мне нравилось в жизни больше, чем те гладко выбритые адмиралы в анфас и в профиль – в золоченых рамах, которые неясно вырисовывались сквозь лес мачт на моделях судов, стремящихся к натуральной величине […] Надо сказать, что из этих фасадов и портиков – классических, в стиле модерн, эклектических, с их колоннами, пилястрами, лепными головами мифических животных и людей – из их орнаментов и кариатид, подпирающих балконы, из торсов в нишах подъездов я узнал об истории нашего мира больше, чем впоследствии из любой книги".
Даже дисгармоничная, поверхностная и крайне невежественная Мэрилин Монро умела по необходимости работать над собой много и тщательно. В один из таких кратковременных жизненных периодов она залпом беспорядочно усвоила громадное количество книг; позже она познакомилась с творчеством Толстого и Достоевского. Кроме того, Норма Джин встала на сложный и шероховатый путь самостоятельной коррекции личности. Среди областей науки и искусства, которые она начала активно осваивать, были не только основы театрального мастерства, но и литература, психология и история, визаж и элементы риторики, музыка и мировая культура.
Даже когда создается впечатление, что тот или иной титан породил и реализовал великую идею, основываясь на интуиции, случайном озарении или снисхождении Всевышнего, не стоит верить поверхностным впечатлениям. Выдающееся всегда будет оставаться героическим и упорным синтезом гигантских пластов знаний, итогом скрытой от поверхностного взгляда переработки бесчисленных тонн информации, результатом часто сугубо индивидуального подхода к анализу мироздания. Тут уместно вспомнить занимательную историю о Родене, который создал на редкость оригинальные и вместе с тем вызывающие ваяния Гюго и Бальзака. Отчаянно ругавшие мастера критики не могли постичь, отчего со временем эти скандальные работы приобрели оттенок величия. Но более глубокое исследование деятельности скульптора свидетельствует о том, что его работы были не просто плодом воображения, а продуктом приобретенных, подверженных глубокому анализу знаний. Чтобы создать скульптурные фигуры французских писателей, неутомимый ваятель бесконечно перечитывал их произведения и даже ездил в город, где родился Бальзак. К знаниям он подходил с осознанным чувством необходимости: "Искусство – не что иное, как чувство. Но без знаний объемов, пропорций, цвета и без искусной кисти всякое живое чувство будет парализовано". Каждый отдельный случай вживания в образ был связан у него с ясным представлением деталей, присущих этому образу; а это возможно лишь при тщательной работе аналитическим щупом.
Подведение итогов
Итак, какие выводы можно сделать из жизненного опыта выдающихся личностей относительно получения ими знаний и посещения учебных заведений? В первую очередь важно отметить, что индивидуум, мышление которого было наполнено духом свободы и независимости, оказывался способным освободиться от рамок, выйти за пределы своего прежнего маленького мирка. Потому развитие способности к независимому мышлению, свободному от влияния авторитетов, гибкости в принятии собственных решений выходит на первый план всякой образовательной системы. Только появление мотивации, свободной от всяких рамок, способно сотворить нового, по-настоящему успешного и гармоничного человека. Доминирование духа свободы и независимости позволяло будущим великим людям уже в раннем возрасте не искать похвалы учителей, обменивая ее на послушание, а заставлять свою мысль работать и развиваться.
Действительно, все люди имеют равные шансы в этом мире, а число идей во Вселенной бесконечно. Но в тех случаях, когда обучение сводилось к принудительному познанию картины мира, не рождалось ничего выдающегося. Напротив, основными стимулами познания выдающихся личностей был интерес к живописно подаваемой информации, а в дальнейшем – понимание связи знаний с будущей деятельностью, то есть способность представить себя в будущей картине мира. Когда определены конечные цели движения, выработать принципы освоения необходимых знаний не составит огромного труда. Гораздо сложнее, если еще нет ответа на вопрос о своем предназначении. Но так или иначе, наибольших успехов в овладении сокровищницей человеческой мудрости достигли те, кто сделал ставку на личные усилия, на собственный путь познания, порой даже отвергая признанные школы как систему обучения. Таких людей по жизни вели вера в себя и ясное видение цели.
Отношение к жестким образовательным системам у большинства из них граничило с нетерпимостью, традиционные школы не справились даже с передачей им минимума необходимых знаний, университеты выполнили свою функцию лишь в случае явной мотивации учащихся к самообразованию. Великие личности дают доктринальный сигнал идущим вслед: необходимо смотреть на свое обучение шире, чем предлагают учебные заведения; нужно охватить всю панораму мира, применить вслед за анализом синтетический подход.
И те знаменитые творцы, кто пропустил свои идеи через фильтры университетов, и возмутители общественного спокойствия, решительно отказавшиеся от коллективных форм приобщения к знаниям, прошли обязательный путь самообразования. Часто самообразование становилось неотъемлемой частью их жизни, постоянной тренировкой активного мышления. Философы Аристотель, Спиноза, Ницше, независимо от пройденных ими школ, ориентировались на выработку собственных концепций. Ученые Михаил Ломоносов и Никола Тесла постоянно пребывали в состоянии непрерывного поиска нового, усовершенствования, преобразования – это превратилось в норму их существования. Писатели Лев Толстой и Джек Лондон всю жизнь занимались самообразованием, но при этом никогда не связывали приобретение знаний с какими-либо школами или конкретными учебными учреждениями. Джек Лондон в трехмесячный срок одолел двухгодичный курс школы и счел школу бесперспективным занятием. Что касается Эйнштейна, Черчилля или Нобеля, то их образовательные схемы не имели ничего общего с самоутверждением и влиянием общих знаний на реализацию их идей. Напротив, подходы к идее были связаны с реальными, очень подробными знаниями в очень узких областях: Эйнштейна – в области физики и философии; Черчилля – в области международных отношений, психологии и массовой коммуникации; Нобеля – в области физики и химии. Ван Тог даже не окончил средней школы, Пикассо не желал учиться в школе вообще, а Дали заявил учителям, что ему нечему у них учиться.
Если ставки учеников на каких-либо учителей не оправдывались, пытливые искатели необходимых знаний находили других наставников. Многие победители подтвердили своим жизненным опытом – не стоит зацикливаться на одном-единственном учителе, одной школе, одной форме обучения, следует активно искать и формировать свое окружение. Ницше оставил Вагнера, а Юнг – Фрейда, Бор решительно переключился с Томсона на Резерфорда, когда осознал бесперспективность работы с первым. Эти случаи демонстрируют гибкость мышления, способность корректировать взаимодействие с людьми, вплоть до отказа, запрета на общение. Каждый в итоге слушался своего голоса, и это стало предвестником успеха.
Идеология высших побед свидетельствует в пользу одиночек, слишком долгое нахождение в вибрационном поле учителя ведет к потере себя. Выдающиеся ученики неминуемо приходили к осознанию необходимости расставания со своими учителями. Если ученик силен, он обязан покинуть своего учителя и выйти в самостоятельное плавание. Если ученик созрел, он не только вправе, но должен оставить образовательную систему, двигаясь вперед, глядя вдаль, стремясь к необъятному. Раздвинуть границы существующего для истинного лидера так же естественно, как для здоровой женщины – родить ребенка.
ПРОВОДНИКИ ИДЕЙ. ЖЕЛЕЗНАЯ ВОЛЯ И СИЛА НАМЕРЕНИЯ
"Невозможно" – это слово занесено в словарь лишь глупцов… Высшая мудрость – твердое решение.
Наполеон
Именно акт воли является необходимым переходом, знаменующим процесс реализации оформленной идеи. Идея, даже самая божественная, щекочущая нервы человечества, не стоит ровным счетом ничего, если ей не сопутствуют волевые усилия. Без воли идея оказывается преданной забвению. Воля – это тот могущественный таран, который прошибает врата осажденных существующих догм, чтобы сначала впустить внутрь пары нового мышления и завладеть всеобщим вниманием, а затем внедриться в саму систему общественных норм. Для каждого нового шага необходимы усилия, которые могут оказаться предельными. Но необходимо помнить: без воли, без напряжения, ничего не произойдет. "Самый сильный человек – это человек единой мысли. Ибо всю накопленную им мощь, силу воздействия, волю, интеллектуальность, нервное напряжение обращает он в одном – единственном направлении и создает таким образом напор, которому не может противиться мир". Эти слова, точные и проникновенные, принадлежат перу Стефана Цвейга, который, подобно всякому крупному писателю, был в первую очередь совершенным психологом. Они с абсолютной зеркальностью и без малейшего искажения отражают суть значимости воли для достижения любой задуманной человеком цели.
Начать оду воле хотелось бы с нескольких утверждений, отмечающих ее значимость для современного человека. Дейл Карнеги, концепция развития личности которого для многих сомнительна, отметил важнейшую проблему современника: нам не хватает не знаний, а воли, и в результате гораздо больше людей сдавшихся, чем побежденных. Это ключ к разгадке основополагающего вопроса – почему одним удается достичь головокружительных высот, а другие, даже имея лучшие в мире идеи и технологии, не достигают ничего существенного. Еще одно великолепное замечание принадлежит Константину Станиславскому, отмечавшему, что "воля бессильна, пока она не вдохновится желанием". Речь идет о том, что формальная способность индивидуума прикладывать волю, проявлять невиданное терпение и умение без устали трудиться сама по себе бесполезна. Имеет значение лишь направленная воля, которую иногда еще называют силой намерения.
В то же время нельзя не сказать о крепкой обратной взаимосвязи. Потому что и сама воля – ничто без крупной, достойной всеобщего признания и применения идеи.