"Негативная терапевтическая реакция" больных оказалась позже результатом технической и терапевтической неспособности сформировать оргастическую потенцию, иными словами, рассеять в сознании больных страх перед удовольствием.
Терзаемый этими заботами, я в один прекрасный день пришел к Фрейду. Я спросил его, хотел ли он ввести влечение к смерти в свое учение как клиническую теорию. Ведь он сам отрицал возможность клинического постижения влечения к смерти. Фрейд успокоил меня, сказав, что речь шла "только о гипотезе", которой с таким же успехом могло и не быть. Все это никак не изменило общих очертаний психоанализа как учебного предмета. По словам Фрейда, он однажды допустил умственную спекуляцию, точно зная, что ею злоупотребили. Мне не стоит беспокоиться об этом, а надо спокойно продолжать клиническую работу. Я ушел, испытывая облегчение, но был исполнен решимости жестко бороться в своей сфере работы с разговорами о влечении к смерти.
В 1927 г. вышли мои резко критическая рецензия на книгу Райка и статья, направленная против Александера. В моем Техническом семинаре мало что можно было услышать о влечении к смерти и неосознанной потребности в наказании как о причинах неудач в лечении. Этого не допускало точное до педантизма клиническое изложение случаев болезни. Лишь иногда тот или иной теоретик влечения к смерти пытался выразить свое мнение. Я тщательно избегал любого прямого нападения на это лжеучение. У меня не вызывало сомнений то обстоятельство, что оно должно было само себя сделать нежизнеспособным благодаря клинической работе. Чем точнее мы изучали бы механизмы возникновения заболеваний, тем вероятнее становилась бы наша победа. Напротив, в Международном психоаналитическом объединении чем дальше, тем больше процветало ложное истолкование теории "Я". Напряжение в наших отношениях постоянно нарастало. Внезапно выяснилось, что я очень агрессивен, "еду только на своем коньке" и слишком уж односторонне и преувеличенно рассматриваю значение ге-нитальности.
На психоаналитическом конгрессе в апреле 1924 г. в Зальцбурге я дополнил первые формулировки о терапевтическом значении генитальности, введя понятие "оргастической потенции". Доклад был посвящен двум фактам принципиальной важности:
1. Невроз является выражением нарушения генитальности, а не только сексуальности в целом.
2. Рецидива невроза после аналитического лечения можно избежать в той мере, в какой обеспечивается оргастическое удовлетворение при половом акте.
Я имел большой успех. Абрахам поздравил меня с введением удачной формулировки экономического фактора невроза. Для формирования оргастической потенции у больных было недостаточно освободить имеющиеся генитальные возбуждения от торможений и вытеснений. Сексуальная энергия связывается в симптомах. Поэтому ликвидация каждого симптома развязывает, то есть высвобождает, определенное количество душевной энергии. Оба понятия - сексуальная энергия и душевная энергия - были тогда вовсе не идентичны. Высвободившееся количество энергии спонтанно переносилось на генитальную систему, и потенция улучшалась. Больные отваживались приблизиться к партнеру, отказывались от воздержания, и их переживания в объятиях, вызванных чувственными мотивами, становились глубже. Но ожидание, что в результате этого возникнет и оргастическая функция, оправдалось лишь в немногих случаях.
Размышления подсказывали, что, очевидно, из невротических связей высвобождено недостаточное количество энергии. Хотя больные и освобождались от симптомов, могли с грехом пополам работать, в целом их сознание все же оставалось блокированным. Так сам собой напрашивался вопрос: где же еще, кроме невротических симптомов, связана сексуальная энергия? Тогда этот вопрос был для психоанализа новым, но не выходил за его рамки. Напротив, он означал лишь последовательное применение аналитического метода мышления, выходящего за пределы отдельного невротического симптома. Поначалу я не знал ответа на этот вопрос. Клинические и терапевтические вопросы никогда не решаются с помощью размышлений. Ответ на них возникает сам собой в ходе решения практических задач. Это относится к любому виду научной работы. Правильная постановка вопроса, выведенная из практики, последовательно влечет за собой другие вопросы, постепенно "сгущающиеся" и образующие единую картину проблемы в целом.
На основе психоаналитического учения о неврозах казался само собой разумеющимся поиск отсутствующей энергии, необходимой для формирования полной способности к оргазму, в негенитальных, то есть свойственных раннему детству прегенитальных, манипуляциях и фантазиях. Если сексуальный интерес в большой степени направлен на сосание, кусание, на то, чтобы только быть любимым, на удовлетворение анальных привычек и т. д., то от этого страдает способность к генитальным переживаниям. Из-за этого становилось все более настойчивым представление о том, что отдельные половые влечения функционируют не обособленно друг от друга, а образуют единое целое, подобно жидкости в сообщающихся сосудах. Может существовать только единая сексуальная энергия, пытающаяся найти удовлетворение в различных эрогенных зонах и с помощью разных представлений.
Но такой подход противоречил взглядам, начавшим расцветать как раз в это время. Ференци опубликовал свои труды по теории генитальности, в соответствии с которой функция генитального возбуждения складывается из прегенитальных, анальных, оральных и агрессивных возбуждений. Я видел, что как раз наоборот - любое примешивание негенитальных возбуждений при половом акте или при онанизме ослабляет оргастическую потенцию. Например, женщина, неосознанно отождествляющая свое влагалище с задним проходом, боится выпустить газы во время возбуждения, что опозорило бы ее. Такая позиция в состоянии парализовать всю жизнедеятельность. Мужчина, неосознано рассматривающий свой член как нож или пользующийся им как доказательством потенции, не способен на полное самоотречение во время акта.
Хелене Дойч опубликовала книгу о женской сексуальности, в которой утверждала, что кульминация сексуального удовлетворения для женщины заключается в акте деторождения. По ее мнению, не существует изначального вагинального возбуждения. Оно состоит из возбуждений, перемещающихся во влагалище изо рта и из заднего прохода.
В ту же пору Отто Ранк опубликовал свою книгу "Травма рождения", в которой утверждал, что половой акт соответствует "возвращению в материнскую утробу". Я был в очень хороших отношениях с этими психоаналитиками, ценил их взгляды, но мой опыт и воззрения оказались в остром конфликте с их представлениями. Постепенно становилась ясна принципиальная ошибочность стремления к психическому истолкованию переживаний во время полового акта и поиска в них смысла, подобного тому, который существует, например, в невротическом симптоме.
Напротив, каждое душевное представление во время акта может только препятствовать погружению в возбуждение. Кроме того, такие толкования генитальности означали отрицание ее биологической функции. Формировать генитальность из негенитальных возбуждений означало отрицать ее существование. Напротив, именно в функции оргазма я увидел качественное, принципиальное различие между генитальностъю и прегенитальностью. Только генитальный аппарат может быть проводником оргазма и полностью высвободить биологическую энергию. Прегенитальностъ может лишь усилить вегетативные напряжения. Здесь заметна глубокая пропасть, образовавшаяся между различными психоаналитическими представлениями о функции влечения.
Терапевтические выводы из обоих воззрений были несовместимы друг с другом. Если генитальное возбуждение представляет собой просто смешение негенитальных возбуждений, то излечение должно было бы заключаться в перемещении анальной или оральной эротики на гениталии. Но если мой взгляд был правилен, то генитальное возбуждение должно было быть освобождено и очищено от смешения с прегенитальным, так сказать, откристаллизовано. В трудах Фрейда не находилось ни одной отправной точки для решения вопроса. Он полагал, что развитие либидо у ребенка идет от оральной ступени к анальной, а оттуда - к фаллической. Он приписывал обоим полам существование фаллической генитальной позиции. Фаллические эротические склонности девочки притягиваются к клитору так же, как у мальчика - к половому члену. По мнению Фрейда, только в период полового созревания все инфантильные побуждения подчиняются "примату генитального начала". Отныне оно ставится "на службу продолжению рода". С введением этой формулировки было закреплено старое отождествление генитальности с продолжением рода.
Гениталъность по-прежнему считали функцией этого последнего. Поначалу я упустил данное обстоятельство из виду, и лишь один берлинский психоаналитик обратил на него мое внимание, когда конфликт проявился со всей остротой. Придерживаясь своей теории генитальности, я смог только потому так долго оставаться в рядах Международного психоаналитического объединения, что постоянно ссылался на Фрейда. Тем самым я поступал несправедливо по отношению к собственной теории и осложнял своим сотрудникам разрыв с организацией психоаналитиков.
Сегодня такие взгляды представляются невозможными. Я должен удивляться тому, как серьезно дискутировали тогда о том, существует ли изначальная вагинальная функция. Никто не чувствовал социальной обоснованности этой научной наивности, и лишь дальнейшее развитие теории генитальности позволило раскрыть эту обоснованность с достаточной резкостью.
2. Сексуальная экономика невротического страха.
Острые противоречия в формировании психоаналитической теории, дававшие себя знать с 1922 г., можно показать на примере центральной проблемы - проблемы страха. Изначальное предположение заключалось в следующем: если закрыт путь для восприятия и разрядки телесного сексуального возбуждения, то оно превращается в страх. Так как передо мной постоянно стояла задача высвобождения сексуальной энергии из невротических связей, этот вопрос настоятельно требовал решения. Страх застоя представлял собой сексуальную энергию, не нашедшую разрядки. Чтобы вновь превратить ее в сексуальное возбуждение, надо было знать, как происходит первое превращение в страх. В 1924 г. я лечил в поликлинике двух женщин с неврозом сердечного страха.
Когда у них наступало генитальное возбуждение, сердечный страх слабел. У одной из пациенток можно было неделями наблюдать смену сердечного страха гениталъным возбуждением, а торможение возбужденности непосредственно вызывало стеснение и страх, локализовавшиеся в области сердца. Это блестяще подтверждало взгляд Фрейда на соотношения между страхом и либидо. Наблюдение позволило мне определить места на теле, в которых гнездилось ощущение страха. Это были области сердца и диафрагмы.
В другом случае наблюдалась та же смена функций, но появлялась и крапивница. Если больная боялась допустить вагинальное возбуждение, то возникали страх в области сердца или большие зудящие волдыри на разных участках кожи. Следовательно, сексуальное возбуждение и страх имели определенное отношение к функциям вегетативной нервной системы, и для этого очень хорошо подходила локализация в сердце. Я следующим образом исправил формулировку Фрейда: "превращение" сексуального возбуждения отсутствует. То же возбуждение, которое проявляется в половых органах как чувство удовольствия, дает о себе знать в форме страха, охватывая сердечную систему и, следовательно, являясь прямой противоположностью удовольствия. Вазовегетативная система может функционировать, то вызьшая сексуальное возбуждение, то порождая страх. Идея оказалась очень удачной. Отсюда вела прямая линия развития к моим нынешним взглядам, в соответствии с которыми сексуальность и страх соответствуют двум противоположно направленным ощущениям вегетативного возбуждения. Для выяснения биоэлектрической природы этих ощущений и возбуждений понадобилось еще примерно десять лет.
Фрейд не говорил о вегетативной нервной системе в контексте своей теории страха. Я тем не менее ни минуты не сомневался, что дополнение станет ему очевидным. Но когда я изложил свои взгляды на заседании, состоявшемся в конце 1926 г. на его квартире, Фрейд отверг существование каких-либо отношений страха с вазовегетативной системой. Я так никогда и не понял почему.
Становилось все яснее, что перегрузка вазовегетативной системы сексуальным возбуждением, не находящим разрядки, является основным механизмом возникновения страха и тем самым невроза. Каждый новый случай заболевания дополнял результаты первых наблюдений. Я полагал, что страх должен был возникать всегда в тех случаях, когда вазовегетативная система оказывалась определенным образом перевозбужденной. Сердечный страх наблюдается при стенокардии, бронхиальной астме, при отравлении никотином и базедовой болезни. Следовательно, страх возникает всегда в тех случаях, когда на сердечную систему действует какое-либо ненормальное возбуждение. Страх сексуального застоя вписывался в целом в проблему страха. Только в этом случае перегрузку сердечной системы вызывало сексуальное возбуждение, подобно тому, как в других случаях - никотин или токсические вещества. Осталась проблема, заключавшаяся в том, какого же рода это перевозбуждение. О различии между вагусом и симпатикусом в данном контексте я еще ничего не знал.
С учетом своих клинических интересов я отличал понятие страха как такового от боязни или страха ожидания. "Я испытываю "страх" быть побитым, наказанным или кастрированным" - это совсем не то, что "страх", переживаемый в момент реальной опасности. "Боязнь" или "страх ожидания" только в том случае становятся "аффективным переживанием страха", если к автономной системе прибавляется телесный страх застойного возбуждения. В числе моих больных были и такие, которые испытывали "страх" перед кастрацией без какого-либо аффекта страха. Встречались и аффекты страха без каких бы то ни было представлений об опасности, как, например, при половом воздержании. Следовательно, приходилось отличать страх как результат застойного возбуждения от страха как причины вытеснения сексуальности. Первый доминировал при застойных неврозах, второй - при психоневрозах, но оба вида страха были одинаково действенны в обоих случаях. Прежде всего страх перед наказанием или социальными преследованиями создает застойное сексуальное возбуждение. Я считал, что страх при испуге не может быть ничем иным, кроме сексуального возбуждения, внезапно хлынувшего на сердечную систему и пришедшего в состояние резкого застоя. Чтобы пережить "страх ожидания", необходимо небольшое "количество" страха застоя. Он возникает уже при живом представлении о возможной опасности. Фантазия оказывается, так сказать, предвосхищением ситуации опасности. Это очень хорошо сочетается с прежними размышлениями о том, что интенсивность душевного представления - независимо от того, идет ли речь об удовольствии или страхе, - определяется объемом возбуждения, действующим в данный момент в теле. Под воздействием представления об опасности или ее ожидания организм ведет себя так, будто опасность уже наступила. Возможно, представление в целом основывается на таких реакциях жизненного аппарата.
В те годы я работал над этой книгой и в специальных разделах, посвященных вазомоторному неврозу, страху и вазовегетативной системе, изложил обрисованные здесь взаимосвязи.
Поздней осенью 1926 г. вышла книга Фрейда "Торможение, симптом и страх". В ней были дезавуированы многие первоначальные формулировки, касающиеся актуального невроза. Невротический страх определялся как сигнал со стороны "Я". Страх, по словам Фрейда, был сигналом тревоги со стороны "Я" как при проявлении отвергаемого влечения, так и при реальной опасности извне. Речь шла о невозможности установить отношение между актуальным неврозом и невротическим страхом. Это была позиция, достойная сожаления, но... Фрейд завершил свои размышления на данную тему, заявив: "Не позволено", Страх, по его мнению, следовало воспринимать не как следствие вытеснения сексуальности, а как причину этого вытеснения. Вопрос о том, из какого материала создавался страх, якобы не представлял интереса. Утверждение о том, что в страх превращается либидо, теряло, по мнению Фрейда, свое значение. Он упустил из виду то обстоятельство, что страх как биологический феномен не может проявиться в "Я", не будучи подготовлен в биологической глубине.
Все это было тяжелым ударом по моей работе над проблемой страха. Ведь мне удалось значительно продвинуться вперед именно благодаря тому, что я разрешал противоречие между страхом как причиной вытеснения и страхом как его следствием. Теперь же становилось еще труднее отстаивать существование страха застоя, выводимого из сексуального застоя. Конечно, формулировки Фрейда были очень весомы. Далеко не просто было иметь другое мнение, тем более в важнейших вопросах. В книге об оргазме я обошел эти трудности с помощью безобидной сноски. Относительно того, что страх в неврозе является причиной сексуального вытеснения, взгляды последователей Фрейда совпадали. В то же время я придерживался представления о страхе как о следствии сексуального застоя. Вот с этим теперь и покончил Фрейд.
Пропасть углублялась с тревожной быстротой. Я, к сожалению, оказался прав. С момента появления "Торможения, симптома и страха" в психоанализе больше не было теории страха, которая соответствовала бы клиническим потребностям. Я был глубоко убежден в правильности предпринятого мною развития первоначальных фрейдовских воззрений, касавшихся страха. Хотя все большее приближение к пониманию его псидологической функции и радовало, одновременно оно означало дальнейшее обострение конфликта.
В моей клинической работе постоянно рос навык обратного превращения страха застоя в генитальное возбуждение. Там, где это оказывалось успешным, результаты были хорошими и надежными. Но мне не во всех случаях удалось высвободить сердечный страх и вызвать его колебание с помощью генитального возбуждения. Поэтому следующий вопрос звучал таким образом: что мешает биологическому возбуждению проявиться в сердечном страхе, если заторможено генитальное возбуждение? Почему не во всех случаях психоневроза проявляется страх застоя? И здесь на помощь приходили первоначальные психоаналитические формулировки.