Словом paides чаще всего так называли мальчиков до 15 лет, но иногда возраст повышался до 18 лет. Переходный возраст от детства к взрослости в Афинах продолжался в среднем от 16 до 20 лет, но границы его были нечеткими. Юноши старше 18 лет назывались в Афинах эфебами (отсюда - позднейший термин эфебофилия, сексуальное влечение к юношам). По свидетельству Платона и Аристотеля, половая зрелость у мальчиков наступала в 13–14 лет. До этого времени никакая сексуальная активность не поощрялась. Аристотель считал, что "физическое развитие молодых людей задерживается, если они совершают половой акт в период созревания семени" и предупреждал родителей о нежелательности подростковой мастурбации.
Поведение самих мальчиков подчинялось строгому этикету. Мальчик принимал ухаживания, которые льстили его самолюбию, подтверждали его привлекательность и повышали его социальный статус. Самые красивые мальчики пользовались в Афинах почти таким же почетом, как герои спорта. Но они должны были проявлять сдержанность и строгость, чтобы не оказаться "дешевкой". Мальчик, слишком легко или из корысти согласившийся, чтобы его ласкали, терял репутацию, и это могло помешать его будущей политической карьере.
Некоторые афиняне вообще считали роль эромена сомнительной.
Хотя закона, формально запрещающего связи с маленькими мальчиками, в Афинах не было, обычай считал их недопустимыми. Верхнюю границу "эроменского" возраста греческие авторы связывают с появлением бороды и волос на теле, относя это к 21 году. Некоторые юноши стыдились появления усов и волос на ногах, опасаясь, что это уменьшит их привлекательность, и пытались их сбривать или выщипывать. Уговаривая несговорчивых мальчиков, поклонники нередко напоминали им о краткосрочности их обаяния. Практически же это было делом вкуса. Еврипид, по свидетельству Плутарха, продолжал любить своего возлюбленного Агатона и после того, как у того выросла борода, говоря, что у красивых мальчиков осень так же прекрасна, как и весна. Аристотель с восхищением описывает продолжавшийся всю жизнь союз фиванского законодателя Филолая и олимпийского атлета Диокла, которые вели общее хозяйство и были даже похоронены вместе.
Афинянин, уличенный в сексуальной связи с другим мужчиной за деньги или другие материальные блага, лишался своих гражданских прав, не мог занимать выборную должность, выполнять жреческие функции, ни даже выступать в народном собрании или перед советом старейшин. Любые обвинения и намеки такого рода были крайне оскорбительны, особенно если дело усугублялось "пассивной" сексуальной позицией.
Расходятся античные авторы и в том, получает ли мальчик удовольствие от сексуального контакта. По словам Ксенофонта, мальчик, в отличие от женщины, не разделяет сексуального удовольствия мужчины, а холодно и трезво смотрит на своего опьяненного желанием партнера. В этой асимметричности видел главный недостаток разновозрастных отношений Овидий:
Я ненавижу, когда лишь один доволен в постели:
Вот почему для меня мальчик-любовник не мил.
Напротив, по мнению Платона, оба партнера получают награду за свое любовное неистовство. Поэт и философ Феогнид сравнивал мальчика с лошадью, с нетерпением ожидающей хорошего наездника.
После того как однополая любовь перестала быть формой инициации и переместилась из общественной жизни в частную, она стала более тонкой, индивидуальной, психологически разнообразной, но одновременно - морально проблематичной. В Афинах легально существовала мужская проституция и даже публичные дома. Свободнорожденный афинянин не мог заниматься этим ремеслом, в случае продажи мальчика для оказания кому-либо сексуальных услуг, покупатель наказывался так же строго, как продавец. Но на военнопленных, метеков и иностранцев запреты не распространялись. Простые, бедные и не особенно просвещенные люди часто относились к педерастии подозрительно, как к причуде богатых и знатных, угрожающей семейному очагу. Эта тема звучит в комедиях Аристофана, хотя сама по себе однополая любовь для него вполне приемлема.
Это заставляет защитников любви к мальчикам, например Ксенофонта, подчеркивать ее "педагогический эрос": "Величайшее счастье для того, кто желает из любимого мальчика сделать себе хорошего друга, это то, что ему и самому необходимо стремиться к добродетели".
В платоновском "Пире" юный красавец Алкивиад, по которому сходили с ума чуть ли не все афинские мужчины и женщины, рассказывает, как он пытался соблазнить старого Сократа и, оставшись с ним ночью наедине, признался в своей готовности отдаться. Когда Сократ прикинулся непонимающим, самоуверенный юноша сам залез к нему в постель, "лег под его потертый плащ и, обеими руками обняв этого поистине божественного, удивительного человека, пролежал так всю ночь". Но "…несмотря на все эти мои усилия, он одержал верх, пренебрег цветущей моей красотой, презрительно посмеялся над ней… Ибо, клянусь вам всеми богами и богинями, - проспав с Сократом всю ночь, я встал точно таким же, как если бы спал с отцом или со старшим братом".
Позднейшие греческие авторы относились к этому рассказу, который Платон вложил в уста Алкивиада, скептически, считая, что он был нужен только для самооправдания. По словам философа Биона, если Сократ "желал Алкивиада и воздерживался, то это глупость, а если не желал его и воздерживался, то в этом нет ничего особенного". По мнению Псевдо-Лукиана, "и Сократ был любовником, как всякий другой, и Алкивиад, когда лежал с ним под одним плащом, не встал нетронутым… Мне мало смотреть на возлюбленного и, сидя напротив, слушать его речи; любовь создала целую лестницу наслаждений, и зрение в ней - только первая ступень…".
Сам Платон в конце жизни, явно по политическим мотивам, писал, что вообще "мужчины не должны сходиться с юношами, как с женщинами, для любовных утех", потому что "это противоречит природе". В его идеальном государстве допускаются ласки и поцелуи между мужчинами и мальчиками, но одновременно существует "закон о том, чтобы соитие, предназначенное для деторождения, происходило лишь сообразно природе. От мужского пола надо воздерживаться и не губить умышленно человеческий род: не надо также ронять семя на скалы и камни, где оно никогда не пустит корней и не получит естественного развития". По мнению философа, такая "победа над удовольствиями" сделает человеческую жизнь "блаженной".
Сомнения педагогического и этического порядка высказывает и Аристотель. Хотя сама по себе педерастия для него совершенно нормальна и естественна, философ обеспокоен возможностью совращения мальчиков. Чтобы избежать его, в своей "Политике" он рекомендует воспитывать мальчиков до 7 лет дома, не давать подросткам смотреть непристойные картины и скульптуры, за исключением религиозных, не позволять им посещать слишком вольные театральные представления и т. д.
Для поэтов и философов эпохи эллинизма любовь к мальчикам - дело сугубо индивидуальное. Сравнивая, вслед за Платоном, достоинства и недостатки любви к женщинам и к мальчикам, Плутарх признает их, в отличие от Платона, равноценными.
По мнению автора знаменитой книги "Толкование снов" Артемидора из Далтиса (второй век нашей эры), все зависит от того, что, с кем и как ты делаешь. В отличие от З. Фрейда, истолковывающего любой сон в сексуальных символах, Артемидор переводит сексуальные знаки в социальные. "Нормальные сношения", которые хорошо видеть также и во сне, это сношения с женой, любовницей или с рабом, независимо от его пола. Но во всех этих случаях мужчина должен занимать "верхнюю", активную позицию. Если во сне человек отдается старшему и более богатому мужчине, это хорошо, потому что получать от таких людей - нормально. Если же в активной роли выступает младший или бедный, независимо от возраста, сон плохой, потому что таким людям принято давать. Заниматься сексом со своим рабом, независимо от его пола, хорошо, потому что раб - собственность спящего. Зато если свободным мужчиной в сновидении овладевает раб, это очень плохо и свидетельствует о презрении со стороны раба. Такая же плохая примета, если это проделывает брат, независимо от его возраста, или враг.
Отношение эллинистических авторов к однополой любви зависит главным образом от их отношения к чувственности. Философы, признающие право человека на удовольствие, обычно, с теми или иным оговорками, признают и правомерность любви к мальчикам, которая кажется им более рафинированной. Для тех же, кто отрицает чувственные радости, она абсолютно неприемлема. По словам философа Плотина (III в. н. э.), истинные мыслители одинаково презирают красоту мальчиков и женщин.
А как обстояло дело с любовью между женщинами? Фаллократическое греческое общество не придавало женской жизни самостоятельного значения. В сферу публичной жизни женская сексуальность не входила, а что происходило на женской половине дома, если при этом не нарушалась святость семейного очага, никого не интересовало. В эротических и порнографических изображениях женщина выступает только как объект мужского вожделения. Ни одной сцены лесбийской любви искусствоведам до сих пор найти не удалось.
Единственная древнегреческая женщина, которая воспевала женскую любовь и чье имя стало нарицательным - Сафо (Сапфо). О ее жизни известно очень мало. Она родилась на острове Лесбос, принадлежала к аристократической семье, почти всю жизнь прожила в городе Митилене, имела троих братьев, была замужем и имела дочь Клею. Предполагают, что Сафо была наставницей группы молодых незамужних аристократических девушек, которые приезжали из разных концов Греции учиться красоте, музыке, поэзии и танцам. Из девяти книг лирики Сафо, сохранилось около 200 фрагментов, многие - всего из нескольких слов.
Страстная поэзия Сафо целиком посвящена женской любви, описанию юной девичьей красоты, нежного тела, радости встреч и горести разлук.
У меня ли девочка
Есть родная, золотая,
Что весенний златоцвет -
Милая Клеида!
Не отдам ее за все
Золото на свете.
Сафо часто призывает на помощь Афродиту, ее любовь откровенно чувственна:
Эрос вновь меня мучит истомчивый -
Горько-сладостный, необоримый змей.
Воспеваемый Сафо тип любви не вписывался ни в греческий, ни, тем более, в христианский канон. Одни христианские авторы считали безнравственными и даже сжигали ее книги. Другие пытались гетеросексуализировать Сафо, утверждая, что в конце концов она отказалась от женской любви и влюбилась в мужчину, но из-за своего безобразия не смогла привлечь его и покончила самоубийством, бросившись со скалы в море. Третьи выхолащивали эротическое содержание ее поэзии, изображая ее воплощением "чистой", асексуальной любви. Тем не менее Сафо стала родоначальницей "гинерастии", женской эротической любви, которую позже стали называть "сапфизмом", а затем лесбиянством.
Древний Рим
В классической Греции однополая любовь была частью публичной жизни, потому что уходила своими корнями в древние традиции мужских союзов и инициаций, а затем была облагорожена философским "педагогическим эросом". В Риме не было ни того, ни другого.
Хотя, по мнению ряда ученых, у древних этрусков, которым наследовали римляне, когда-то существовали предполагавшие гомосексуальные контакты мужские инициации, они отмерли слишком рано, чтобы римляне успели их унаследовать. Царский и ранний республиканский Рим был сельским консервативным обществом, на социальную структуру которого наложилась затем мощная военная организация, требовавшая от граждан строгой дисциплины и порядка.
Иным было и древнеримское отношение к телу и эмоциям. В отличие от греческих гимназий, где нагие мужчины занимались спортом и воинскими упражнениями, знаменитые римские бани, единственное место, где римляне общались нагими, предназначались исключительно для расслабления и удовольствия. Римское понятие любви также отлично от греческого. Греки классического периода поэтизировали любовные чувства, на кого бы они ни были направлены. Напротив, многие влиятельные римские философы, например, Марк Туллий Цицерон, считали любовь расслабляющей и опасной. Наконец, римляне гораздо строже и последовательнее греков разграничивают сферы и понятия публичной и частной жизни.
Если в архаической и классической Греции любовь к мальчикам считалась мужественной и пользовалась уважением, то в Риме она ассоциировалась с женственностью и считалась культурно чужеродной. Ее носителей обозначали исключительно греческими словами, причем все они имели отрицательный, оскорбительный смысл или оттенок, подразумевая изнеженность, женственность, пассивность. Мужчину называли "кинедом" и "патиком" не потому, что он спал с другими мужчинами, а потому, что он не обладал мужскими телесными или поведенческими качествами. Консервативные римляне времен поздней Республики и Империи считали "греческую любовь" проявлением разложения.
Это не значит, что однополого секса в Риме не было или что его преследовали. Наоборот, он был распространен очень широко, но это был совершенно другой секс. Если в Афинах он был привилегией свободных людей, то в Риме его законными объектами были только зависимые, подчиненные лица, - рабы и проститутки, стоявшие вне официального общества. В древнеримском календаре был даже специальный праздник мужской проституции, отмечавшийся 25 апреля, на следующий день после аналогичного праздника женщин-куртизанок.
Греческий мальчик, за которым ухаживал прославленный воин или политический деятель, чувствовал себя польщенным. Для юного римлянина и его семьи такое внимание было бы оскорблением. Свободнорожденные римские мальчики и юноши носили на шее специальные амулеты - буллы, одна из функций которых, по Плутарху, состояла в том, чтобы все видели, что этот мальчик не может быть объектом сексуальных посягательств. Ни в какой момент своей жизни и ни в какой социальной ситуации римлянин не должен был чувствовать себя объектом. Совращение свободнорожденного мальчика наказывалось смертью. Известен эпизод, когда отец сам убил сына, который допустил, что его соблазнили.
Зато с рабами можно было делать все, что угодно. Одним нравились юные мальчики, другие предпочитали молодых атлетов. Единственное, чего следовало, безусловно, избегать, это рецептивной позиции. По словам Сенеки-старшего, отца философа, для свободного мужчины рецептивная роль - позор, для раба - самый безусловный долг по отношению к хозяину, а для вольноотпущенника - добровольная моральная обязанность.
Гай Юлий Цезарь одинаково любил и женщин, и юношей, и был, по ироническому выражению Куриона-старшего, "мужем всех жен и женой всех мужей". Но того, что он в двадцатилетием возрасте позволил себе, видимо, за большие деньги, переспать с царем Вифинии Никомедом, ему не забывали всю жизнь. Даже собственные легионеры в шутку называли его "царицей Вифинской". Надо было обладать талантами Цезаря, чтобы этот позор не воспрепятствовал его политической карьере.
Обвинения в сексуальной связи с дядей и другими влиятельными мужчинами выдвигались и против юного красавца Октавиана Августа, который, по словам его политического соперника Марка Антония, "добился усыновления дядей ценою собственного бесчестья"; женственная внешность Октавиана увеличивала правдоподобие таких обвинений. Впрочем, Цицерон обвинял в том же "грехе" и самого Марка Антония.
Обвинения в связях с мужчинами или юношами были стандартными приемами римской политической риторики для дискредитации политических противников. Особенно изощрялся по этой части Цицерон, причем делал это совершенно цинично: когда речь шла о его друзьях, Цицерон их защищал, подчеркивая, что "это не преступление", тогда как, становясь обвинителем, он сразу же вываливал на стол целый ворох сплетен. Хотя сам Цицерон, по свидетельству Плиния-младшего, писал любовные стихи своему вольноотпущеннику Тирону, который был сначала его рабом, а потом секретарем и любовником.
Нормативная и бытовая римская эротика подчеркнуто бисексуальна: важен не пол партнера, а то, какое удовольствие он доставляет. Этот принцип формулируется совершенно открыто и по современным понятиям - цинично. Марку Антонию Светоний приписывает слова: "Какое значение имеет, куда или в кого ты это всунешь?".
Большинство римских поэтов готовы любить как женщин, так и мальчиков, это только вопрос предпочтения.
Страстная любовь Гая Валерия Катулла (87–54 до н. э.) к прекрасной "Лесбии", в которой узнавали жену Квинта Метелла Целера Клодию, не помешала поэту посвятить 4 стихотворения своей неразделенной любви к юноше Ювенцию. Тибулл, отчасти предвосхищая Овидия, сочинил стихотворное руководство по обольщению мальчиков, но его собственный опыт по этой части оказался не очень удачным: поэт жалуется на неразделенную любовь к юноше Марату, который предпочел ему более богатого поклонника. Проперций (I в. до н. э.) влюблен в женщину, но в грустную минуту желает своим врагам любить женщин, а друзьям - мальчиков, ибо подобные отношения - "спокойная река, где не бывает кораблекрушений: что может произойти в таком узком пространстве?".
У Квинта Горация Флакка (65-8 до н. э.), который жил и умер холостяком, есть "тысяча страстей для девушек и тысяча страстей для мальчиков", но эти страсти довольно спокойные. Другу, переживающему любовную драму, поэт советует утешиться в объятиях юной рабыни и раба, избегая сильной привязанности к ним.
Хотя мифологические образы однополой любви (Орфей, Ганимед, Аполлон и Гиацинт, Нарцисс и другие) из "Метаморфоз" Овидия стали источником вдохновения для позднейшей гомоэротики, сам поэт недвусмысленно предпочитал женщин. Напротив, болезненный и застенчивый холостяк Вергилий (70–19 до н. э.), любил исключительно юношей, особенно воспитанных им мальчиков-рабов Цебеса и Александра. Некоторые созданные им образы (например, пастуха Коридона), стали в дальнейшем знаковыми и даже нарицательными.
В поздней Римской империи традиционные крестьянские основы сексуальной морали среди господствующих классов были окончательно подорваны. Для императоров и их приближенных не было ничего запретного. Из двенадцати цезарей, биографии которых составил Светоний, связей с мужчинами не имели только двое, многие из этих связей были вызывающе-садистскими. Все эти истории, естественно, не вызывали добрых чувств в народе.
Единственный император, который пытался возродить благородные традиции греческой любви, - Адриан (76-138). Разносторонне образованный человек, поклонник греческой культуры, много лет живший в Афинах, Адриан проводил нерепрессивную политику, а его главной привязанностью была любовь к юному красавцу греку Антиною, которого император спас во время охоты на львов в Ливии. Когда Антиной утонул, купаясь в Ниле, император повелел обожествить его, основал в его честь город Антинополис и поставил его статуи и бюсты во всех больших городах Империи. Вряд ли новый культ пришелся по вкусу его подданным, однако образ Антиноя, запечатленный во множестве скульптур, стал популярным символом юношеской красоты и изящества, которых не может разрушить даже преждевременная смерть.
Французская писательница Маргерит Юрсенар посвятила любви Адриана и Антиноя исторический роман, написанный в форме воспоминаний Адриана, а великий португальский поэт Фернандо Пессоа - поэму "Антиной" (1918), в которой проникновенно говорится о чувственной, телесной стороне однополой любви.