Я уверен, что почти каждый способен не допустить действий и высказываний, находясь в состоянии гнева или даже в состоянии ярости. Отметьте, что я сказал "почти", так как есть люди, которые, по–видимому, неспособны контролировать свой гнев. Это может быть врожденная особенность характера или же результат повреждения какой–то области мозга. Такое объяснение не годится для Максины, так как она всегда была в состоянии контролировать свои эмоции.
Хотя мы можем испытывать побуждение произнести оскорбительные слова или причинить физический вред, большинство из нас способны заставить себя этого не делать. Изо рта может вырваться несколько слов, а рука может сделать неопределенное движение в воздухе, но общий контроль доступен практически каждому. Все мы или практически все можем сделать выбор в пользу отказа от насилия, отказа от причинения вреда словом или действием. Максина сделала сознательный выбор в пользу выступления в завершающей фазе суда и решила говорить настолько резко, насколько она была способна. Она гордится проявленной ненавистью, которую испытывает до сих пор.
Я ожидаю, что большинство людей прибегнут к насильственным действиям, если такие действия позволят предотвратить убийство их ребенка, но можно ли это считать подлинной потерей контроля? Когда насилие обеспечивает достижение достойной цели, то немногие осуждают его. Оно может быть не импульсивным, а тщательно спланированным. Даже его святейшество далай–лама считает, что насилие в таких обстоятельствах оправданно.
Я понимаю, что не каждый даже в таких экстремальных обстоятельствах стал бы действовать жестоко. Вряд ли те, кто не стали бы действовать подобным образом, имели бы настолько высокий порог гнева, чтобы лишь более серьезные провокации могли заставить их потерять контроль над собой, так как трудно представить себе еще более вызывающую провокацию. В моих исследованиях, в ходе которых я просил людей описать ситуации, способные вызвать самый сильный гнев, чаще всего называлась угроза смерти члену семьи. Но я уверен, что даже тогда, когда лишь насильственные действия могут предотвратить смерть члена семьи, далеко не каждый станет действовать таким образом. Кто–то может не делать этого из страха, а кто–то из–за убежденности в недопустимости насилия.
Нападение Максины Кенни на Дэвида Скотта - это совсем другое дело. Оно не могло предотвратить убийство; оно было актом мщения. Мы понимаем ее действия, но большинство из нас не стали бы действовать подобным образом. Каждый день многим родителям приходится видеть в залах суда убийц их детей, но большинство этих родителей не пытаются совершать акты возмездия. Однако трудно не симпатизировать Максине Кенни, не ощущать, что она сделала что–то правильное, - ведь преступление было ужасным, а ее утрата невосполнимой. Но, несмотря на это, человек, изнасиловавший и убивший ее любимую дочь, спокойно сидел в зале суда и отвечал усмешкой на слова страдающей матери. Может ли кто–то из нас с уверенностью сказать, что, оказавшись на ее месте, он не сделал бы то же самое?
До встречи с Максиной и Доном Кенни я утверждал, что ненависть всегда деструктивна, но теперь я уже не так убежден в этом. Следует ли ожидать, что мы не почувствуем ненависти и желания причинить боль человеку, который изнасиловал нашего ребенка, который нанес ему семь смертельных ударов ножом? Могла ли непрекращающаяся ненависть Максины к Дэвиду Скотту не служить полезной цели, если она, образно говоря, перевязывала душевные раны страдающей матери? Ненависть Максины не вызывала "нагноения" в ее душе; Максина направляла свою жизнь в позитивное русло, но при этом сохраняла ненависть к Дэвиду Скотту.
Большую часть времени мы не реагируем даже на серьезные провокации, когда испытываем просто раздражение. Однако гнев, иногда даже очень сильный, может возникнуть тогда, когда провоцирующее событие будет казаться окружающим совсем незначительным. Это может быть проявление несогласия, вызов, оскорбление, слабая фрустрация. Иногда мы можем предпочесть не контролировать наш гнев, не заботиться о последствиях или на какое–то мгновение просто о них не думать.
Психолог Кэрол Таврис, написавшая о гневе целую книгу, утверждает, что проявление вашего гнева - к чему призывают другие психологии - обычно делает ситуацию еще хуже. Тщательно проанализировав результаты исследований, она пришла к выводу о том, что подавляемый гнев "не вызывает депрессии, не приводит к появлению язв или гипертонии, не побуждает нас к перееданию и не вызывает инфаркта… Маловероятно, что подавляемый гнев имеет медицинские последствия, если мы контролируем ситуацию, которая его вызвала, если мы интерпретируем гнев как признак наличия повода для недовольства, который должен быть скорректирован, а не как эмоцию, которую необходимо угрюмо сохранять, и если мы чувствуем свои обязательства перед нашей работой и живущими с нами людьми".
Существуют издержки проявления нашего гнева. Гневные действия и гневные слова способны разрушить дружеские отношения, быстро и нередко навсегда, и создать вместо них враждебные отношения. Но даже без гневных действий и гневных слов наше гневное выражение лица и гневный звук нашего голоса будут сигнализировать о нашем состоянии тому, на кого обращен наш гнев. Если этот человек ответит нам с раздражением или презрением, то, возможно, нам будет труднее сохранить контроль за ситуацией и избежать стычки. Ведь разгневанные люди мало кому кажутся симпатичными. Как показали исследования, разгневанные дети теряют расположение других детей, а разгневанные взрослые рассматриваются как социально непривлекательные индивиды.
Я уверен, что обычно мы оказываемся в лучшем положении, когда мы не действуем под влиянием нашего гнева или когда мы заботимся о том, чтобы наши действия имели конструктивный характер, т. е. не предусматривали атаки на человека, на которого мы разгневаны. Разгневанный человек должен рассматривать, хотя он часто этого не делает, действительно ли на то, что вызвало его гнев, лучше всего реагировать проявлением гнева. Хотя иногда это действительно бывает именно так, существуют и многие другие ситуации, исправления которых можно легче добиться в том случае, если обращаться к источнику недовольства после того, как гнев будет подавлен. Однако есть моменты, в которые мы не обращаем внимания на то, что еще больше ухудшаем ситуацию, не заботимся о будущих отношениях с объектом нашего гнева.
При сильном гневе сначала мы можем не знать или даже не хотеть знать, что находимся в разгневанном состоянии. Я не говорю здесь о нашей неспособности быть внимательными к нашим эмоциональным чувствам. Речь не идет о том, что мы не можем отступить назад и подумать, хотим ли мы и дальше действовать под влиянием нашего гнева. Скорее мы просто не знаем о том, что испытываем гнев, даже несмотря на то, что произносим гневные слова и осуществляем гневные действия.
Совершенно не ясно, как или почему это происходит. Может быть, мы не знаем о своем гневе, потому что знать о нем - это все равно что, осуждать самих себя? Могут ли одни разгневанные люди с большей вероятностью не знать о своем гневе, чем другие? Будет ли такая неосведомленность более характерна для гнева, чем для других эмоций? Имеется ли уровень гнева, достижение которого всегда означает, что разгневанный человек обязательно должен узнавать о своем гневе, или это также зависит от особенностей каждого индивида? Когда труднее стать внимательным к нашим эмоциональным чувствам: когда мы испытываем гнев, страх или горе? К сожалению, научных исследований, позволяющих дать ответы на эти вопросы, еще не проводилось.
Главная выгода от осведомленности о чувствах гнева и от внимательности к ним заключается в возможности регулировать или подавлять наши реакции, заново оценивать ситуации и планировать действия, с наибольшей вероятностью способные устранить источник нашего гнева. Если мы не знаем о том, что мы чувствуем, и просто действуем под влиянием наших эмоции, мы не можем достичь ни одного из вышеперечисленных результатов. Не осведомленные о своих чувствах, неспособные хотя бы на мгновение задуматься о том, что мы собираемся сделать или сказать, мы с большей вероятностью станем совершать поступки, о которых позже будем жалеть. Даже если мы знаем о нашем гневе, но не можем быть внимательными к нему, не можем отступить в сторону и задуматься на какое–то время о происходящем, то мы не сможем сами решать, что мы будем делать.
Обычно наше неведение об испытываемом гневе продолжается недолго. Те, кто видят и слышат проявления нашего гнева, могут сообщить нам о них, и мы сами также можем слышать звук нашего голоса или же представить его себе, исходя из того, что мы думаем и что планируем. Такое знание еще не гарантирует установления контроля, но зато делает его возможным. Одним будет полезно следовать старой пословице, советующей, прежде чем что–то делать, сосчитать до десяти, а другим будет лучше хотя бы на короткое время выйти из игры, чтобы подавить свой гнев.
Существует особый способ реагирования на гнев, вызывающий проблемы в отношениях между близкими людьми. Мой коллега Джон Готтман обнаружил так называемый феномен "укрытия за каменной стеной" в ходе своих исследований счастливых и несчастливых браков. Этот феномен, чаще наблюдаемый у мужчин, чем у женщин, заключается в уклонении от взаимодействий и в нежелании реагировать на эмоции супруги. Обычно "укрытие за каменной стеной" - это реакция на гнев или жалобы жены; оно обеспечивает мужу надежное убежище, потому что он чувствует себя неспособным иметь дело со своими чувствами и чувствами своей супруги. Но отношения супругов страдали бы меньше, если бы вместо этого муж согласился выслушать жалобы жены, осознал ее гнев и предложил обсудить проблему позднее, когда он сможет подготовиться к разговору и будет в состоянии лучше себя контролировать.
Ричард Лазарус, занимающийся теорией эмоций, описал очень трудный метод управления гневом, трудный потому, что его цель заключается не просто в контроле гнева, но и в его ослаблении: "Если ваша жена или возлюбленная оскорбила вас словом или делом, то вместо того, чтобы пытаться залечивать ваше пострадавшее самолюбие с помощью актов возмездия, вы могли бы осознать, что, находясь в состоянии сильного стресса, она не может отвечать за свои поступки, что, по сути, она не контролирует себя и что лучше всего было бы признать, что в основе ее намерений не лежала недоброжелательность к вам. Такая переоценка намерений другого человека позволяет проявить сочувствие к его состоянию и извинить вспышку его гнева". Однако Лазарус признает, что это легче сказать, чем сделать.
Его святейшество далай–лама описывал тот же самый подход, требующий видеть различия между оскорбляющими нас действиями и человеком, эти действия совершившим. Мы пытаемся понять, почему человек вел себя агрессивно, и стараемся вызвать у себя сочувствие к нему, обращая особое внимание на то, что могло заставить его испытать гнев. Это не значит, что мы не информируем человека о том, что его действия причинили нам страдание. Но наш гнев направляется не на этого человека, а на его действия. Если мы сможем принять эту схему, то мы не захотим причинять ему боль; мы лишь захотим помочь ему не вести себя таким образом в дальнейшем. Но есть люди, не желающие получать такую помощь. Например, задира и забияка может стремиться к доминированию над окружающими, а жестокий человек может получать удовольствие от причинения страданий другим. Образумить такого человека способен лишь гнев, направленный непосредственно на него самого, а не на его действия.
То, что предлагают, каждый по–своему, Лазарус и далай–лама, может оказаться осуществимым, когда другой человек не действует злонамеренно. Но даже тогда, когда мы имеем дело не со злонамеренным гневом, наше собственное эмоциональное состояние влияет на то, как мы можем проявлять свою реакцию. Гневаться на действие, а не на совершающего это действие человека, легче тогда, когда наш гнев слаб, когда он нарастает медленно, и мы полностью осознаем свое эмоциональное состояние. Управлять нашими действиями особенно трудно в период невосприимчивости, когда информация, не согласующаяся с нашим гневом, становится для нас недоступной. Такой способ обращения с гневом будет не всегда возможен, но после определенной практики он может применяться вполне успешно, по крайней мере какое–то время.
На рабочем собрании, состоявшемся несколько месяцев тому назад, я наблюдал именно такой конструктивный гнев. Наша группа из пяти человек занималась планированием исследовательского проекта. Джон выступал против нашего плана, говоря нам, что мы наивны, что мы пытаемся изобрести колесо и что, по сути, мы плохие ученые. Ральф возражал ему, отмечая все то, что мы действительно приняли в расчет, и наша дискуссия продолжалась. Джон снова начал прерывать нас, повторяя, еще в более резкой форме, сказанное им ранее, как если бы он не слышал ответа Ральфа. Мы пытались продолжать обсуждение, не отвечая ему напрямую, но он не давал нам этого делать. Тогда слово взял Ральф и сказал Джону, что мы его поняли, что мы не согласны с ним и что мы не можем позволить ему и дальше прерывать нашу работу. Он сказал, что Джон может остаться, если будет сидеть молча или оказывать нам посильную помощь, в противном же случае ему лучше покинуть помещение. Я внимательно прислушивался к голосу Ральфа и наблюдал за его лицом. Я видел и слышал признаки твердости, силы и решительности, возможно, даже слабое проявление нетерпения, легкий след гнева. Здесь не было атаки на Джона, упоминания о его беспокойном поведении, которое действительно имело место. Джон, не подвергшийся прямой атаке Ральфа, не стал защищаться и через несколько минут покинул комнату, причем, как было видно из его последующего поведения, безо всякой обиды. Позднее Ральф, отвечая на мой вопрос, сказал, что он испытывал умеренный гнев. Он также сообщил, что никак не планировал это выступление, и что оно просто получилось таким, каким получилось. Следует отметить, что Ральф специализируется на обучении детей тому, как справляться со своим гневом.
Каждый испытывает трудности с контролем гнева, когда находится в раздраженном настроении. Когда мы раздражены, мы начинаем сердиться на то, что не вызвало бы нашего раздражения, если бы мы находились в спокойном состоянии. Мы сами ищем возможности проявить свой гнев. Когда мы раздражены, тогда то, что могло бы лишь вызывать у нас легкое недовольство, заставляет нас испытывать гнев, а то, что могло бы заставлять нас испытывать умеренный гнев, вызывает у нас ярость. Гнев, возникающий на фоне раздраженного настроения, длится дольше и труднее поддается контролю. Никто не знает, как выйти из раздраженного состояния; иногда помочь этому может потакание действиям, доставляющим нам удовольствие, - но не всегда. Я советую вам избегать людей, когда вы испытываете раздражение и осознаете это. Часто раздраженное настроение остается неочевидным до первой вспышки гнева, и тогда вы понимаете, что она произошла потому, что вы раздражены.
С учетом того внимания, которое оказывается в этой главе управлению гневом, может показаться, что гнев является вредной или неадаптивной эмоцией. Или же что гнев был адаптивным для наших предков, занимавшихся охотой и собирательством, но не является адаптивным для нас. Но такие выводы не учитывают несколько очень полезных функций гнева. Сам гнев может мотивировать нас к устранению или изменению того, что заставило нас его испытать. Гнев на несправедливость мотивирует нас к проведению изменений.
Бесполезно просто абсорбировать гнев другого человека или не реагировать на него вовсе. Атакующему вас человеку нужно дать понять, что его действия вам неприятны, если вы хотите, чтобы он их прекратил. Позвольте мне объяснить это с помощью другого примера. Представим, что Мэтью и его брат Мартин имеют разные таланты и способности и каждый из них не слишком доволен своей работой. Братья встречают Сэма, который имеет много знакомств в мире бизнеса и мог бы помочь им найти работу получше. Мэтью играет доминирующую роль в беседе, прерывая Мартина и не давая ему высказывать свои мнения. Мартин сердится и начинает проявлять свой гнев. Он восклицает: "Послушай, ты все время треплешься с Сэмом только о своих делах; дай же наконец шанс высказаться и мне!" Если он говорит это с гневом в голосе и на лице, то может произвести не слишком хорошее впечатление на Сэма. Хотя таким образом он может остановить Мэтью, ему придется заплатить за это определенную цену, так как использование вульгарного слова "треплешься" является своего рода оскорблением. Мэтью в отместку может отпустить собственное ехидное замечание, и в результате оба брата лишатся помощи Сэма.