Я: "Что же аист с ней сделал?"
Ганс: "Тогда он принес Анну сюда. В клюве. Знаешь, это тот аист из Шёнбрунна, который укусил зонтик". (Воспоминание о маленьком происшествии в Шёнбрунне.)
Я: "Ты видел, как аист принес Анну?"
Ганс: "Послушай, ведь я тогда еще спал. А утром уже никакой аист не может принести девочку или мальчика".
Я: "Почему?"
Ганс: "Он не может этого. Аист этого не может. Знаешь, почему? Чтобы люди этого сначала не видели и чтобы сразу, когда наступит утро, девочка уже была тут".
Я: "Но тогда тебе было очень интересно знать, как аист это сделал?"
Ганс: "О, да!"
Я: "А как выглядела Анна, когда она пришла?"
Ганс (неискренно): "Совсем белая и миленькая, как золотая".
Я: "Но когда ты увидел ее в первый раз, она тебе не понравилась?"
Ганс: "О, очень!"
Я: "Ведь ты был поражен, что она такая маленькая?"
Ганс: "Да".
Я: "Как велика была она?"
Ганс: "Как молодой аист".
Я: "А еще как что? Может быть, как Lumpf?"
Ганс: "О, нет, Lumpf много больше - капельку меньше, чем Анна теперь".
Я уже раньше говорил отцу, что фобия Ганса может быть сведена к мыслям и желаниям, связанным с рождением сестренки. Но я упустил обратить его внимание на то, что по инфантильной сексуальной теории ребенок - это Lumpf, так что Ганс должен пройти и через экскрементальный комплекс. Вследствие этого моего упущения и произошло временное затемнение лечения. Теперь после сделанного разъяснения отец пытается выслушать вторично Ганса по поводу этого важного пункта.
"На следующий день я велю ему рассказать еще раз вчерашнюю историю. Ганс рассказывает: "Анна поехала в Гмунден в большом ящике, мама в купе, а Анна в товарном поезде с ящиком, и тогда, когда мы приехали в Гмунден, я и мама вынули Анну и посадили на лошадь. Кучер сидел на козлах, а у Анны был прошлый (прошлогодний) кнут; она стегала лошадь и все кричала - но - но, и это было ужасно весело, а кучер тоже стегал лошадь. (Кучер вовсе не стегал, потому что кнут был у Анны.) Кучер держал вожжи, и Анна держала вожжи, мы каждый раз с вокзала ездили домой в экипаже (Ганс старается здесь согласовать действительность с фантазией.) В Гмундене мы сняли Анну с лошади, и она сама пошла по лестнице".
Когда Анна в прошлом году жила в Гмундене, ей было всего 8 месяцев. Годом раньше, в период, на который, по - видимому направлена фантазия Ганса, ко времени приезда в Гмунден жена находилась в конце 5–го месяца беременности.
Я: "Ведь в прошлом году Анна была уже на свете?"
Ганс: "В прошлом году она ездила в коляске, но годом раньше, когда уже она у нас была на свете…"
Я: "Анна уже была у нас?"
Ганс: "Да, ведь ты же всегда ездил со мной в лодке, и Анна помогала тебе".
Я: "Но ведь это происходило не в прошлом году. Анны тогда еще не было вовсе на свете".
Ганс: "Да, тогда уже она была на свете. Когда она ехала в ящике, она уже могла ходить и говорить: "Анна". (Она научилась этому только 4 месяца назад.)
Я: "Но она тогда ведь не была еще у нас".
Ганс: "О, да, тогда она все - таки была у аиста".
Я: "А сколько лет Анне?"
Ганс: "Осенью ей будет два года; Анна была тогда, ведь ты это знаешь?"
Я: "А когда же она была у аиста в аистином ящике?"
Ганс: "Уже давно, еще до того, как она ехала в ящике. Уже очень давно".
Я: "А когда Анна научилась ходить? Когда она была в Гмундене, она ведь еще не умела ходить".
Ганс: "В прошлом году - нет, а то умела".
Я: "Но Анна только раз была в Гмундене".
Ганс: "Нет! Она была два раза; да, это верно. Я это очень хорошо помню. Спроси только маму, она тебе это уже скажет".
Я: "Ведь это уже неверно".
Ганс: "Да, это верно. Когда она в первый раз была в Гмундене, она могла уже ходить и ездить верхом, а уже позже нужно было ее нести… Нет, она только позже ездила верхом, а в прошлом году ее нужно было нести".
Я: "Но она ведь только недавно начала ходить. В Гмундене она еще не умела ходить".
Ганс: "Да, запиши себе только. Я могу очень хорошо вспомнить. Почему ты смеешься?"
Я: "Потому, что ты плут, ты очень хорошо знаешь, что Анна была только раз в Гмундене".
Ганс: "Нет, это неверно. В первый раз она ехала верхом на лошади… а во второй раз" (по - видимому, начинает терять уверенность).
Я: "Быть может, мама была лошадью?"
Ганс: "Нет, на настоящей лошади в одноконном экипаже".
Я: "Но мы ведь всегда ездили на паре".
Ганс: "Тогда это был извозчичий экипаж".
Я: "Что Анна ела в ящике?"
Ганс: "Ей дали туда бутерброд, селедку и редиску (гмунденовский ужин), и так как Анна ехала, она намазала себе бутерброд и 50 раз ела".
Я: "И она не кричала?"
Ганс: "Нет".
Я: "Что же она делала?"
Ганс: "Сидела там совершенно спокойно".
Я: "И не стучала?"
Ганс: "Нет, она все время ела и ни разу даже не пошевелилась. Она выпила два больших горшка кофе - до утра ничего не осталось, а весь сор она оставила в ящике, и листья от редиски, и ножик, она все это прибрала, как заяц, и в одну минуту была уже готова. Вот была спешка! Я даже сам с Анной ехал в ящике, и я в ящике спал всю ночь (мы на самом деле года два назад ночью ездили в Гмунден), а мама ехала в купе; мы все время ели и в вагоне, это было очень весело… Она вовсе не ехала верхом на лошади (он теперь уже колеблется, так как знает, что мы ехали в парном экипаже)… она сидела в экипаже. Это уже верно, но я ехал совсем один с Анной… мама ехала верхом на лошади, а Каролина (прошлогодняя прислуга) ехала на другой… Слушай, все, что я тебе тут рассказываю, все неверно".
Я: "Что неверно?"
Ганс: "Все не так. Послушай. Мы посадим ее и меня в ящик, а я в ящике сделаю wiwi. И я сделаю wiwi в панталоны, мне это все равно, это совсем не стыдно. Слушай, это серьезно, а все - таки очень весело!"
Затем он рассказывает историю, как вчера, о приходе аиста, но не говорит, что аист при уходе взял шляпу.
Я: "Где же у аиста был ключ от дверей?"
Ганс: "В кармане".
Я: "А где у аиста карман?"
Ганс: "В клюве".
Я: "В клюве? Я еще не видел ни одного аиста с ключом в клюве".
Ганс: "А как же он мог войти? Как входит аист в двери? Это неверно, я ошибся, аист позвонил, и кто - то ему открыл дверь".
Я: "Как же он звонит?"
Ганс: "В звонок".
Я: "Как он это делает?"
Ганс: "Он берет клюв и нажимает им звонок".
Я: "И он опять запер дверь?"
Ганс: "Нет, прислуга ее заперла. Она уже проснулась. Она отперла ему дверь и заперла".
Я: "Где живет аист?"
Ганс: "Где? В ящике, где он держит девочек. Может быть, в Шёнбрунне".
Я: "Я в Шёнбрунне не видел никакого ящика".
Ганс: "Он, вероятно, находится где - то подальше. Знаешь, как аист открывает ящик? Он берет клюв - в ящике есть замок - и одной половинкой его так открывает (демонстрирует это мне на замке письменного стола). Тут есть и ручка".
Я: "Разве такая девочка не слишком тяжела для аиста?"
Ганс: "О, нет!"
Я: "Послушай, не похож ли омнибус на ящик аиста?"
Ганс: "Да!"
Я: "И мебельный фургон?"
Ганс: "Гадкий фургон - тоже".
17 апреля. Вчера Ганс вспомнил свое давнишнее намерение и пошел во двор, находящийся напротив нашего дома. Сегодня он этого уже не хотел сделать, потому что как раз против ворот у платформы стоял воз. Он сказал мне: "Когда там стоит воз, я боюсь, что я стану дразнить лошадей, они упадут и произведут ногами шум".
Я: "А как дразнят лошадей?"
Ганс: "Когда их ругают, тогда дразнят их, и когда им кричат но - но".
Я: "Ты дразнил уже лошадей?"
Ганс: "Да, уже часто. Я боюсь, что я это сделаю, но это не так".
Я: "В Гмундене ты уже дразнил лошадей?"
Ганс: "Нет".
Я: "Но ты охотно дразнишь лошадей?"
Ганс: "Да, очень охотно".
Я: "Тебе хотелось и стегнуть их кнутом?"
Ганс: "Да".
Я: "Тебе хотелось бы так бить лошадей, как мама бьет Анну. Ведь тебе это тоже приятно?"
Ганс: "Лошадям это не вредно, когда их бьют. (Я так ему говорил в свое время, чтобы умерить его страх перед битьем лошадей.) Я это однажды на самом деле сделал. У меня однажды был кнут, и я ударил лошадь, она упала и произвела ногами шум".
Я: "Когда?"
Ганс: "В Гмундене".
Я: "Настоящую лошадь? Запряженную в экипаж?"
Ганс: "Она была без экипажа".
Я: "Где же она была?"
Ганс: "Я ее держал, чтобы она не убежала". (Все это, конечно, весьма невероятно.)
Я: "Где это было?"
Ганс: "У источника".
Я: "Кто же тебе это позволил? Разве кучер ее там оставил?"
Ганс: "Ну, лошадь из конюшни".
Я: "Как же она пришла к источнику?"
Ганс: "Я ее привел".
Я: "Откуда? Из конюшни?"
Ганс: "Я ее вывел потому, что я хотел ее побить".
Я: "Разве в конюшне никого не было?"
Ганс: "О, да, Людвиг (кучер в Гмундене)".
Я: "Он тебе это позволил?"
Ганс: "Я с ним ласково поговорил, и он сказал, что я могу это сделать".
Я: "А что ты ему сказал?"
Ганс: "Можно ли мне взять лошадь, бить ее и кричать. А он сказал - да".
Я: "А ты ее много бил?"
Ганс: "Все, что я тебе тут рассказываю, совсем неверно".
Я: "А что же из этого верно?"
Ганс: "Ничего не верно. Я тебе все это рассказал только в шутку".
Я: "Ты ни разу не уводил лошадь из конюшни?"
Ганс: "О, нет!"
Я: "Но тебе этого хотелось?"
Ганс: "Конечно, хотелось. Я себе об этом думал".
Я: "В Гмундене?"
Ганс: "Нет, только здесь. Я себе уже об этом думал рано утром, когда я только что оделся; нет, еще в постели".
Я: "Почему же ты об этом мне никогда не рассказывал?"
Ганс: "Я об этом не подумал".
Я: "Ты думал об этом, потому что видел это на улицах".
Ганс: "Да!"
Я: "Кого, собственно, тебе хотелось бы ударить - маму, Анну или меня?"
Ганс: "Маму".
Я: "Почему?"
Ганс: "Вот ее я хотел бы побить".
Я: "Когда же ты видел, что кто - нибудь бьет маму?"
Ганс: "Я этого еще никогда не видел, во всей моей жизни".
Я: "И ты все - таки хотел бы это сделать? Как бы ты это хотел сделать?"
Ганс: "Выбивалкой". (Мама часто грозит ему побить его выбивалкой.)
На сегодня я должен был прекратить разговор.
На улице Ганс разъясняет мне: омнибусы, мебельные, угольные возы - все это аистиные ящики".
Это должно означать - беременные женщины. Садистский порыв непосредственно перед разговором имеет, вероятно, отношение к нашей теме.
"21 апреля. Сегодня утром Ганс рассказывает, что он себе подумал: "Поезд был в Лайнце, и я поехал с лайнцской бабушкой в таможню. Ты еще не сошел с моста, а второй поезд был уже в Сан - Байт. Когда ты сошел, поезд уже пришел, и тут мы вошли в вагон".
(Вчера Ганс был в Лайнце. Чтобы войти на перрон, нужно пройти через мост. С перрона вдоль рельсов видна дорога до самой станции Сан - Байт. Здесь дело не совсем ясно. Вероятно, вначале Ганс представлял себе, что он уехал с первым поездом, на который я опоздал. Потом пришел с полустанка Сан - Байт другой поезд, на котором я и поехал. Он изменил часть этой фантазии о бегстве, и у него вышло, что мы оба уехали со вторым поездом.
Эта фантазия имеет отношение к последней неистолкованной, по которой мы в Гмундене потратили слишком много времени на переодевание в вагоне, пока поезд не ушел оттуда.)
После обеда мы перед домом. Ганс вбегает внезапно в дом, когда проезжает парный экипаж, в котором я не могу заметить ничего необыкновенного. Я спрашиваю его, что с ним. Он говорит: "Я боюсь, потому что лошади так горды, что они упадут". (Лошади были сдерживаемы на вожжах кучером и шли мелким шагом с поднятой головой, - они, действительно, шли "гордо".)
Я спрашиваю его, кто, собственно, так горд?
Он: "Ты, когда я иду к маме в кровать".
Я: "Ты, значит, хотел бы, чтобы я упал?"
Он: "Да, чтобы ты голый (он думает: босой, как в свое время Фриц) ушибся о камень, чтобы потекла кровь; по крайней мере я смогу хоть немножко побыть с мамой наедине. Когда ты войдешь в квартиру, я смогу скоро убежать, чтобы ты этого не видел".
Я: "Ты можешь вспомнить, кто ушибся о камень?"
Он: "Да, Фриц".
Я: "Что ты себе думал, когда упал Фриц?"
Он: "Чтобы ты споткнулся о камень и упал".
Я: "Тебе, значит, сильно хотелось к маме?"
Он: "Да!"
Я: "А почему я, собственно, ругаюсь?"
Он: "Этого я не знаю (!!)".
Я: "Почему?"
Он: "Потому что ты ревнуешь".
Я: "Ведь это неправда".
Он: "Да, это правда, ты ревнуешь, я это знаю. Это, должно быть, верно".
По - видимому, мое объяснение, что маленькие мальчики приходят к маме в кровать, а большие спят в собственной кровати, мало импонировало ему.
Я подозреваю, что желание дразнить лошадь, бить и кричать на нее относится не к маме, как он говорил, а ко мне. Он тогда указал на мать, потому что не решился мне сознаться в другом. В последние дни он особенно нежен по отношению ко мне".
С чувством превосходства, которое так легко приобретается "потом", мы можем внести поправку в предположения отца, что желание Ганса дразнить лошадь двойное и составилось из темного садистского чувства по отношению к матери и ясного желания мести по отношению к отцу. Последнее не могло быть репродуцировано раньше, чем в связи с комплексом беременности не наступила очередь первого. При образовании фобии из бессознательных мыслей происходит процесс сгущения; поэтому пути психоанализа никогда не могут повторить пути развития невроза.
"22 апреля. Сегодня утром Ганс опять "что - то подумал". "Один уличный мальчишка ехал в вагончике; пришел кондуктор, раздел мальчишку донага и оставил его там до утра, а утром мальчик заплатил кондуктору 50 000 гульденов, чтобы тот позволил ему ехать в этом вагончике".
(Против нас проходит Северная железная дорога. На запасном пути стоит дрезина. На ней Ганс видел мальчишку, и ему самому хотелось прокатиться на ней. Я ему сказал, что этого нельзя делать, а то придет кондуктор. Второй элемент фантазии - вытеснение желания обнажаться.)"
Мы замечаем уже некоторое время, что фантазия Ганса работает "под знаком способов передвижения" и с известной последовательностью идет от лошади, которая тащит воз, к железной дороге. Так ко всякой боязни улиц со временем присоединяется страх перед железной дорогой.
"Днем я узнаю, что Ганс все утро играл с резиновой куклой, которую он называл Гретой. Через отверстие, в которое раньше был вделан свисток, он воткнул в середину маленький перочинный ножик, а затем для того, чтобы ножик выпал из куклы, оторвал ей ноги. Няне он сказал, указывая на соответствующее место: "Смотри, здесь Wiwimасhег".
Я: "Во что ты сегодня играл с куклой?"
Он: "Я оторвал ей ноги, знаешь, почему? Потому что внутри был ножичек, который принадлежал маме. Я всунул его туда, где пуговка пищит, а потом я вырвал ноги, и оттуда ножик и выпал".
Я: "Зачем же ты оторвал ноги? Чтобы ты мог видеть Wiwimacher?"
Он: "Он и раньше там был, так что я его мог видеть".
Я: "А зачем же ты всунул нож?"
Он: "Не знаю".
Я: "А как выглядит ножичек?"
Он приносит мне его.
Я: "Ты думаешь, что это, быть может, маленький ребенок?"
Он: "Нет, я себе ничего не думал, но мне кажется, что аист или кто другой однажды получил маленького ребенка".
Я: "Когда?"
Он: "Однажды. Я об этом слышал, или я вовсе не слышал, или заговорился".
Я: "Что значит заговорился?"
Он: "Это неверно".
Я: "Все, что ни говорят, немножко верно".
Он: "Ну да, немножко".
Я (сменяя тему): "Как, по - твоему, появляются на свет цыплята?"
Он: "Аист выращивает их, нет, боженька".
Я объясняю ему, что курицы несут яйца, а из яиц выходят цыплята. Ганс смеется.
Я: "Почему ты смеешься?"
Ганс: "Потому что мне нравится то, что ты рассказываешь".
Он говорит, что он это уже видел.
Я: "Где же?"
Он: "У тебя".
Я: "Где же я нес яйца?"
Ганс: "В Гмундене ты положил яйцо в траву, и тут вдруг выскочил цыпленок. Ты однажды положил яйцо - это я знаю, я знаю это совершенно точно, потому что мне это мама рассказывала".
Я: "Я спрошу маму, правда ли это".
Ганс: "Это совсем неверно, но я уже раз положил яйцо, и оттуда выскочила курочка".
Я: "Где?"
Ганс: "В Гмундене; я лег в траву, нет, стал на колени, и дети тут совсем не смотрели, а наутро я и сказал им: "Ищите, дети, я вчера положил яйцо". И тут они вдруг посмотрели и вдруг нашли яйцо, и тут из него вышел маленький Ганс. Чего же ты смеешься? Мама этого не знает, и Каролина этого не знает, потому что никто не смотрел, а я вдруг положил яйцо, и вдруг оно там оказалось. Верно. Папа, когда вырастает курочка из яйца? Когда его оставляют в покое? Можно его есть?"
Я объясняю ему это.
Ганс: "Ну да, оставим его у курицы, тогда вырастет цыпленок. Упакуем его в ящик и отправим в Гмунден".
Ганс смелым приемом захватил в свои руки ведение анализа, так как родители медлили с давно необходимыми разъяснениями, и в блестящей форме симптоматического действия показал: "Видите, я так представляю себе рождение".
То, что он рассказывал няне о смысле его игры с куклой, было неискренне, а перед отцом он это прямо отрицает и говорит, что он только хотел видеть Wiwimacher. После того как отец в виде уступки рассказывает о происхождении цыплят из яиц, его неудовлетворенность, недоверие и имеющиеся знания соединяются для великолепной насмешки, которая в последних словах содержит уже определенный намек на рождение сестры.
"Я: "Во что ты играл с куклой?"
Ганс: "Я говорил ей: Грета".
Я: "Почему?"
Ганс: "Потому что я говорил - Грета".
Я: "Кого же ты изображал?"
Ганс: "Я ее нянчил как настоящего ребенка".
Я: "Хотелось бы тебе иметь маленькую девочку?"
Ганс: "О, да. Почему нет? Я бы хотел иметь, но маме не надо иметь, я этого не хочу".
(Так он уже часто говорил. Он боится, что третий ребенок еще больше сократит его права.)
Я: "Ведь только у женщины бывают дети".
Ганс: "У меня будет девочка".
Я: "Откуда же ты ее получишь?"
Ганс: "Ну, от аиста. Он вынет девочку, положит девочку в яйцо, и из яйца тогда выйдет еще одна Анна, еще одна Анна. А из Анны будет еще одна Анна. Нет, выйдет только одна Анна".