Вот теперь я мог напомнить ей инцидент, когда она была самолетом, и он разбился. В качестве самолета она могла Быть, а затем совершить суицид. Она приняла это с легкостью и затем добавила: "Но лучше бы я была и погибла, чем вовсе не Быть".
Вскоре после этого она смогла уйти. Дело было сделано. И замечу, что за пятьдесят минут здесь вряд ли можно было бы сделать эффективную работу. У нас было три часа - напрасных и полезных одновременно.
Если бы я мог привести и следующую сессию, было бы видно, что теперь нам уже понадобилось два часа, чтобы вновь достичь того уровня, до которого мы дошли в тот день (о котором она забыла). К тому же в экспрессии пациентки суммируется все то, что я пытался донести до нее. Она задала мне вопрос, и я сказал, что ответ на этот вопрос может вовлечь нас в длительный и интересный разговор, но это тот вопрос, который интересует меня самого. Я сказал: "У вас было намерение задать вопрос".
После этого она произнесла именно те слова, которые были нужны мне, чтобы выразить то, что я имел в виду. Она говорила медленно, с глубоким чувством: "Да, я понимаю, что вопрос может убедить в существовании МЕНЯ точно так же, как поиск".
Сейчас она сделала главную интерпретацию: вопрос - это результат только креативности, творчества, которое заключалось в том, чтобы собраться после того, как напряжение снято, после релаксации, которая по своей сути противостоит интеграции.
Комментарий
Поиск можно начинать только от бессвязности и бесформенности или, возможно, с элементарной, зачаточной игры, как бы в нейтральной зоне. Только тогда, когда личность дезинтегрирована, может возникнуть то, что мы называем творчеством. Будучи отраженным, только будучи отраженным, творчество становится частью организованной личности, и в конечном счете именно это заставляет индивида быть, быть найденным; и в итоге он сам или она сама приобретает способность утвердить свое существование.
Отсюда главный отличительный признак психотерапевтической процедуры - создание благоприятных условий для переживания бесформенного и творческих импульсов, моторных и сенсорных, которые и составляют суть игры. А на базе игры полностью строится экспериментальное (основанное на опыте. - Прим. пер.) существование человека. Весь опыт нашей жизни находится в поле переходного феномена, в этом захватывающем переплетении субъективности и объективности, и в промежуточной области между индивидуальным миром и разделенной между всеми людьми внешней реальностью.
5. Творчество и его истоки
Идея творчества
Надеюсь, что читатель примет мой общий подход к творчеству и это слово не потеряется за представлениями об успешной или популярной творческой деятельности, а сохранится его значение некоторого феномена, который окрашивает целостную позицию человека по отношению к внешней реальности.
Творческое постижение реальности лучше, чем что бы то ни было еще, заставляет человека чувствовать, что жизнь достойна того, чтобы жить. Обратными качествами обладает такое отношение к внешней реальности, как соответствие. В этом случае мир и его детали осознаются, но только лишь как рамки, в которые необходимо вписаться, или условия, к которым необходимо адаптироваться. Соответствие приносит индивиду ощущение пустоты и связано с идеями абсолютной бессмысленности и тщетности жизни. Многие люди обладают достаточным опытом жизни, наполненной творчеством, давшейся им с большими страданиями, чтобы осознать, что большую часть времени они далеки от реального творческого взгляда на мир, как будто они зависят от креативности другого человека или машины.
Этот второй путь проживания жизни в психиатрии называют болезнью. Так или иначе, наша теория включает убеждение в том, что творческая жизнь - это здоровое состояние, а соответствие - это ущербная основа для жизнедеятельности. Остается некоторое сомнение относительно того, насколько сильно влияние общей установки социума и философских взглядов нашего времени на формирование данного подхода, взгляда, которого мы придерживаемся в настоящее время и здесь в этой работе. В другом месте и в другое время этого подхода могло и не возникнуть.
Две альтернативы жизни - в творчестве и вне его - категорически противостоят друг другу. Моя теория была бы гораздо проще, если бы в каждом конкретном клиническом случае или ситуации можно было ожидать экстремального появления одной или другой альтернативы. Дело усложняется тем, что очень разнится степень объективности, на которую мы можем рассчитывать, рассматривая внешнюю реальность с позиции индивида. Объективность - понятие в некотором роде относительное, так как воспринятое объективно, по определению, в какой-то мере является и субъективным представлением.
В то время как в данной работе объективная реальность является областью исследования, для многих людей она остается лишь субъективным (до некоторой степени) феноменом. Крайний случай - это галлюцинации, как эпизодические, так и генерализованные. Для этого состояния существует множество обозначений ("помешанный", "нереальный", "нет земли под ногами", "на грани"), и в психиатрии таких людей относят к категории шизоидов. Известно, что такие люди могут быть ценными для сообщества, что они могут быть счастливы, но заметим, что всегда есть определенные затруднения и у них самих, и, особенно, у тех, кто живет с ними. Может быть, они видят мир субъективно и их легко обмануть, или, говоря иначе, твердо обосновавшись в большинстве аспектов жизни, они полностью дезориентированы в других, или же они могут вообще не быть структурированными относительно психосоматического взаимодействия, в связи с чем им приписывают слабую координированность. Иногда физическая немощь, например нарушение зрения или слуха, усугубляет ситуацию, создавая запутанную картину, когда невозможно ясно развести галлюцинаторное состояние и нарушения, проистекающие из физических дефектов. Крайняя ситуация в этом ряду явлений - когда человек становится пациентом психиатрической больницы, в стационаре или амбулаторно, с диагнозом шизофрения. В клинике нами не обнаружено четкой границы между здоровьем и шизоидным состоянием, и даже между здоровьем и зрелой шизофренией. И для нас это очень важно. Пока мы осознаем наследственный фактор шизофрении и готовы рассматривать вклад физических болезней в каждом индивидуальном случае, мы будем относиться с подозрением к любой теоретической концепции шизофрении, в которой субъект оторван от проблем повседневной жизни и универсальных составляющих индивидуального развития в данном социальном окружении. Мы считаем поддержку социального окружения жизненно важной, особенно в самом начале, в детстве, поэтому нами было предпринято специальное исследование фасилитирующего социального окружения как с индивидуальной перспективы, так и с точки зрения его влияния на развитие человека, в случае, если подобная взаимосвязь присутствует (Winnicot, 1963b, 1965).
Человек может быть вполне удовлетворен жизнью, выполнять исключительно ценную работу, но при этом быть шизоидом или шизофреником* Такие люди больны с психиатрической точки зрения, так как у них нарушено чувство реальности. Чтобы уравновесить эту точку зрения, стоит напомнить, что есть и совсем другие люди - те, которые настолько прочно закрепились в объективно воспринимаемой ими реальности, что их болезнь, наоборот, в том, что они потеряли контакт с собственным внутренним миром и отдалились от творческого взгляда на вещи.
В этом сложном деле нам в некотором роде помогает знание о том, что галлюцинации - это явления сродни сновидениям, которые врываются в жизнь бодрствующего человека, которые сами по себе более не считаются болезнью, но соответствуют тому факту, что дневные происшествия и воспоминания о реальных событиях переносятся в сон и включаются в процесс формирования сновидений. Действительно, ведь в нашем описании шизоидной личности использованы те же слова, которыми мы описываем младенцев и маленьких детей. Теперь понятно, где мы можем обнаружить явления, характеризующие наших пациентов - шизоидов и шизофреников.
Намеченные в этой главе проблемы в настоящей работе рассматриваются с точки зрения их источника, который относится к ранним стадиям роста и развития индивида. На самом деле я имею дело с исследованием лишь определенной точки, момента, когда ребенок является "шизоидом", правда я не использую этот термин, поскольку ребенок не является зрелым индивидом и находится в специфическом состоянии относительно развития личности и роли социального окружения.
Шизоидная личность удовлетворена самой собой не больше, чем экстраверт, который не может найти контакт с мечтой. Люди из этих двух групп обращаются к психотерапии, поскольку одни не хотят потратить жизнь, так и не познав ее реальной сути, а другие чувствуют себя чуждыми собственным сновидениям. У них возникает ощущение, что что-то не так, что в их личности происходит расслоение, диссоциации. Они нуждаются в помощи, чтобы достичь состояния единства (Wirmieott, 1960b) или пространственно-временной интеграции, когда "Я" целостно, а не состоит из разрозненных, диссоциированных элементов, изолированных друг от друга, или разбросанных кругом, да так и оставленных лежать где придется.
Для того чтобы приоткрыть занавес над теорией, которой пользуются аналитики для того, чтобы видеть креативность, необходимо, как я уже говорил, провести различие между идеей творчества и работой в искусстве. Несомненно, что продуктом творчества могут стать картина, дом, сад, костюм, прическа, симфония или скульптура, а также любая приготовленная дома пища. Наверное, лучше будет сказать, что эти вещи могут являться продуктами творчества. Дело в том, что я понимаю креативность как универсальный феномен. Он характеризует живое. Возможно, он, помимо человека, также может иметь место в жизни некоторых животных. Но в случае животных и человека с низкими интеллектуальными способностями это явление не так сильно значимо, как для людей с близким к среднему, средним и высоким интеллектом. Творчество, которое мы изучаем, характеризует общий подход, обращение индивида с внешним миром. При условии удовлетворительного развития мозговых структур и интеллекта, достаточного для того, чтобы позволить человеку стать личностью, живущей и принимающей участие в жизни сообщества, все, что происходит, - является творчеством, за исключением тех случаев, когда человек болен или подвергается воздействию социальных факторов, подавляющих его творческий процесс.
Что касается второй из этих двух альтернатив, наверное, было бы неправильным думать, что творчество так уж легко разрушить. Но когда читаешь о людях, которые подвергаются давлению со стороны собственных домочадцев; о людях, которые провели жизнь в концентрационном лагере или были пожизненно заключены в тюрьму, преследуемые бесчеловечным политическим режимом, в первую очередь приходит чувство, что лишь немногие жертвы остаются способными к творчеству. Эти люди, несомненно, страдают (см.: Winnicott, 1968b). Впервые все происходит так, как будто бы все остальные, кто существует (не живет) в таком патологическом сообществе, теряют надежду на прекращение страданий, что заставляет их отказаться быть людьми, и они уже не могут воспринимать мир творчески. Эти обстоятельства относятся к негативным проявлениям цивилизации. Таково представление о разрушении креативности на поздних стадиях развития личности под действием факторов социального окружения (ср.: Беттлхейм (Bettelheim), I960).
Я попытаюсь найти адекватный подход к исследованию потери индивидом творческой жизненной позиции или первичного творческого отношения к внешним явлениям. Особенно мне интересна этиология. А крайний случай представляет собой относительную неудачу ab initio в формировании способности личности жить творчески.
Как я уже отмечал, нельзя не учитывать тот факт, что невозможно полностью разрушить способность человека к творчеству, даже в самых крайних случаях соответствия и формирования ложной личности; все равно, в скрытом состоянии где-то сохраняется секретный мир, который приносит удовлетворение, поскольку является творческой основой существования для этого человека. Оценивать качество удовлетворительности или неудовлетворительности этого мира нужно с точки зрения степени его сокрытости, отсутствия обогащения новым опытом на протяжении жизни (Winnicott, 1968b).
Можно сказать, что в тяжелых случаях все, что реально, все что имеет какое-то значение и все, что относится к личности, ее основам и творчеству, является скрытым и никак не сообщает о своем существовании. Индивид в таких случаях вообще не понимает, живет он или умер. Если это состояние крепко зафиксировалось, то проблема суицида становится уже неважной, ведь даже сам человек не осознает, что он теряет, может потерять или чего уже лишился (Winnicott, 1960a).
Следовательно, творческий импульс можно рассматривать как вещь в себе, что-то несомненно необходимое художнику для создания произведения искусства, но также присутствующее, когда любой - младенец, ребенок, подросток, взрослый, пожилой мужчина или женщина - демонстрирует здоровый взгляд на вещи или делает что-то тщательно, например опорожняет свой кишечник или продолжает плакать, наслаждаясь музыкальным звучанием. Творчество присутствует в каждом моменте жизни умственно-отсталого ребенка, который переживает удовольствие от процесса дыхания, в той же степени, что и во вдохновении архитектора, который внезапно понимает: "Вот это я и хотел сконструировать!" - и размышляет о том, какой материал можно использовать для воплощения этого творческого порыва в образ и форму, которые увидит весь мир.
Там, где психоанализ пытался браться за проблемы творчества, оно во многом перестало быть главной темой. Автор-аналитик выбирал какую-нибудь выдающуюся личность, представителя искусства, и пытался провести вторичные, даже третичные наблюдения, исследования, игнорируя все, что можно назвать первичным, исходным. Можно взять Леонардо да Винчи и составить очень важные и интересные комментарии по поводу связей его работы и определенных событий, имевших место в его детстве. Очень многое можно вывести, если связать его работы и его гомосексуальные склонности. Но эти или другие обстоятельства в изучении великих мужчин и женщин не затрагивают самого главного в идее творчества. Подобные исследования великих личностей неизбежно являются оскорбительными для художников, творческих людей в целом. Может быть, эти, такие привлекательные для исследователя работы так раздражают потому, что выглядят так, как будто что-то достигают, как будто они вот-вот смогут объяснить, почему этот мужчина стал великим или почему эта женщина так многого достигла. Но само направление поиска неверное. Здесь обойдена вниманием главная тема, касающаяся творческого импульса как такового. Продукт творчества находится между наблюдателем и креативностью автора.
Было бы совершенно неверным утверждать, что любой человек когда-нибудь сможет объяснить свой творческий порыв; также маловероятно, что кто-нибудь захочет сделать это. Но возможно и полезно установить связь между жизнью как таковой и жизнью в творчестве, при этом можно исследовать причины, почему теряется творческая жизнь и почему исчезают чувства реальности и осмысленности жизни.
Можно предположить, что до нашей эры, то есть тысячу лет назад, лишь очень немногие люди жили творчески (ср.: Фуко (Foucault), 1966). Чтобы объяснить это, начнем с того, что до определенного времени достижение мужчиной или женщиной целостности в развитии личности было случаем необычайной исключительности. До определенного времени миллионы человеческих существ, населяющих мир, вполне возможно, либо никогда не обретали, либо быстро, по выходу из детского возраста, теряли ощущение себя как отдельного человека, индивида. Фрейд затрагивал эту проблему в работе "Моисей и Монотеизм" ("Moses and Monotheism", 1939), и к ней он обращается, когда делает сноски (которые я считаю очень важной деталью в работах Фрейда): "Брестед (Breasted) называет его (Моисея. - Прим. пер.) "первым индивидом в человеческой истории"". Нам нелегко идентифицироваться с мужчинами и женщинами из ранних эпох, которые сами идентифировали себя с сообществом и с природой, с необъяснимыми явлениями типа восходов и закатов солнца, ударов молнии и землетрясений. Наука стала необходима еще до того, как мужчины и женщины смогли стать целостными единицами, интегрированными во времени и пространстве, которые могли жить творчески и существовать в качестве индивидов. Тема монотеизма относится как раз к возникновению этой стадии в функционировании психики человека.
Тема креативности получила дальнейшие развитие в работах Мелани Кляйн (1957). Ее вклад заключается в осмыслении значения агрессивных импульсов и разрушительных фантазий как возникающих в самом раннем возрасте. Кляйн рассматривает идею деструктивного состояния младенца, которой придает особое значение, и в то же время делает новый и существенный вывод о том, что соединение эротических и деструктивных импульсов является признаком здоровья. Формулировка Кляйн включает концепцию компенсации и восстановления. Однако, по моему мнению, работа Кляйн, сама по себе очень важная, не затрагивает самого предмета - креативности - и, следовательно, легко может создать эффект еще большей неясности относительно главной проблемы. Но все же нам необходимо учесть ее работы по поводу центральной роли чувства вины. Далее идет базовая концепция Фрейда об амбивалентности как характеристике зрелости.
Можно рассматривать здоровье в терминах слияния (эротической и деструктивной активности), и тогда становится более необходимым, чем когда-либо до этого, исследовать источники агрессии и деструктивных фантазий. Многие годы в психоаналитической метапсихологии агрессия объяснялась на основе гнева.