Когда мать смотрит на своего дитя до того, как он может увидеть ее, и в дальнейшем, когда она отвечает на его взгляды и улыбается, для младенца начинается развитие, которое простирается дальше первой потребности в привязанности. Обмен взглядами между ними вносит существенный вклад в его сексуальную и эмоциональную жизнь. Первые долгожданные улыбки запускают новый процесс между младенцем и его родителями – процесс познания друг друга и обнаружения себя в других. Младенец получает первый опыт власти, поскольку ему успешно удается подстроить мать к своему уровню телесного комфорта и возбуждения. Список его выразительных средств расширяется, и уже через несколько месяцев он может радостно играть в прятки. Он учится кокетливо смотреть и улыбаться, недовольно хмуриться. К трем годам формирование набора сложных выразительных средств почти закончено, ребенок пользуется практически теми же визуальными сигналами, которыми пользуются в подростковом и взрослом возрасте во время ухаживания и в сексуальной жизни. Этот обширный набор чувств зарождается, как и все развитие, в пространстве между матерью и младенцем. Последний будет пользоваться этим набором всю оставшуюся жизнь.
Отражение истинной и ложной самости
"Ложная самость", согласно Винникотту, возникает в ситуации, когда младенец создает внешнюю личность, чтобы угодить матери, ценою своей истинной внутренней самости. Для взрослых, вырастающих из таких детей, характерна ложная податливость и фальсификация. Мы можем найти истоки такого развития в неспособности матери отражать истинные эмоциональные состояния ребенка, усугубленной ее требованием, чтобы он полностью подчинился ее нуждам. Например, если депрессивная мать из тех, что были описаны Фрайберг, отражает только безрадостные чувства, у ее младенца в угоду матери может развиться ложная самость, также погруженная в депрессию. Любой признак радости будет подавляться, чтобы не огорчить ее. Если мать опровергает опыт младенца или требует от него таких эмоциональных реакций, которые могли бы скомпенсировать ее собственную неспособность, ему приходится показывать ей ложную самость, поскольку проявления истинной самости отвергаются и воспринимаются матерью как вредные для нее.
Именно такое свойство младенца, как поиск объекта, стимулирует развитие ложной и сокрытие подлинной самости. Судьба подлинной самости в этой ситуации может быть различной в зависимости от глубины отвержения ее матерью, способности младенца выживать и доступности других первичных объектов, которые могли бы выполнять замещающую функцию. Но если разделение на истинную и ложную самость будет сопровождать младенца в его дальнейшем развитии, он будет продолжать скрывать свою истинную самость из страха потерять ее. Ребенок может казаться милым, радостным и послушным, и при этом глубоко внутри испытывать гнев или депрессию. В терминах Фэйрберна, в данной ситуации центральное Эго и его идеальный объект вытесняются, в то время как либидинальное Эго и либидинальный объект узурпируют их функцию. Если такие взрослые создают длительные отношения, их истинная самость рано или поздно начинает подавать сигналы, нередко имеющие форму сексуальных нарушений. Личности с ложной самостью могут испытывать (а могут и не испытывать) ощущение лживости, поверхностности и пустоты. Расщепление на подлинные и ложные элементы может также проявляться в форме сильных противоречивых желаний, подчас озадачивающих самого субъекта. Но чаще всего именно сексуальность, благодаря телесности соединенная с самым ядром эмоциональной сферы, становится той областью, где проявляются амбивалентные последствия таких проблем, даже если нет никаких других симптомов, указывающих на них.
Приведенный ниже пример показывает, как проблемы с отзеркаливанием, истинной и ложной самостью, а также отвергаемая потребность в заботе о собственном теле, проявились в сексуальных нарушениях у женщины.
Потребность взрослого индивида в поцелуях, улыбках и сексе имеет корни в обмене взглядами, прикосновениями и звуками между матерью и младенцем. Чувство благополучия возникает тогда, когда каждый партнер реагирует на другого. Если в детстве индивида отзеркаливание было нарушено и привело к формированию ложной самости, у него, скорее всего, будут проблемы с воспроизведением этого опыта во взрослой сексуальной жизни. Без способности к взаимному отзеркаливанию в сексуальном взаимодействии в отношениях между людьми возникают серьезные сложности, как это было в приведенном ниже случае.
Пенелопа С. была 40-летней сдержанной женщиной, матерью троих детей, любящей мужа и семью. Она могла достигнуть оргазма при мастурбации, однако в сексуальных отношениях с Ричардом, своим мужем, "не испытывала возбуждения". "Я не чувствую от него никакого тепла, он не может донести его до меня", – говорила она. Применяя поведенческие техники сексуальной терапии, она преуспела настолько, что смогла испытывать клиторальный оргазм в присутствии Ричарда, однако не могла выносить, если он при этом смотрел на нее. Ее жалобы на отсутствие тепла стали еще более горькими. Ричард поначалу также был очень сдержанным, но по ходу терапии его способность проявлять тепло в отношении Пенелопы возрастала. В начале их отношений она выбрала его именно за то, что от него не исходило угрозы невыносимой близости. Значительная часть проблемы была заложена в неспособности Пенелопы реагировать на его теплоту и заботливый взгляд. Она утверждала, однако, что холод в их отношениях был связан только с его неумением чувствовать и отражать теплоту. Ричард же, однако, испытывал уныние, когда его теплые чувства приводили к отторжению со стороны Пенелопы.
Пенелопа вспоминала своих родителей как людей холодных и дистанцированных даже по нормам ее родного Вермонта. Она особо отметила, что они всегда подавляли любое проявление боли, печали или гнева с ее стороны, говоря: "Чепуха! Ты вовсе не злишься. С тобой все в порядке", – или: "Не плачь! Это вовсе не больно!" Спустя некоторое время Пенелопа смогла описать, как она отдалялась от родителей, чтобы скрыть малейший признак своих настоящих чувств.
В этом случае неспособность испытывать вовлеченность в сексуальные отношения связана с трудностями эмоционального обмена обоих партнеров, но более тяжелые нарушения наблюдаются у жены, напоминающей ребенка, который не замечает теплоты во взгляде матери и разрушает взаимодействие с ней. Мать может это преодолеть, если будет очень стараться и терпеть сопровождающую этот процесс фрустрацию, однако существует предел, дальше которого пойти нельзя, как и в сексуальных отношениях. Похоже, что родители Пенелопы сами не умели ей отвечать, и она выбрала себе мужа, который также испытывал подобные трудности. Но, несмотря на свою сдержанность, Ричард пытался проявлять теплоту, что только раздражало Пенелопу. Она отрицала и искажала отражение чувств своего мужа подобно тому, как, по-видимому, ее мать отрицала и искажала ее чувства (а также с презрением отвергала более непосредственные предложения чувств). И она, и Ричард постоянно думали, что их потребность в тепле остается без ответа из-за бесчувственности другого.
Пенелопе удалось достигнуть осознания того, что у нее могут быть негативные эмоции и что ее нельзя заставить быть в хорошем настроении только потому, что так ей велели родители. Она начала понимать, что она отрицала ядро своей подлинной самости и что ей пришлось развить ложную самость. Переживая конфликт "подлинная самость против ложной самости", она отказывалась отвечать на чувства Ричарда и ограничила свою сексуальную жизнь одной лишь мастурбацией. Эти механизмы связаны с ранними формами первичных объектных отношений, которые мы рассматриваем. Они представляют собой попытку уберечь самость от объекта, то есть сделать так, чтобы отдаться другому стало невозможно. При таком сильнейшем отвержении, не дающем сформировать привязанность, никакие взрослые отношения, основанные на взаимности, не возможны.
Трудности Пенелопы в отношениях с Ричардом представляют собой тупик в развитии одной линии. Она полностью отказалась от использования своего тела в эмоциональных контактах. Она могла, например, эмоционально откликаться на обращения своих детей, адекватно отражать и контейнировать страхи перед потенциально трудными для них переживаниями, но в области физических отношений с мужем барьер был крепок. Она не могла допустить существования слабых мест в своей защите. На этом месте она застряла, потому что именно здесь ее истинная самость скрывалась от угрозы услышать от кого-то постороннего, что́ она чувствовала внутри себя. Физически отдаться Ричарду для ее скрытой самости означало бы, что он не только скажет ей это, но и заставит ее чувствовать так, тем самым обесценив ее как личность, которая получает ощущения от своего тела, и завладев самым сокровенным. Она чувствовала, что должна бороться против этого, и предпочла бы потерять его (проекция материнского переноса), чем потерять себя, позволив заместить свою истинную самость ложной, чтобы угодить мужу, как прежде – матери. Для Пенелопы сексуальное взаимодействие с Ричардом возрождало ее антилибидинальное переживание отношений с матерью, оставшееся неизменным с детства.
На этом примере можно наглядно пронаблюдать: 1) недостаток отзеркаливания; 2) вынужденное формирование ложной самости; 3) защитное отчуждение от мужа как трансферентного первичного объекта; и 4) незрелую и ригидную потребность Пенелопы в эмоциональной заботе о себе и физической заботе о своем теле, чтобы избежать отголосков интерактивной телесной способности к реагированию (interactive somatic responsiveness). Она не решалась обнаружить свою жажду заботы, боясь быть отвергнутой и эмоционально уничтоженной.
Глава 4. Значение младенчества для сексуальности II: сепарация и индивидуация
Роль отца в развитии привязанности и сепарации
Постепенный переход ребенка от полной привязанности к матери к сепарации и частичной привязанности к ней начинается в раннем детстве. Малер отмечает, что отец с самого начала существует для ребенка как фигура, "до некоторой степени включенная в симбиотический союз, но по-настоящему не являющаяся его частью". По ее наблюдениям, младенец с раннего периода знает об особенных отношениях между матерью и отцом, но нам об этом известно очень мало.
В исследовании Брэзлетона и его сотрудников сравниваются формы взаимодействия между матерью и младенцем и между отцом и младенцем, снятые на пленку в определенный период времени, – так же, как в эксперименте, описанном в главе 3. На основании проделанной работы они пришли к выводу, что рассмотренные формы различаются между собой, и это, возможно, свидетельствует об их различных функциях в процессе развития. Для взаимодействия младенца с отцом характерна стадия более быстрого возбуждения, более короткое плато сильного возбуждения и иногда более короткая стадия торможения. Такая картина немного напоминает форму взаимодействия младенца с абсолютно незнакомым человеком, что поддерживает точку зрения, согласно которой отец частично является посторонним.
На доэдипальной стадии отец рассматривается как важное, но, как правило, второстепенное заботящееся лицо, в основном заменяющее мать, или посторонний человек, но с особыми свойствами, причем его роль в области привязанности похожа на роль матери, но все же она вторична.
Однако, помимо вышеупомянутой дублирующей роли, у отца есть более важная двойная функция. Во-первых, он обеспечивает надежность первоначального процесса привязанности. Поддерживая и заменяя мать, он выполняет "контейнирующую" функцию для нее и для младенца, защищает их от внешнего мира. Тогда мать, чувствуя себя в безопасности, обращает все свое внимание на младенца, и "первичная материнская озабоченность" реализуется беспрепятственно. Во-вторых, с самого начала отец представляет собой ту силу, которая вытаскивает младенца из симбиоза с матерью. Находясь одновременно внутри и вне этих отношений и предоставляя поддержку, он поощряет младенца выходить из его аутистической раковины симбиотического единения во внешнюю реальность. Подобно тому, как мать поначалу допускает аутистическую сосредоточенность младенца, а затем помогает ему покинуть безопасное пространство симбиоза с ней, отец сперва создает возможность для матери и младенца существовать в виде поглощенной друг другом пары, а затем способствует их обращению к внешнему миру. Открытие Брэзлетона, что младенец проявляет больше волнения при взаимодействии с отцом, заставляет предположить, что отец с самого начала представляет для него не часть фона, но особый объект, с которым младенец должен ознакомиться, в то время как роль матери по-прежнему заключается в том, чтобы обеспечивать контекст его существования. Отец приобретает ценность еще до начала стадии генитального эдипального развития. Он с ранних лет мягко ведет своего рода подрывную деятельность, одновременно защищая пару "мать – дитя" и поощряя выход младенца за пределы материнской привязанности, во внешний мир.
В терминах Биона мы можем представить ряд "контейнеров внутри контейнеров". Мать удерживает младенца (который удерживает во рту ее сосок), а их обоих удерживает отец. В каждом случае деятельность контейнирующего направлена на то, чтобы помочь контейнируемому созреть и подготовиться к сепарации. (Следует добавить, что мы рассматривали отца в его доэдипальной роли, а эдипальные функции будут рассмотрены позже.)
Индивидуация и сепарация ребенка от матери
За последние два десятилетия продвижение ребенка от ранней привязанности к сепарации было тщательно изучено Маргарет Малер и ее сотрудниками. Сложностям этого пути также посвящен второй том трехтомника "Привязанность и потеря" Джона Боулби. Понимание особенностей этого отрезка развития имеет решающее значение в изучении сексуальной привязанности, потому что способность к сексуальной близости предполагает умение отделяться от объекта и иногда существовать отдельно от него. Если нет расстояния, которое нужно перешагнуть, нет и сближения.
Процесс сепарации – индивидуации начинается после того, как на смену первичной привязанности, представляющей собой некое слияние, приходит симбиотическая связь мать – дитя. (Как было показано в главе 2, к этому моменту уже происходит значительная часть когнитивного и эмоционального обмена.) У Малер можно найти описание двух ранних фаз, относящееся к материалу предыдущей главы, – это фаза нормального аутизма (от рождения до 3–4 месяцев) и симбиотическая фаза (начинающаяся с 2 месяцев, с пиком в 4–5 месяцев). Хотя процесс формирования привязанности еще не завершился, сепарация уже началась. Малер выделяет в процессе сепарации – индивидуации четыре перекрывающиеся подфазы:
Подфазы процесса сепарации – индивидуации
1. Дифференциация и развитие образа тела, от 5 до 9 месяцев.
2. Осуществление на практике (ребенок на время отходит от матери; передвижение), 9 – 14 месяцев. "В мире столько возможностей для ребенка, начинающего ходить".
3. Воссоединение, 15–24 месяца. (Метания от матери и обратно, удаление и сближение, знакомство с большим миром, расщепление объектов.)
4. Консолидация индивидуальности и начало установления константности эмоциональных объектов, 24–36 месяцев и далее.
Важно помнить, что стадии этого процесса перекрещиваются, нередко их трудно отделить одну от другой. Таким образом, мы можем рассмотреть весь процесс сепарации – индивидуации целиком и попытаться понять, почему некоторые пары цепляются друг за друга симбиотически, другие прибегают к отклоняющимся от нормы способам поведения (например, садомазохизм), потому что иначе сепарация для них непереносима, а третьи находятся в постоянном движении от разрыва к восстановлению отношений, как будто не могут сохранить свою индивидуальность, если расстояние между ними и партнером слишком сокращается, но и отпустить партнера тоже не могут из страха потерять объект или самих себя. Многие защитные процессы становятся понятны, если принимать во внимание страх неудачи в создании надежной привязанности и отделения и потери объекта этой привязанности. В дальнейшем, когда эти защитные механизмы проявятся в сексуальной жизни, они так и останутся признаком этой детской боязни лишиться любимого объекта.