К. Леви-Строс в этих же контекстах говорил о мифемах – словах с двойным смыслом, одновременно принадлежащим к двум семиотическим системам (привычно-обыденной и мифологически-имволической). Появление личностных мифологем, апеллирующих к широкому пласту культурных ассоциаций и характеризующих персональную субкультуру человека, является важным элементом самопонимания и самоинтерпретации.
В самом общем смысле мифологема выступает как авторский образ, построенный на системе традиционных культурологических и литературных парадигм, известных человеку (образ красавицы, образ дурака, образ служения, образ дружбы, образ героя и пр.). В индивидуальном сознании такие единицы образуются посредством вторичной интерпретативной работы над автографемами с целью придания сверхзначимости отдельным эпизодам опыта, сделать их "воплощением" не просто некоторых существенных для человека событий, но и всей жизни, всей личности в целом, как писал Р. Барт, "я сам себе символ, сам являюсь происходящей со мной историей".
В мифологеме символически аккумулировано все то, что личность хочет знать и/или сообщать о себе и своей жизни, и в любой момент она способна развернуться в бесконечный ряд идентификаций, самосимволизаций и автонарративов. В консультативной практике мы встречали многообразные метафорические конструкции разной сложности и обобщенности, например: "Я – дитя-радость", "Я – московский простой муравей", "Я – иероглиф", "Я – фарфоровый слоник", "Я – туманность Андромеды", "Я – Бермудский треугольник", "Я – желтый цвет Ван Гога", "Я – колибри", "Я – суповая кастрюля", "Я – точка Омега", "Я – океаническая глубина", "Я – игла времени", "Я – пламенеющая готика", "Я – ходячее несчастье", "Я – экзистенциальный соблазн", "Я – облако, под которым кто-то был счастлив", "Я – ученая крыса", "Я – уходящая натура" и пр.
Наличие персональной субкультуры – части большой культуры, пристрастно отобранной и даже построенной личностью исключительно "под себя" и заметно отличающейся своим содержанием от преобладающего большинства – является важнейшим, если не определяющим, новообразованием взрослости. Она обнаруживает себя в самобытной стилистике личности – формах ее поведения и высказываниях, в манере общаться, в одежде, личных предпочтениях в музыке, книгах и пр.
Отметим, что расширение контекстов использования понятия мифологемы в целом отвечает современной социокультурной ситуации: если XX в. двигался в направлении демифологизации сознания, то сейчас наблюдается активный процесс его ремифологизации. Наличие собственного персонального тезауруса (от греч. θησαυρός – сокровище) как части персональной субкультуры помогает человеку найти в окружающем мире прочные ориентиры для осмысления своих поступков, мотивов, желаний посредством обращения к архаической, но цельной картине мира, когда-то даваемой религией и мифологией. Индивидуальный тезаурус представляет собой своеобразный личностный словарь, совокупность необходимых сведений, понятий и значений, описывающих значимую для данного человека часть реальности и интуитивно определяемую им как "это мое" или "это – не мое".
Мифологемы могут становиться эмоционально-когнитивными центрами личностных апокрифов (от др. – греч. ἀπόκρῠφος – скрытый, сокровенный, тайный) – неких сверхважных для человека историй, воспринимаемых им неразрывно от собственной жизни и личности, как ее идентификационно-сущностные части, воплощающие для него "необходимость себя". Они включаются в повествование при доверительной, важной для человека коммуникации, поскольку составляют центр самовосприятия, своеобразную экзистенциальную "Я-парадигму", внутреннее правило, в соответствии с которым осознается собственное "Я".
Тем не менее эти истории создаются на основе уже существующих и лишь опосредованно принадлежащих опыту рассказчика случаев и происшествий, в которых он усматривает не первоначальный, но иной и – главное – адресованный именно ему смысл. Это могут быть прочитанные, наблюдаемые и т. п. истории, взятые субъектом в качестве персональных прецедентов (от лат. praecedens – предшествующий), поскольку их содержание затрагивает его сущностное содержание – представления о себе, желания, "образы Я", самоидентификации и пр.
Человек и его символы, процессы самометафоризации, создание "самоапокрифов" и "легенд о себе" – очень интересная тема для психологов и терапевтов, но исследованная сравнительно мало. Это объясняется почти полной их недоступностью, потаенностью и сложностью осмысления".
Более подробно о личностных мифологемах рассказывается в главе 9. Ниже мы приводим несколько фрагментов личных историй, частично "расшифровывающих" индивидуальные мифологемные конструкции, полностью отдавая себе отчет в том, что интерпретация индивидуальных символов извне – занятие практически невозможное, и даже при попытках самих клиентов прокомментировать и объяснить психологу суть и содержание личных мифологем, причины и необходимость их отождествления со своими жизнью и личностью часть смыслов, очевидных для автора, безвозвратно утрачивается.
* * *
Я всегда воспринимала свою жизнь как стрелу, как вектор, протянутый в будущее. С детства я люблю смотреть в небо, когда пролетающий высоко-высоко самолет рисует там свой след. Эта тонкая белая линия меня чем-то завораживала, гипнотизировала.
И я всегда думала, что и моя жизнь тоже прямая, как эта стрела. Нет в ней никаких метаний, запутанных клубков, зигзагов. Она вся у меня настолько тщательно продумана, что кажется логичной, запрограммированной. В ней нет никаких уклонений от плана, от замысла. Надо ли этим гордиться, я не знаю, но вот смотрите: я училась в математической спецшколе, закончила ее с золотой медалью. Поступила в университет на мехмат. Потом там же училась в аспирантуре. Пришла работать на кафедру математики в наш педвуз, стала заведующей, возглавила лабораторию матстатистики. Потом стала деканом физико-математического факультета. Стала доктором физматнаук. Ни одного шага в сторону. Кажется, абсолютный профи, чистой пробы.
Но линия состоит из множества точек, и если к ним повнимательнее приглядеться, впечатление незыблемой целостности исчезает, и я – такой же мятущийся и разнообразный человек, как все: уклоняюсь, отступаю, устремляюсь, запутываюсь, интересуюсь всем, чем душа захочет, имею с десяток хобби, люблю хорошую компанию, обожаю варить борщи для мужа и играть на фортепиано вальсы Штрауса, под которые танцуют мои внуки… Вот, согласитесь, что-то в этом есть: вроде бы все цельно, едино, однонаправленно – и в то же время скрыто многообразно… Вот такое у меня единство формы и содержания.
Наталия О., 54 года
* * *
Если символ, то я – Пламенеющая Готика. Вот именно так, в два слова: я – "пламенеющий" и я – "готика". Я всегда ощущаю внутри себя горение, какой-то внутренний пламень: что ни делаю, все вызывает во мне бурю эмоций, прилив сил, всему отдаюсь страстно, не могу ничто воспринимать ровно, рационально и равнодушно.
Если я влюбился – это буря страстей, если пришла в голову идея, я не могу ей не отдаться, посвящая все свое время, если что-то делаю – то буквально горю в этой работе.
Близкие всегда говорят мне, что это очень затратный способ жизни, но у меня не получается иначе. Я так себя ощущаю – во мне бушует огонь, энергия, какая-то яростная жизненная жадность. И мне, как пламени, все по плечу, во мне все сгорает и выходит теплом: пока горю – живу! Люблю чувствовать внутри себя этот подкожный жар. И я даже все время раздуваю, подстегиваю свою жизнь, чтобы все в ней было ярко, светло, прозрачно. И чтобы другие приходили погреться в моем пламени, у моего костра, тоже люблю.
И готика – то же: я как-то в детстве увидел готический собор в Милане, эти несущиеся, возносящиеся вверх тонкие шпили: все выше, все тоньше, все острее, иглами вонзаются в пространство, тянутся из последних сил вверх – растут… Это – точно я.
Виталий Д., 57 лет
Личностная мифологема выбирается, соотносится человеком с самим собой как "знак знаков" и зависит от его знакомства с культурой – мифами, сказками, религиозными текстами, фольклорными источниками, классической литературой и пр.
При объективации личностная мифологема может презентоваться и считываться с помощью разных семиотических кодов (вербальных и невербальных – в форме жеста, графического образа, поведенческого акта, стилевой манеры оформления внешнего облика и пр.). В каком-то смысле она является "арматурой Я", удерживающей, "цементирующей" в себе биографемы и автографемы.
В мифологемах самая значимая информация о жизни личности аккумулируется и возводится в ранг персональных символов. Определенные, особо значимые для человека, мифологемы выполняют роль личностных констант и определяют стратегию самоосмысления и стилистику рассказов о себе.
Глава 6
"Авантюра саморазвития": лиминальность и ее преодоление
…На нее снова нахлынули привычные вопросы: сколько поступков мы совершаем ради самих себя и сколько – во имя других? Как часто мы плачем не потому, что нам действительно жаль кого-то, а потому, что жалеем самих себя? Почему никто не учит нас принимать смерть, хотя она так же естественна, как и жизнь? Почему мы так цепляемся за жизнь, если она нам не принадлежит? Почему, вместо того, чтобы наслаждаться жизнью и выжимать из нее все до последней капли, мы смотрим на нее как бы со стороны, не участвуя в ней? Чего мы ждем, чтобы начать жить полной жизнью? Почему мы так мало знаем о жизни, что ускользает от нас в ежедневной суете? Если бы, проснувшись утром, мы узнали, что этот день – последний, прожили бы мы его более насыщенно? Почему нам так трудно согласиться с тем, что слова "человек умер" означают в то же время, что этот человек жил? Почему есть люди, которые умирают, не пожив? Почему некоторые люди живут ожиданием смерти?
А. Бесерра. Любовь-нелюбовь
Понятие лиминальности – сравнительно новое для психологии. Им обозначаются "пороговые" жизненные фазы, когда человек осознает собственное, идущее изнутри намерение существенным образом поменять привычное течение жизни. Находясь в одном ряду с кризисами и переходами, лиминальность в отличие от них демонстрирует акт свободного жизнетворчества, "собственного воления" человека в отношении своей жизни, умение пустить ее течение по новому руслу. Такое "хочу и буду" мы вслед за Э. Фроммом относим к "авантюре саморазвития", которую может затеять и реализовать только уже состоявшаяся во многих значимых экзистенциальных аспектах личность.
По сравнению с кризисами лиминальное состояние не является обязательной характеристикой развития и переживается далеко не каждым взрослым человеком, но по своей сути является признаком зрелости и способности к самоорганизации и авторству собственной жизни.
Наш анализ сути и форм переживания лиминальности мы откроем фрагментом диалога с человеком, отрефлексировавшем в себе это состояние.
Рассказ Анны О.
– Я не очень уверена, по адресу я обратилась или нет. Ведь ничего плохого, слава Богу, в моей жизни не случилось и вроде не предвидится, хотя, конечно… все под Богом ходим. Наверное, мне просто надо с кем-то поговорить. Не с подругой или с мамой… а с кем-то, кто, может быть, поймет, что со мной происходит, и сможет объяснить, что делать… Или хотя бы я сама пойму, такое со всеми бывает или это со мной что-то не так… Вот я рекламу вашего центра увидела и подумала… может быть, психолог – это именно то, что мне сейчас и нужно? К психологам ведь разные люди ходят… может быть, и в вашей практике было что-то подобное?..
– Может быть… А о чем именно вы хотели поговорить?
– Да даже не знаю, как сказать… Я и сама себе уже это пыталась объяснить, но как ни начнешь говорить, все какая-то глупость получается… Я пробовала сестре сказать… Она послушала-послушала, да и говорит мне: "Глупости какие-то! Ты просто с жиру бесишься"…
– "Глупости"? "С жиру беситесь"?
– Да, вот именно. Но со стороны, может, так и выглядит, ведь у меня по сравнению со многими все нормально. У меня стабильная, давно налаженная жизнь, хорошая семья, взрослые дети. Были, конечно, и тяжелые времена, но мне всегда удавалось их пережить и снова встать на ноги. Во всяком случае, такого не было…
– "Такого" – это какого?
– Да даже сказать трудно. Я вся сама не своя. То, что раньше казалось правильным, хорошим, нужным, сейчас кажется пустым, ничего не стоящим и ничего не значащим. Все время мечусь, все раздражает, пытаюсь за что-то взяться – себя переделать, мужа, детей, жизнь… И все – не то, не так, не о том! Все время кажется, что чего-то главного не делаю, упускаю. Живу-то как бы я, а жизнь – какая-то больше не моя, понимаете? Радости нет, удовлетворения от того, как живу. Все тяготит, все утратило значение, но внешне-то вроде ничего не изменилось! Как в песенке: "Все тот же двор, все тот же снег, и лишь тебя не хватает чуть-чуть…" А мне – самой себя не хватает. И не чуть-чуть. Понимаю, что я в жизни сделала все то, что хотела, что было нужно. Но хочется чего-то другого. Как между двух стульев сидеть. Годы идут, а я понимаю, что увязла в этом своем благополучии и ничего нужного не происходит! И я – уже не я, вырождаюсь. Значит, нужно что-то менять. Но если все нормально, почему, скажите, почему хочется чего-то еще? Ведь реально все нормально! Можно прекрасным образом и дальше так жить… С виду, наверное, – глупости и есть, только для меня все серьезнее некуда. И с каждым днем все серьезнее, просто с ума схожу от какой-то разрастающейся пустоты внутри…
"Могу тянуть привычную лямку и дальше" и одновременно "не могу". "Мне хотелось бы чего-то другого", но "в этой своей жизни я не нахожу для себя ничего другого". "Движусь по собой же проложенному маршруту" и "отчаянно хочу свернуть в сторону". "Всем, да и мне самой, кажется, что объективно у меня все хорошо, а мне почему-то все равно плохо". "Я сама не своя и никак не обрету себя такую, какой, мне кажется, я должна быть".
Консультанты не так уж редко сталкиваются в практике с похожими жалобами. Казалось бы, от них можно отмахнуться, поскольку непосредственной психологической угрозы благополучию клиента такие переживания вроде бы не несут. Не нарушая естественного хода жизни, такие "микроразрывы" всего лишь лишают человека привычного каждодневного удовольствия от жизни – такой, какая она есть "здесь-и-теперь", радости от всего того, что он любил и ценил раньше, чувства правильности и необходимости всего того, что он делает… Но что же побуждает человека к пересмотру привычного жизненного уклада?
Что такое "лиминальность"?
Такие "точки-микроразрывы" на линии жизни описываются в экзистенциальной психологии понятием лиминальности, лиминальных фаз жизни, лиминальных состояний (от англ. limit – предел, limen – порог).
Они возникают в жизни взрослого человека тогда, когда определенная жизненная задача, поставленная им самому себе (получить образование, поднять на ноги детей, сделать карьеру, построить дом, взойти на Фудзи, выучить китайский и пр.), уже решена и под прожитым фрагментом жизни, связанным с этим достижением, подводится смысловая черта ("я сделал это!", "мне удалось!", "я добился!"). Вместе с субъективным осознанием завершенности этапа жизни, в котором свершенное было главным, приходит и понимание необходимости вхождения в другой этап, пока еще до конца не определенный в смысловом плане и часто лишь смутно представляемый ("Я сделал это, и… что теперь?", "Мне это удалось, а дальше-то что?", "Я добился, а теперь…?").
Взрослый человек хорошо понимает, что именно он сам для себя решает, куда и как будет двигаться его жизнь, он сам себе определяет "начала" ("смыслопорождение") и "концы" ("смыслоуничтожение", отказ от реализации определенных смыслов) стадий этого движения.
Поскольку он сам волен в любой момент жизни направлять развитие в желаемую сторону, строить жизненные проекты, это приводит к тому, что время от времени ему приходится "вбрасывать" себя в ситуацию своеобразного экзистенциального "зазора", самостоятельно осуществленного разрыва между исчерпавшим себя и отвергаемым им "старым" и пока еще неизвестным "новым". Такие моменты индивидуальной жизни лучше всего характеризуют "авантюру саморазвития" (термин Э. Фромма), процессы индивидуального жизнетворчества: человек при этом сам "рулит" жизнью, но вот знает ли он точно, правильно ли он при этом "плывет" и куда "приплывет", – это неоднозначный вопрос, в том числе и для него самого.
Понятие лиминальности лежит в плоскости близких по содержанию понятий "критических ситуаций", "life change events"/"меняющих жизнь событий", "жизненных кризисов", "биографических событий", "невозможных ситуаций", "кризисов становления личности", "кризисов личностной автономии", "терминальных кризисов", "кризисов самореализации", "кризисов жизненных ошибок" и др. Оно соотносится с кризисом мотивационно-целевого ("не знаю, для чего жить дальше") или смыслового ("не знаю, зачем вообще жить дальше") аспектов индивидуальной жизни, но несводима к ним.
Скорее, такая попытка изменить себя или обновить привычный образ жизни отражает стремление взрослого человека к ассертивности как способности не зависеть от внешних влияний, оценок, самостоятельно регулировать собственное поведение и отвечать за него, и жизнетворчеству. Зрелая, состоявшаяся, адаптированная к социуму личность часто тяготеет к жизненному разнообразию, наилучшим образом отражающему ее внутренние желания, нереализованные ранее способности, стремления делать нечто исключительно ради себя самой, ради познания собственной подлинности, свободы и самобытности.
Здесь многое решает "стремление к смыслу", хотя сама по себе возможность осознания, рефлексии смысла целостной жизни есть некая химера, поскольку как таковой он в полной мере недоступен живущему человеку. Смысл своей или чьей-то чужой жизни может проявиться лишь после смерти, то есть когда жизнь завершена полностью и ничто в ней уже не может быть изменено. Но собственно осознания смысла всей жизни часто и не требуется: взрослый человек нуждается в наделении смыслом каждого текущего момента (особенно чреватого трудностями, страданиями, неблагополучием, поиском ответов на неоднозначные вопросы "Почему это случилось со мной?", "Почему все идет так, а не иначе?"), а не в смысле жизни вообще.