К земле Начала и Конца
Имя свое Диего получил не случайно. Так назвал его адмирал в дни первого своего знакомства с обитателями новооткрытых земель, а много месяцев спустя, уже в Барселоне, оно освящено было торжественным крещением.
Адмирал, однако, случайностей не признавал. Во всем он усматривал волю святой троицы, везде видел указующий перст провидения. В Кастилии осталось у него два сына: первенец - четырнадцатилетний Диего, сын законный, и младший отпрыск - пятилетний Фернандо, мать которого в браке с адмиралом не состояла.
Диего рос сиротой, его мать умерла восемь лет назад, и судьба мальчика постоянно беспокоила адмирала. Беспокоила и в ту пору, когда "Санта-Мария" плавала у берегов Гуанахани и когда на ее борту оказались первые пленники. Ягуа стал тезкой его старшего сына. В этом адмирал усматривал мистический смысл. Никаких обязательств подобное совпадение имен на адмирала не налагало, да и настолько одолевали его всевозможные заботы, что иногда он забывал о родных своих сыновьях. И тем не менее адмирал все же считал себя в известном долгу перед святой троицей. Он редко расставался с Диего, порой беседовал с ним и не давал его в обиду.
И кроме того, Изабелла была ничтожным островком в необъятном индейском море. Индейцы окружали адмиральскую резиденцию со всех сторон, индейцы внушали адмиралу смутные тревоги - их намерений и замыслов он понять не мог, языка их он не знал.
- Где Диего? Пошлите за Диего! Ради бога, найдите его немедленно! - поминутно требовал адмирал, и Диего отыскивали, Диего приводили к адмиралу, Диего объяснялся с послами всевозможных касиков, Диего советовал, Диего разъяснял, Диего помогал. Диего, и только он, мог истолковать слова и поступки окрестных индейцев.
И Диего предостерегал:
- Мы очень-очень терпеливы, - не раз говорил он адмиралу. - И добрые, и зла мы не помним, но если нам будут резать уши и жечь наши бохио и уводить наших жен, то не хватит у нас терпения. Зачем так делать, зачем нас обижать?
Слух у адмирала был отличный. Но он прекрасно знал, что его людям нужно золото и что им не в пример легче отобрать его у индейцев, чем собственными руками добыть в россыпях. И им проще было отнять у беззащитных язычников бататы, кассаву и маис, чем самим сеять и жать кастильскую пшеницу или кастильский ячмень.
И имеющий уши не слышал. Диего говорил, а адмирал перебирал янтарные четки, лицо его было также бесстрастно, как у беломраморных святых в кастильских кафедральных соборах.
Так или иначе, но Диего был нужен адмиралу, обойтись без Диего он не мог. Особенно рассчитывал адмирал на Диего в дни новой морской страды, которая началась сразу после того, как головорезы сеньора Охеды возвратились из Сибао.
Адмирал готовил экспедицию в страну Великого хана. Теперь он мог на время покинуть свою мокрую резиденцию. Охеда, очистив индейские закрома, досыта накормил всю христианскую колонию. Апрельское солнце подсушило болота и трясины, демон лихорадки угомонился и оставил колонистов в покое.
Полтора года назад поиски Великого хана не увенчались успехом. Дон Луис тогда не отыскал этого неуловимого властителя, но адмирал не сомневался, что дорога в Катай была открыта в ноябрьские дни 1492 года. Он был убежден, что Куба - это неотъемлемая часть империи Великого хана. И к берегам Кубы он задумал повести свои корабли.
За неделю проконопатили, просмолили и заново оснастили три каравеллы. В день святого Фиделия-мученика, 24 апреля 1494 года, адмирал вывел эту флотилию из гавани Изабеллы и взял курс на запад.
Разумеется, он захватил с собой Диего. Диего, к сожалению, не знал языка, на котором говорят в Катае, но зато он мог объясняться с соседями Великого хана, у которых он побывал с доном Луисом. А коли так, то ему легко было проведать путь в города Катая.
Дон Луис спал вечным сном в том краю, где травой забвения зарастали руины форта Навидад. Но жив был Родриго, а он вместе с Диего и доном Луисом ходил на поиски Великого хана, и, естественно, адмирал прихватил его с собой, отправляясь в страну Катай.
Вспомнили и про Гуакагану. Всю зиму он томился в Изабелле, томился и страдал, потому что бледнолицые дьяволы как зеницу ока берегли жалкие остатки кастильских вин и гнали его прочь, когда он страстно молил дать ему хоть глоток, хоть каплю пьяной воды.
- Пожалуй, надо отпустить его домой, - сказал адмирал в канун отплытия. - Ведь мы по пути зайдем к королю Гуаканагари.
И Гуакагану взяли на корабль. Родриго обещал подарить ему на прощание маленький бочонок вина, и Гуакагана сразу же вознесся на седьмое небо.
И вот зловредная, сырая, грязная, голодная, ненавистная Изабелла скрылась за высоким носом, белокрылый корабль рассекает зеленую гладь, за ним тянется пенистый след, ветер надувает паруса, и грудь дышит вольным, чистым соленым воздухом.
Диего в восторге, Диего весел и рад, хотя корабли идут не на север, к Островам Людей, а на запад, в какой-то Катай. И не подозревал он, что о нем и об этом плавании любопытнейшие подробности мир узнает через триста шестьдесят два года, когда в Гранаде выйдет в свет "История Католических королей" дона Андреса Бернальдеса, его покровителя и друга. Не суждено было Диего повидать после этого путешествия дона Андреса, но зато не раз приходилось дону Андресу встречаться с адмиралом, и со слов адмирала записал он осенью 1496 года историю поисков Великого хана в кубинских водах…
Остались позади владения Гуаканагари, уплыла в сторону солнечного восхода прекрасная Эспаньола, и три корабля подошли к скалистому мысу - самой восточной оконечности Кубы. Мысом Альфы и Омеги, мысом Начала и Конца, назвал ее адмирал.
- Это предел Востока, это край Азии, - сказал он гордо. - Здесь начинается страна Катай, империя Великого хана. В девяносто втором году мы видели ее северные берега, теперь от этого мыса мы пойдем вдоль южного берега, и да поможет нам святая троица отыскать гавани Катая - Зайтон и Кинсай, в которых некогда побывал Марко Поло.
Странно, очень странно. Этот южный берег тянется параллельно северному, и расстояние между ними не ахти как велико. Правда, берег чуть заметно отклоняется к югу. Стало быть, выступ китайской суши расширяется, а это недурной признак…
На берегах кубинской земли там и здесь рассеяны небольшие селения. Люди с кожей цвета бронзы, совершенно голые встречали корабли в море. Их легкие каноэ увивались за флотилией, как стайки рыбок за косяком кашалотов.
Они, эти кубинские индейцы, были приветливы и доверчивы. И о бледнолицых пришельцах расспрашивали Диего точно так же, как в свое время сам Диего расспрашивал Желтоголового, дона Луиса и Обмани-Смерть. От них Диего узнал, что на юге, неподалеку от Кубы, лежит очень большой остров Ямайка.
Адмиралу больше всего хотелось, ни на йоту не отклоняясь от заданного курса, идти строго на запад вдоль берегов Кубы, но соблазн был уж очень велик. И он повернул на юг, к этой Ямайке.
3 мая корабли подошли к ее берегам, и адмирал впоследствии говорил дону Андресу, что Ямайка "прекраснее всего, что человеческие очи до сих пор видели". Эта новая земля с борта корабля казалась сплошным садом, и на ее берегах было великое множество хороших бухт, а в глубине острова вздымались высокие горы. Горы бывают разные. Угрюмые и веселые, суровые и приветливые: Ямайку природа наградила Поясом Отрады, цепью прелестных ярко-зеленых гор, прорезанных широкими долинами.
Однако здешние индейцы были очень осторожны. В первой же из бухт, куда пытался проникнуть адмирал, навстречу ему вышло с полсотни довольно больших каноэ. Люди в каноэ потрясали дубинками, явно не желая впускать пришельцев в свою гавань. Вид у них был грозный - лица и тела в саже, на головах огромные пучки зеленых и желтых перьев.
Диего сказал адмиралу:
- Прикажите, ваша милость, спустить шлюпку. Я пойду на ней и объясню, что мы не хотим этим людям зла.
Захватив связку бус и куски красного сукна, Диего покинул корабль. Он думал: полтора года назад в Заливе Стрел такая же встреча состоялась с карибами. Эти люди очень похожи на тех карибов. И лица у них вымазаны сажей, точно так же как у людей из Залива Стрел. Тогда он, Диего, поступил, как поступает гуаикан - рыба-прилипала: заманил в плен нескольких карибов. Ну а сейчас? Сейчас он опять будет хвалить бледнолицых и обманывать этих людей. Как был он гуаиканом, так и остался гуаиканом. Давно пора перекусить леску, на которой его держат бледнолицые…
Переговоры не увенчались успехом. Адмирал двинулся дальше. Но и в соседней бухте индейцы не пустили пришельцев на берег.
"А поэтому, - писал дон Андрес, - адмирал решил, что было бы неразумно оставить безнаказанной подобную дерзость… Он приказал снарядить в бой все три корабельные лодки, ибо каравеллы из-за мелей не могли добраться до того места, где находились индейцы. Чтобы ознакомить этих индейцев с кастильским оружием, наши люди на лодках подошли вплотную к берегу и выстрелили в них из арбалетов. И когда им хорошенько задали, их обуял страх. А люди наши высадились, продолжая стрельбу, и индейцы, видя, каким языком говорят с ними кастильцы, обратились в бегство: бежали мужчины и женщины стремглав, и вслед им выпустили с корабля собаку, а она кусала их и причиняла великий урон, ибо против индейцев один пес стоит десяти человек".
Взяли воду, взяли дрова. Привели на борт Канарскую собаку. Таких собак Диего еще не видел в деле, всю ночь он не спал, вспоминая, как кидалась эта тварь на индейцев и как кричали женщины, которых она сбивала с ног. Дурные предчувствия не давали ему покоя. Страшно подумать, что натворят эти псы, если их натравят против его земляков и сородичей дон Педро Маргарит и дон Алонсо де Охеда.
Адмирал же спал без сновидений. День прошел удачно, удалось раздобыть на берегу топливо и воду.
Наутро явились шестеро здешних касиков. Они вступили в мирные переговоры, и Диего снова от имени адмирала говорил, что бледнолицые очень славные и добрые люди и что зла никому они не желают.
Собаку посадили на цепь, касики велели своим людям принести бледнолицым бататы и кассаву. А затем корабли покинули бухту. Адмирал несколько разочаровался в Ямайке и велел возвращаться к берегам Кубы.
13 мая корабли снова подошли к Кубе и двинулись на запад вдоль ее южного берега. Сэр Джон Мандевиль и Марко Поло писали, что не то пять, не то десять тысяч островов рассеяны в водах Индий. А в день святого Бонифация-мученика, 14 мая, флотилия вступила именно в такой архипелаг. Сто шестьдесят четыре острова насчитал адмирал. На каждом огромные пальмы возносили к небу перистые кроны, каждый встречал корабли нежным ароматом летних цветов, а через синие прозрачные воды струился свет, и казалось, что этим светом лучится морское дно с бело-розовыми коралловыми лесами.
Пели птицы на разные голоса, цвели деревья, и весь этот архипелаг был подобен райскому саду. Садом Королевы назвал его адмирал, быть может полагая, что ее высочество может украсить собой и земной, и небесный рай.
С правого борта был берег Кубы. Там не раз высаживались моряки, и их неизменно сопровождал Диего. Обжигал ноги белый песок пляжа, такой же белый и такой же горячий, как родные пески в Бухте Четырех Ветров. Узкие тропы вели в лес, но это был странный лес с колючими зарослями, лишь кое-где попадались очень высокие и тонкие пальмы с длинными бледно-зелеными листьями.
- Спрашивай, где Катай, спрашивай, материк или остров эта Куба, - такие наказы что ни день давал Диего адмирал.
Однако с здешними индейцами объясняться было нелегко. Они никак не могли взять в толк, чего же от них хочет странный человек, который говорит на языке нормальных людей, но задает бессмысленные вопросы.
Кубинцы знали: живут они на большой земле, и казалось им, что в целом свете нет страны столь обширной. Их ответы убеждали адмирала, что он следует вдоль берегов необъятного Азиатского материка.
Так шли корабли много дней. А потом начались мели, и флотилия вошла в молочно-белые воды. Именно здесь Диего совершил великое открытие. И открыл он не новую землю, а вещего пророка, кубинского Иезекиля.
Все историки великих походов адмирала моря-океана писали об этом открытии. Они считали его одним из достопамятнейших событий кубинской Одиссеи прославленного мореплавателя.
Диего отыскал этого пророка в тихом селении, лежащем на берегу молочного моря. Отыскал и привел к адмиралу. Пророк был стар и мудр. И, беседуя с адмиралом, он дал ему совет: не причинять зла тем, кто тебе его не причиняет. Только в этом случае душа твоя попадет на том свете в светлую обитель, где царят мир, покой и радость.
"Все это, - писал Бартоломе Лас-Касас, - адмирал уразумел со слов индейцев, которых он вез с собой, а особенно из объяснений Диего Колона - индейца, крещеного в свое время в Кастилии и ныне сопровождавшего адмирала". А дон Андрес, говоря о встрече с кубинским пророком, подчеркнул, что Диего, передавая адмиралу вещие слова, проявил себя как "человек смышленый".
И вполне возможно, что устами пророка говорил сам Диего. Ведь от всей души он желал добра адмиралу и счастья своим землякам. Адмирал был глух к призывам Диего, но он невольно прислушался к ним, когда хитроумный сын Острова Людей вложил их в уста кубинского пророка.
Покинув селение пророка, адмирал двинулся дальше на запад. Слева оставался большой остров с высокими соснами, справа тянулся берег Кубы. Конца ему не было. Диего дознался, что по крайней мере сорок дней надо идти до края кубинской земли. Сорок дней на каноэ. У адмирала, однако, был свой счет, и он перевел в уме эти лодочные дни на дни корабельные. Сорок корабельных дней - это две тысячи миль.
А между тем корабли находились против острова Пинос, а по правому борту плыл к востоку низкий берег Кубы, омываемый водами мелкого залива Батабано. В полутора днях пути лежала западная оконечность Кубы - мыс Сан-Антонио. Не очень широкий пролив отделял этот мыс от полуострова Юкатана, земли весьма далекой от Катая и Великой Татарии.
К счастью для себя, адмирал этого не знал. Но глухие сомнения не давали ему покоя, и, чтобы заглушить их и убедить мир, что Куба не остров, он принял изумительное решение.
Ведал во флотилии чернильными делами скромный писарь, он же нотариус Фернан Перес де Луна. Адмирал вызвал его в свою рубку и помахал перед его носом большим листом бумаги.
- Это, дон Фернан, - заявил адмирал, - очень важный документ. Своей рукой составил я свидетельство, правдивое и точное. Суть его такова: Куба, вдоль берега коей пройдено было нынче 333 лиги, не остров, а материк. Вы соберете у всех командиров и матросов подписи под этим свидетельством и подлинность его заверите своей собственной подписью.
- Простите, ваша милость, - пробормотал нотариус. - Мне не совсем понятно, с какой целью…
- До чего же вы бестолковы, дон Фернан, - процедил сквозь зубы адмирал. - Младенцу ясно: врагов у меня, что песчинок в этих ампольетах. - Он указал на большие песочные часы и, передавая бумагу в руки нотариуса, добавил: - Голос недругов моих доходит до их высочеств. Пусть же королева и король убедятся: сто моих соратников, сто лучших моряков Кастилии единодушно свидетельствуют, что прав я. Да, чуть не забыл: мало кто из них обучен грамоте. Будет много крестиков, а крестики, что кошки в ночную пору, все одинаковы. Извольте поэтому против каждого креста проставить имя.
И вот заверенное по всем правилам свидетельство возвращается к адмиралу. Адмирал прячет его в большую шкатулку, углы ее обиты светлой медью, - такие шкатулки в Кастилии называются arcos de tres llaves - ковчежцами о трех ключах, - и бесценный документ запирается на три замка.
Кто посмеет теперь усомниться в словах адмирала, кто осмелится утверждать, что Куба - остров!
Стало быть, можно возвращаться на Эспаньолу. Ведь плыть дальше нельзя: корабли дают течь, такелаж износился, команды устали. Спору нет. Великого хана найти не удалось. Но путь к нему проведан, в том нет и не может быть никаких сомнений.
Курс на восток!
Все довольны, все ликуют. Доволен адмирал: доказано, что Куба - материк, довольны матросы: наконец-то взят курс на восток, наконец-то его милость решил возвратиться восвояси.
20 августа, на сто семнадцатый день плавания, снова побывав на Ямайке, флотилия вошла в воды Эспаньолы, а 29 сентября корабли, обойдя остров с юга, отдали якорь в гавани Изабеллы. Злосчастной Изабеллы, которая ждет не дождется, чтобы обрушить на адмирала сквернейшие вести…
Бегство на Итаку
"Ягодки впереди". Так возвестил в свое время дон Алонсо де Охеда. И его пророчество сбылось. Пока адмирал искал между Ямайкой и Кубой Великого хана, они, эти ягодки, созрели на Эспаньоле.
Знатный кавалер дон Педро Маргарит бросил свое войско и своих Канарских собак и бежал в Изабеллу. Там. он не задержался. В гавань пришли корабли с провиантом из Кадиса. Они разгрузились и отправились обратно в Кастилию. На одном из них пристроился доблестный арагонский рыцарь.
Волки, лишившись вожака, разбрелись куда глаза глядят. Но из крепости они уходили не в одиночку. Урок форта Навидад пошел на пользу. Небольшие своры головорезов гуляли по острову. Зарево пожаров занялось над Эспаньолой.
Разумеется, и Охеда не сидел сложа руки. В долине Вега-Реаль он приказал утопить в реке три сотни пленников. В Сибао он и одноглазый дон Хоакин обертывали женщин и детей соломенными жгутами, а затем поджигали эти живые факелы. Канарские псы выслеживали беглецов в лесах и горах. Сам Охеда сбился со счета, прикидывая, скольких язычников растерзали эти псы-людоеды.
Да, ягодки созрели к возвращению адмирала.
Сразу же после прибытия в Изабеллу адмирал слег. Пять месяцев пролежал он в своем сыром доме, вторая зима была такая же мокрая, как и первая.
Доктор Диего Альварес Чанка был сведущим лекарем. Но он успешно лечил лишь кастильские недуги: чахотку, водянку, запоры, прострелы. Как подступиться к здешним болезням, он не знал. И быть может, отдал бы богу душу адмирал, если бы не пришел на помощь доктору Чанке ученик великого Гуаяры.
Желтоголовый, Родриго и Обмани-Смерть под надзором Диего собирали в ближних лесах целебные травы. Настаивал и варил их Диего, он же давал настои и отвары адмиралу.
На смену девяносто четвертому году пришел девяносто пятый. В январе адмиралу стало легче, в феврале он уже свободно ходил по дому, в начале марта доктор Чанка разрешил ему прогулки по грязному пустырю, который примыкал к адмиральской резиденции и почему-то назывался садом.
9 марта, в канун дня сорока мучеников, адмирал созвал большой совет. Диего к мужам этого совета не был причислен, но он сидел в соседней комнате, а стены в доме были тонкие.
Маленький рыцарь доложил совету о своих успешных походах.