Перевалившись через порог, БэПэ сразу потвердел, нашарил лампу, зажег, как-то оказался без протеза и рухнул на пол возле диванчика.
Костыль прильнул сбоку.
Я опустился на колено, попытался Боба поднять.
Никак - жутко тяжелый.
- Оставь меня так… Все в порядке… Посплю… Приходи, когда хочешь… Любую книгу… В любое время… Потом следующую…
Выпорхнуло седоватое облачко - глаз закрылся.
Светильник с зеленым абажуром на самодельном столике, заваленном книгами… Книги, сплошные книги, ничего, кроме книг: хребты, отроги, утесы на голом полу, острова, облака, уже где-то под потолком… Купол лба, мерно вздымающийся на всплывах дыхания… Что-то еще кроме книг… Стремянка… Телевизор первого выпуска с запыленной линзой… Облупленная двухпудовая гиря… Старенький метроном…
И сквозняк откуда-то. Непонятный сквозняк.
Мстительная физиология напомнила о себе сразу с двух сторон. В одном из межкнижных фьордов обнаружил проход в кухоньку.
На обратном пути произвел обвал: обрушилась скала фолиантов, завалила проход. Защекотало в носу, посыпалось что-то дальше, застучал метроном…
"Теория вероятностей"… Какой-то арабский трактат? - знаковая ткань, змеисто-летучая, гипнотизирующая… (Потом выяснил: Авиценна. "Трактат о любви".) "Теория излучений". Да-а… И он, который в отключке там, все это читает?.. На всех языках?..
У диванчика обнаружил последствие лавины; новый полуостров. Листа пул - ноты: "Весна священная" Стравинского… Инвенции Баха… Соната Моцарта… А это что такое в сторонке, серенькое?..
"Здоровье и красота. Система совершенного физического развития доктора Мюллера".
С картинками, любопытно. Ух ты, какие трицепсы у мужика… Вот это и почитаем. Возьму домой.
На цыпочках подошел к лежащей громадине.
- Борис Петрович… БэПэ… Я пошел… Вы меня слышите?.. Я приду. Я приду к тебе, Боб…
Два больших профиля на полу: страдальческий, изуродованный - и безмятежный, светящийся - раздвинулись и слились. Сквозняк прекратился.
…Утром спешу на экзамен по патанатомии, лихорадочно дописываю шпаргалки… Шнурок на ботинке на три узла, была-а-а бы только тройка… Полотенце на пять узлов, это программа максимум… Ножницы на пол, ложку под шкаф, в карман два окурка, огрызок яблока, таблетку элениума, три раза через левое плечо, ну и все, мам, я бегу, ни пуха ни пера, к черту, по деревяшке…
Возврат удивления
..как же узнать, откуда я… кто я.. где нахожусь… куда дальше… зачем… колыхаюсь в тепловатой водице… света не нужно… я давно уже здесь, и что за проблема, меня просто нет, я не хочу быть, не хочу, не надо, зачем - ПРИДЕТСЯ СОЗДАТЬ НАСИЛИЕ - застучал метроном…
Я проснулся, не открывая еще глаз, исподтишка вслушался. Нет, не будильник, с этим старым идиотом я свел счеты два сна назад, он умолк навеки, а стучит метроном в темпе модерато, стучит именно так, как стучал…
Где? И кто это произнес надо мной такую неудобную фразу - СОЗДАТЬ НАСИЛИЕ?..
Как же его создать?..
…А-а, вот что было во сне: я валялся на морском дне в неглубокой бухте, вокруг меня шныряли рыбешки, копошились рачки, каракатицы, колыхались медузы, я был перезрелым утопленником, и это меня устраивало; а потом этот громадный седой Глаз…
Метроном все еще стучит, я еще не проснулся, это тот самый дурацкий последний сон, в котором тебя то ли будят в несчетный раз, то ли опять рожают… Опять сквозняк…
- ПРИДЕТСЯ СОЗДАТЬ НАСИЛИЕ…
Метроном смолк.
Захрипел будильник.
Обычная подлость с этими снами: выдается под занавес что-то самое важное, не успеваешь схватить… Вставать, пересдавать чертову патанатомию…
Понятно, понятно! Создать насилие - это для слабовольного психа вроде меня… Вот вам, фигушки!
Прибор для измерения ограниченности
(…) Не все сразу, мой мальчик, ты не готов еще: тебе НЕЧЕМ видеть…
Мы встретились для осуществления жизни. Важно ли, кто есть кто. Мимолетностью мир творится и пишутся письмена. Потихоньку веду историю твоей болезни, потом отдам, чтобы смог вглядеться в свое пространство.
Болезнь есть почерк жизни, способ движения, как видишь и на моем наглядном пособии. Будешь, как и я, мучиться тайной страдания, благо ли зло - не вычислишь. Цельнобытие даст ответ, полный ответ, но будет ли чем услышать?..
Я уже близок к своему маленькому итогу, и что же?.. Для уразумения потребовалось осиротение, две клинические смерти и сверх того множество мелочей. Не скрытничаю, но мой урок благодарности дан только мне, а для тебя пока абстракция…
Разум - только прибор для измерения собственной ограниченности, но как мало умеющих пользоваться… Посему занимаемся пока очистительными процедурами (…)
Из записей Бориса Калгана
Человека, вернувшего мне удивление, я слушал и озирал с восторгом, но при этом почти не видел, не слышал, почти не воспринимал…
Однорукости не заметил отчасти из-за величины его длани, которой с избытком хватило бы на двоих; но главное - из-за непринужденности, с какой совершались двуручные, по идее, действия.
Пробки из бутылок Борис Калган вышибал ударом дна о плечо. Спички, подбрасывая коробок, зажигал на лету, почти даже не глядя.
Писал стремительно, связнолетящими, как олимпийские бегуны, словами. (Сейчас, рассматривая этот почерк, нахожу в нем признаки тремора.)
Как бы независимо от могучего массива кисти струились пальцы двойной длины, без растительности, с голубоватой кожей; они бывали похожи то на пучок антенн, то на щупальца осьминога; казалось, что их не пять, а гораздо больше.
Сам стриг себе ногти. Я этот цирковой номер однажды увидел. Не удержался:
- Боб, ты левша, да?
- Спросил бы полегче, артист. Ты тоже однорукий и одноглазый, только этого не замечаешь. Вопрос на засыпку: гением хочешь стать?
- ?..
- Припаяй правую руку к заднице, доразовьется другая половина мозгов.
Рекомендацию сию я оценил как неудачную шутку, и зря. Потом сам многим то же советовал.
…Конурка Калгана была книгочейским клубом. Тусовался разношерстный народ: стар и млад, физики, шизики, алкаши, студенты, профессора. Кто пациент, кто стукач… И всегда сквозило.
Я обычно бывал самым поздним гостем. Рылся в книгах, читал. Боб, как и я, был "совой", спал очень мало; случалось, ночи напролет что-то строчил.
- Что пишешь, Боб? - обнаглел я однажды.
- Истории болезни. Твою в том числе. И свою. Любопытствовать далее я не посмел.
Летающая бутылка
…Углубившись в систему Мюллера, я возликовал: то, что надо! Солнце, воздух, вода, физические упражнения. Никаких излишеств, строгий режим. Какой я дурак, что забросил спорт, с такими-то данными!.. Ничего, наверстаем!.. Уже на второй день занятий почувствовал себя сказочным богатырем.
Восходил буйный май. В парк - бегом! - в упоение ошалелых цветов, в сказку мускулистой земли!..
- Аве, Цезарь, император, моритури те салютант! - приветственно прорычал Боб.
Он воздымался, опершись на костыль, меж двух хануриков, на углу, неподалеку от того заведения, где мы познакомились.
- Браво, Антоха! Как самочувствие?
- Во! - на ходу, дыхания не сбивая. - А ты?..
- А я Царь Вселенной, Гробонапал Сто тридцатьвторой, Жизнь, Здоровье, Сила. Не отвлекайся!..
Прошла первая неделя триумфа. Пошла вторая.
И вот как-то под вечер, во время одного из упражнений, которые делал как по священному писанию, ни на йоту не отступая, - почувствовал: что-то во мне возмущается… что-то не помещается…
Что-то смещается… Все. Больше не могу.
- БОЛЬШЕ НЕ МОГУ?.. А ГДЕ СИЛА ВОЛИ?!….Тьфу! Вот же что отвлекает! - этот бренчащий звук с улицы, эта гитара. Как мерзко, как низко жить на втором этаже!.. Ну?.. Кого же там принесло?..
В окно тихо вплывает Летающая Бутылка.
Винтообразно вращаясь, совершает мягкую посадку прямо на мой гимнастический коврик - и, сделав два оборота в положении на боку, - замирает.
Четвертинка. Пустая.
Так филигранно ее вбросить могла только вдохновенная рука, и я уже знал, чья…
- Лю-юк, привэээ! - послышался знакомый козлитон. - Кинь обратно, поймаю!.. Хва-а зубрить, пшшли лака-ать… Лю-юк!
Люк - это я, Антон Лялин, одна из моих старых дворовых кличек, не самая худшая. Козлитон, мастер вбрасывания стеклопосуды - Серега Макагонов по кличке Макак, он же Серый, он же Глиста Гондонная (это уже была не просто кликуха, а индивидуальная мордобойная провокация) - наш великий прикольщик и гитарист, тощий, прыщавый, длинный и ломкий как солитер, с девятого класса уже алкаш.
Под козлячий гогот я высунулся.
Наигрывая и приплясывая, внизу стояла компашка моих приятелей с двумя кисками, одну из которых я уже однажды примял пару раз, но потом она напрочь залегла под Каптелу, здоровущего хрипатого бугая, и он тоже был тут.
- Давай, Люк, слышь. Выхиливай. Не хватает.
- Чё не хватает?
- Чё, чё! Башлей и тебя-а-ага-га-а-а… (Башли - по-тогдашнему деньги, сейчас это слово употребляется редко, бабки вместо него.)
- Ну ща, ладно…
Мама была на вечерней смене (она у меня авиадиспетчер), поэтому пришлось самовольно вскрыть ее припасной кошелек, положив привычную записку: МАМ, ВЗЯЛ ДО СТИПЕНДИИ - и с терпким чувством осознанной необходимости отправиться в маленький, а может быть, и большой запой.
Извините, герр Мюллер…
От хороших книг жизнь осложняется
…На восьмой день вышеозначенного мероприятия, прихватив "Систему Мюллера" и кое-что на последние, я потащился к Бобу.
Обложенный фолиантами, он сидел на своем диванчике. Пачки из-под "Беломора" кругом.
- Погоди чуток… (Я первым делом хотел вытащить подкрепление.) Садись, отдохни… Горим, да? Финансы поют романсы?
- Угу…
Я неловко присел, обвалив несколько книг.
- Покойник перед смертью потел?
- Потел.
- Это хорошо. На что жалуется?
- Скучища.
Боб поднял на меня свой фонарный глаз, задержал - и я почувствовал во лбу горячее уплотнение, словно вспух волдырь.
- Не в коня корм? Желаем и рыбку съесть, и на… сесть, а?..
- Ну почему… Небольшой загул, отход от программы. Неужели нормальному парню нельзя…
- Нормальных нет, коллега, пора эту пошлость из мозгов вывинтить. Разные степени временной приспособленности. Возьми шефа. (Речь шла о ныне покойном профессоре Верещанникове.) Шестьдесят восемь, выглядит на сорок пять, дымит крепкие, редко бывает трезвым. Расстройства настроения колоссальные. Если б клиникой не заведовал, вломали бы психопатию, не меньше. Ярко выраженный гипоманьяк, но суть тонуса усматривает не в этом.
- А в чем?
- Секрет Полишинеля. Ну, выставляй, что у тебя. Я выставил.
- Погоди… ТЫ МЕНЯ УВАЖАЕШЬ?.. Серьезно.
- Ну разуме…
- БэПэ Калган для тебя, значит, авторитет?
- Разуме…
- А зачем БэПэ пить с тобой эту дрянь?
- Ну…
- Этому покалеченному облезлому псу уже нечего терять, он одинок и устал от жизни. Что ему еще делать на этом свете, кроме как трепать языком, изображая наставника. Алкашей пользует, ну и сам… Примерно так, да?
- Будь добр, подойди вон к тому пригорку… Лихтенберг, "Афоризмы", в бело-голубом супере. Открой страницу 188. Первые три строки сверху. Прочти вслух. И погромче, БэПэ плохо слышит.
- КНИГА ОКАЗАЛА ВЛИЯНИЕ, ОБЫЧНОЕ ДЛЯ ХОРОШИХ КНИГ: ГЛУПЫЕ СТАЛИ ГЛУПЕЕ, УМНЫЕ УМНЕЕ, А ТЫСЯЧИ ПРОЧИХ НИ В ЧЕМ НЕ ИЗМЕНИЛИСЬ.
- Замечено, а? (Голос понизил.) А ведь это всерьез и для всех времен, для всего. И речь именно о хороших, заметь. Скажи, если это верно - а это верно, - какой смысл писать хорошие книги?..
- Если верно… Пожалуй, что никакого.
- С другой стороны: книги вроде бы и пишутся для того, чтобы глупые люди умнели хоть чуточку, а прочие изменялись. А?..
- Вроде бы для того.
- Дураки, для поумнения коих предназначены книги, от книг дуреют. Значит, дураки их и пишут?
- Логично, Боб, дураки. Ну, давай за них…
- Погоди. Умные - мы о них забыли. От хорошей книги умный умнеет. Это что-нибудь значит?
- Умнеет, значит. Все больше умнеет.
- А дураки все дуреют, все глубже дуреют. От хороших книг, стало быть, между умными и дураками все более увеличивается дистанция - так или нет?
- Выходит, что так, - промямлил я, уставясь на бутылку. Дистанция между мной и ею увеличивалась уже нестерпимо.
- Какой вывод?..
- От хороших книг жизнь осложняется.
- Емко мыслишь. Напишем с тобой вместе книгу "Как понимать дураков"?
- Да их нечего понимать.
- Ну ты просто гений, нобелевскую за такое. Теперь пора. Выпьем за дураков. Согласен?.. По-дурацки и выпьем. Возьми-ка, друг, сосуд счастья обеими лапками. Теперь встань. Смирно. Вольно. А теперь вылей. ВЫЛЕЙ!
От внезапного громового рыка я едва не упал.
- Кр-р-ругом марш! В сортир-р-р! По назначению! Без промежуточной инстанции!.. Подержи немного вверх дном… За здравие дураков. Спускай воду. Брависсимо! Доброй ночи….
Никогда больше не видел у него дома спиртного.
Позже некто Забытыч, тоже фронтовой инвалид, рассказал мне, что Боба пьяным не видывали и в той завсегдайской рюмочной. Затмения, случавшиеся с ним, имели другую природу. Батя-Боб, объяснил Забытыч, держал разговоры, а к разговору штой-то должно быть промеж людёв, к чему прикладаться, ну?
О пошлости, она же инфекция обыкновенности
(…) Стыдно мне обращаться с тобой как со щенком, в эти моменты обнажается и моя слабость, но что же еще придумать?
Твое духовное тело еще не образовалось, а мое физическое уже не дает времени для размышлений. Иногда кажется, что у тебя вовсе нет кожи. Ты уже почти алкоголик… Болезнь выглядит как инфекция обыкновенности - пошлость, говоря проще; но язва глубже… (…)
Из записей Бориса Калгана
Космическое неудобство
- Винегрет в голове, бессмыслица. Не учеба, а мертвечина. Ну зачем, зачем, например, все эти мелкие кости стопы?.. (Я осекся, но глаз Боба одобрительно потеплел.) На пятке засыпался, представляешь? Все эти бороздки, бугорки, связки и все по-латыни!.. Я бы стал педиатром или нейрохирургом, а ортопедом не буду. За одно медбратское дежурство узнал больше, чем за весь курс. А еще эта кретинская политэкономия, а еще…
- Выкладывай, выкладывай, протестант.
- Девяносто девять процентов ненужного! Стрелять надо за такое образование!..
- Подтверждаю. Шибильный кризис.
- Чего-чего?..
- Говорю: каким чудом еще появляются людики, что-то знающие и умеющие?.. Извини, антракт…
(Проплыл, как ледокол, сквозь книжный архипелаг. Туда и обратно. Под сквозняком.)
- Вон сколько насобирал консервов. (Желтый глаз Боба бешено запрыгал с книги на книгу.)
- Иногда думаю: а что, если это финальный матч на первенство вселенной между командой ангелов и бандой чертей?.. А может быть, хроника маленького космического сумасшедшего дома?.. Как еще можно понять судьбу нашей нланетки?..
Почти все в этой библиотечке неупотребительно, почти все лишено ДЛЯ ТЕБЯ смысла. А я здесь живу, как видишь…
И для меня это храм, хоть и знаю, что все это по-натворили такие же олухи, как и я. Все, что ты видишь здесь, на всех языках - люди, всего-навсего смертные, надеющиеся, что их кто-нибудь оживит. (Длительное молчание.)
- Вот о чем повезло догадаться… Если только нашел личный подход, смысл открывается. Меня это спасло…
Боб закрыл глаз… И тут я почувствовал какими-то внутренними мурашками меж лопаток, что он в этот миг вспоминает войну, о которой не говорил со мной никогда. Смысл только что сказанного оставался темным, но телепатия не обманула - Боб заговорил о себе - тихо, почти шепотом, словно продолжая рассказ, давно начатый…
- Пока не хватало документов, пришлось наняться уборщиком в общественный туалет. Одновременно учился. Мозги были еще не на месте, пришиб сгоряча одного, который писал на стене свои позывные. Мне этот фольклор отскребать приходилось… Может, тебе интересно узнать, как я выучил анатомию?
- Как?
- Вошел в образ боженьки. Тот - настоящий, там - такую игру любит…
…Вот, просыпаюсь, значит, однажды на облачке, блаженно потягиваюсь. Чувствую - что-то не то, дискомфорт. Вспоминаю: кого-то у меня не хватает на одном дальнем шарике. А вот на каком и кого - вспомнить, хоть убей, не могу. Повелеваю Гавриилу Архангелу: труби срочно, созывай совет ангелов.
Затрубил Гаврила. Не прошло и ста тысяч лет, как собрались. Предстаю во всемогуществе, молнией потрясаю. "Кого у нас не хватает на шарике… Этом, как его…" - "На 3-земле…" - подсказывает змеиный голосок. - "Цыц! Кто мешает думать? На Земле моей голубой, спрашиваю, кого не хватает?" - "Всех хватает, Отче святый! Все прекрасно и благолепно! Солнышко светит, цветочки благоухают, зверюшки резвятся, птички поют - вечная тебе слава". - "Вы мне мозги не пудрите, овечки крылатые, а то всех к чертовой бабушке… Кого еще, спрашиваю, недосотворили? А ну дать сюда отчетную ведомость!"
Тут один, с крылышками потемней, низко кланяется, ухмыляется. "Человека собирался ты сотворить, Боже, на планете Земля, из обезьяны одной недоделанной, по образу своему и подобию. Но я лично не советовал бы". - "Что-о?! Мой образ и подобие тебя не устраивают?.." - "Не то я хотел сказать, Святый Отче, наоборот. Образ твой и подобие хороши до непостижимости. А вот обезьяна - материал неподходящий". - "Ка-а-ак!!! Обезьяна, лично мной сотворенная и подписанная - не подходящая?! Я, значит, по-твоему, халтурщик?! Лишаю слова, молчать, а то молнией промеж рог. Развели демагогию… Пасть всем ниц, слушать мою команду! (Голос Боба уже гремел, усиливая сквозняк.)
Да будет на Земле - Человек!
А тебя, Сатана, в наказание за богохульство назначаю руководителем проекта. Сам наберешь сотрудников. Даю вашей шарашке на это дело два миллиона лет, после чего представить на мое рассмотрение. Совет объявляю закрытым. Труби, Гаврила!"
…Просыпаюсь снова от какого-то космического неудобства. Смотрю - под облачную мою перину подсунута книга "Анатомия человека". На обложке отпечаток копыта. Понятно, проект готов.
Что ж, поглядим, насколько этот рогатый скот исказил мой вдохновенный замысел. Ну вот, первый ляп: хвост приделать забыл. Важнейшая часть тела, выражающая благоговение…
Ладно, черт с ним. Ну вот это, пожалуй, сойдет, передние лапы такие же, как у макаки, я это уже подписывал… Проверить, не напортачили ли с запястьем, а то будет потом жаловаться, что на четвереньках ходить удобнее. А почему так ограничена подвижность пальцев ноги?.. Вены прямой кишки при напряжениях будут выпадать - черт с ним, перебьется, да будет у каждого пятого геморрой.
А это что за довесок? В моем образе и подобии этого нет. Однако же у макаки…
Вот и мозги, уйма лишних, с ума сойти можно. Сколько извилин, зачем? Чтобы во мне сомневался? Добро же, пускай сходит с ума. Да будет височная доля горнилом галлюцинаций, да будет каждый шестой психопатом, каждый десятый шизиком, каждый второй невротиком, алкашей по надобности…